А раздавать награбленное бедным нам велел безжалостный алгоритм добра на лодыжке Токс. Однако через это мы со временем завели множество друзей в самых разных местах, и иногда их помощь оказывалась ценнее всего, что можно купить за деньги.

Фармкомбинат честно увеличил в полтора раза закупочные цены, но почти десять вырученных тысяч денег растворились в нашем бюджете, как ложка соли в кастрюле с супом. Однако отступать уже некуда, так что война план покажет…

Борхес прислал обещанное подкрепление — пожилую кхазадку по имени Юдифь Марковна. В ее взгляде было что-то такое, что вызывало неодолимое желание выпрямить спину и сложить руки на коленях; она сорок лет служила надзирательницей в остроге. С порога Юдифь Марковна заявила, что к детям даже приближаться не желает — и тут наши с ней устремления совпали — но готова взять на себя организацию работы персонала, документирование деятельности организации, бухгалтерию и решение вопросов с проверяющими органами. Мы с Токс выделили ей каморку, гордо названную кабинетом, и с облегчением сплавили пухнущую день ото дня пачку бумаги, на которой как-то что-то пытались все это время записывать. Надо отдать Юдифи Марковне должное — ни один мускул на ее суровом лице не дрогнул, когда она просматривала наши каракули вроде «Юся сопли капли 3–4 ₽д.» и «Памперсы 3 коробки 4 ГДЕ»; просто сказала, что разберется со всем этим и мы можем быть свободны до ее дальнейших распоряжений. Как отпущенные условно-досрочно заключенные, мы вырвались из кабинета и побежали заниматься тем, что было важно по-настоящему.

Разумеется, к заселению детей толком не готово ничего — еще отчаянно пахнет краской, двор завален строительным мусором. Но все равно подъезд наши троглодиты уже раздраконили вконец, так что чудесным солнечным июльским днем мы повели буйную маленькую орду знакомиться с новым домом. Малышню Ленни с самого утра перевозил на машине своего отца, которая стала нашим основным и единственным транспортом.

Надо сказать, что дом до некоторой степени впечатлил наших подопечных; они даже не сразу достали маркеры, чтобы изобразить на стенах родное и привычное — только минуты через три. Щедро раздаю затрещины — непедагогично, но этот язык они понимают — и сгоняю всех, как отару овец, в центральный холл, который будет у нас общим помещением за все про все.

Из угла доброжелательно, но с некоторой опаской смотрит персонал — воспитательницы, уборщица, повариха, завхоз; все — снага, за двумя исключениями. Мадам Кляушвиц и Юдифь Марковна стоят в одинаковых позах, скрестив руки на груди, как два дредноута в этом буйном море. Остальное пространство занято бегающими, орущими и пару раз уже успевшими подраться детьми.

— Давайте послушаем, — негромко говорит Токс.

Все затихают — это что, эльфийская магия какая-то? — и таращатся на меня. Господи, это все происходит на самом деле?

Разумеется, наивно было бы ожидать, что сиротки станут смотреть на меня с восхищением, надеждой и благодарностью. В их взглядах — скука, раздражение, готовность к отпору. Я для них — просто очередной унылый взрослый, который будет сейчас говорить трескучие бессмысленные слова, навязывать идиотские правила и всячески обламывать кайф.

Сама терпеть ненавижу этих дурацких взрослых, но сейчас придется играть за их команду. Ладно, тут надо как с жуками — бросаться в бой без лишней рефлексии.

— Дорогие детки! Ваши родители хотели, чтобы у вас была лучшая жизнь. Поэтому мы устроили так, что вы не попали в городской приют. Вы знаете, что бы случилось с вами там: старшие ребята избили бы вас, отобрали вещи и заставили зарабатывать деньги для них. У нас тут такого не будет. Но это произойдет не само, а потому, что мы будем соблюдать правила.

Дружный разочарованный вой — снага ненавидят правила. Не даю сбить себя с толку:

— Правило первое. Все взрослые, которых вы здесь видите, отвечают за вас. Поэтому вы их слушаетесь. Делаете то, что они говорят.

Детки грустнеют и куксятся, но ничего, перетерпят. Открытый бунт — реальный сценарий, в подъезде уже были проблемы с волонтерами; пару раз детки даже дрались с ними. Это мы спишем на издержки переходного периода, но здесь, в новом доме, сразу расставим точки над ё.

— Правило второе. Не бить младших и не драться с ними.

С драками внутри возрастных групп мы поделать ничего не можем — для снага это привычный способ коммуникации даже между закадычными друзьями; но хотя бы дедовщины у нас не будет.

— Правило третье. В доме ни у кого не отнимать и не воровать вещи.

«В доме». На то, что снага откажутся стащить то, что плохо лежит, рассчитывать не приходится. Но хотя бы тут мы обойдемся без этого.

— Городской приют стал очень паршивым местом именно потому, что там эти правила не соблюдаются. Кому они не нравятся, те могут отправляться туда. Есть желающие?

Желающих, естественно, не находится. Паренек лет пятнадцати с высоким панковским гребнем — кажется, у него кликуха Еж — смотрит исподлобья и спрашивает:

— Это все правила?

— Это все правила, за нарушение которых вас отсюда выгонят. И есть много правил помельче: в доме не курить, едой не кидаться, мебель не ломать, на стенах не рисовать, кроме тех, которые специально под это выделены. От вас самих зависит, будете ли вы жить в помойке. За все это никто не станет вас бить, лишать еды или денег, которые вы сами заработаете… об этом завтра расскажу. Но будут всякие ништяки — только для тех, кто нормально себя ведет!

Улыбаюсь. Наконец-то мы переходим к хорошей части:

— А кто хочет научиться драться, как гроза жуков? Или вертеть во-от такую сальтуху?

С удовольствием демонстрирую. Хотят, конечно, все, включая малышню.

— Послезавтра начинаем занятие. Расписание повешