Токс оказалась лучшим педагогом, чем я: внимательным, терпеливым, ровным. Воспитательницы молились не нее — она утихомиривала разбушевавшуюся малышню одним строгим взглядом. Настоящая Мэри Поппинс… кстати, в этом мире почему-то не было написано такой книги.

Мадам Кляушвиц продолжала выручать нас с кухней; ее еда была причиной, по которой дети все-таки возвращались в Дом после своих скитаний — возможно, единственной. Когда я, смущаясь и робея, спросила, какую она хотела бы получать зарплату, мадам едва не испепелила меня взглядом. Семья Кляушвицов достаточно состоятельна, и Катрина просто… нашла себе дело по душе.

За всеми этими хлопотами ей стало совсем не до переживаний по поводу отношений с Борхесом — и именно поэтому, наверное, они пошли на лад. Честно говоря, я упустила момент, в который решившаяся уже похоронить себя вдовой мадам Кляушвиц вдруг преобразилась во взволнованную невесту. Однажды она просто реквестировал меня в свой будуар и передала трем суровым гномихам, которые принялись меня вертеть, щупать, сокрушенно цокать языком и опутывать сантиметровыми лентами. На мое отчаянное «что происходит?» мадам Кляушвиц соизволила пояснить, что я назначена одной из двенадцати подружек невесты и мне по этому случаю сошьют розовое платье. Розовое? К моей нежно-зеленой коже? Я даже открыла рот, чтобы возразить, но взгляд счастливой невесты заставил меня стушеваться. Возражать мадам Кляушвиц — это вам не против орды жуков выступить с парой пистолетов и не логово главного бандита Сахалина штурмом брать в одну харю; тут стальные яйца нужны, а я же девочка!

Ленни тянул свою лямку безропотно: целыми днями развозил детей и грузы, чинил компьютеры, которые малышня разносила за считанные часы. Программировал он по ночам, а спал… наверное, никогда. Я поймала себя на том, что стала принимать как должное его постоянное молчаливое присутствие и поддержку. С задушевными разговорами он никогда не лез, и однажды, когда в ночи мы вернулись с продуктовой базы и закончили разгрузку машины, я спросила:

— Ленни, а скажи… тебе-то оно зачем? Токс, детский дом, я… От нас же проблемы одни. Жил же ты как-то себе спокойно до этого всего?

Ленни запускает пальцы в бороду и застенчиво улыбается:

— Знаешь, мама моя говорит — Твердь, она же круглая. Когда Токс появилась из ниоткуда, вся в раздрае, бухающая, как последний снага… извини… я, конечно, растерялся. Но подумал — это ведь сейчас оно так, а как потом обернется? Все ж таки мастер-друид Инис Мона… Может, если ей сейчас помочь, она как-нибудь выкарабкается, а потом… знаешь, у эльфов память долгая, и быть благодарными они умеют… иногда, — Ленни густо краснеет. — Может, не в нашем поколении, а в следующем, ага. Видишь, я все-таки кхазад, хоть и дурной… Потом появилась ты, тоже из ниоткуда, и Токс пить бросила почти. А дети… они же вообще не виноваты ни в чем. Как-то так.

Очень хочется обнять Ленни — просто так, от избытка чувств — но не уверена, что застенчивый гик оценит этот жест.

— А потом, ты видела… У Токс уже зеленая полоса на браслете. Процентов девять, а то и все десять.

Замираю. Как странно, я же совсем забыла в последнее время об этих чертовых алгоритмах добра… А ведь они важны, чтобы Токс отбыла наказание, мы смогли уехать на Инис Мона и там мне помогли связаться с мамой… Я же скучаю по маме. Не то чтобы мне была нужна мама в моем возрасте — но ведь я нужна ей. Но ведь это значит, что Дом, дети… придется их бросить? Словно они — всего лишь средство? Нет, так нельзя! Но… как тогда?

Над нами дамокловым мечом нависает 1 сентября и перспектива школы. Я оделась в белую рубашку и три дня убила на мытарства по коридорам муниципального управления образования. Конец оказался немного предсказуем: все чрезвычайно сочувствуют моим сироткам, понимают ситуацию, и в целом всей душой за все хорошее и против всего плохого, однако ни одна приличная школа не согласилась принять несколько десятков маленьких снага. «Поймите, у нас образцово-показательное заведение, мы не можем учить этих отсталых снага вместе с нормальными детьми», — сокрушенно сказала дама в кружевном воротнике. «Ну и пошла ты нах, сука образцово-показательная», — ответила я и хлопнула дверью, утвердив репутацию снага как невоспитанных и невыносимых созданий. Ничего мои снага не отсталые, мы просто взрослеем медленнее, чем люди…

Итого нам не оставалось ничего, кроме снажьей школы номер семнадцать, которую в народе называли не иначе как отстойник. И запретить подопечным ходить в школу я не могу — даже в Империи с ее наплевательским отношением к детям такого нам все же не спустят. Я решила расспросить Юдифь Марковну, как обстоят дела в отстойнике.

— Ничего доброго, — спокойно ответила отставная сотрудница милиции. — Драки стенка на стенку, повальное воровство, наркотики… Если месяц там обходится без летальных исходов среди учащихся, его считают удачным.

— Шик-блеск… Похоже, все наши усилия по воспитанию маленьких снага после первого же «учебного» дня пойдут насмарку. А чтобы учить их прямо в Доме, нужен педагогический коллектив. Мы бы переоборудовали холл под класс, я бы как-нибудь извернулась и достала деньги на зарплаты… Вот только нормальные учителя к нам не идут, они предпочитают учить чистеньких деток из приличных семей.

Юдифь Марковна невозмутимо смотрит на меня сквозь очки в металлической оправе:

— Пожалуй, я знаю, где мы могли бы найти педагогов. Им даже зарплату платить не придется, они уже на казенном содержании.

— И что, они согласятся пойти работать к нам? В орду маленьких снага?

— Уверяю вас, эти педагоги находятся в таких местах, что согласятся выйти оттуда хоть в клетку к медведям. Я говорю об отбывающих наказание преступниках, заслуживших условно-досрочное освобождение. Могу позвонить паре-тройке бывших коллег, и работу у нас сделают условием этого освобождения.

— То есть как, наших детей будут учить преступники⁈

— Преступление преступлению рознь… Разумеется, я не предлагаю принимать на работу убийц и насильников. Но есть же, например, экономические преступления малой и средней тяжести… Впрочем, вы директор, вам и решать.

Юдифь Марковна смотрит на меня так, что хочется отчего-то спрятать руки между коленей. Не знаю, кстати, отчего все считают меня директором… как-то само так получилось. Ну и да, мне ли тут в белом пальто стоять… Как говорят авалонцы, «надо бы слезть с высокой лошади».

— Отлично! Я побеседую с ними как только так сразу. Пока займемся переоборудованием холла под класс.

Все эти хлопоты поглощают меня полностью — разве что к Алику иногда успеваю забежать и тогда уже остаюсь у него на ночь, чтобы вечернее того-этого заполировать утренним. С тоской иногда вспоминаю времена, когда целыми днями могла без дела шататься по городу и проматывать деньги на все, что только попадалось на глаза. Жизнь, конечно, стала труднее… но, если честно, интереснее. И чувство вины за первую смерть гнетет меньше.

Единственный за месяц выходной я провожу с Токс — мы едем на автобусе на взморье, которое я мысленно уже называю «нашим местом». День именно такой, какие я люблю больше всего — высокое белое солнце скрыто легкими облаками. Гуляем, для вида изображая сбор ингредиентов. Смеемся, болтаем о всякой ерунде. Замечаю зигзаг тропинки, спускающейся в каменистую бухту. Все лето у моря, а ни разу не купалась! Встаю в красивую позу и сигаю с почти отвесного склона. Хватаюсь за выступающий корень и проворачиваю «солнышко» — назад, вперед, снова назад. Прыгаю на скальный выступ, а оттуда уже на пляж, дважды слепив сальтуху в полете. Иду по пляжу колесом, в движении скидывая обувь и одежду. Выделываюсь, в общем, как могу. До чего же надоело постоянно быть взрослой…

Забегаю в море и тут же с визгом выскакиваю на камень — вода холоднющая! Я-то думала, и почему никто не купается… Но если я чего решил, то выпью обязательно! Собираюсь с духом, прыгаю в волны и делаю несколько мощных гребков… к берегу. Открыли купальный сезон — и немедленно закрыли!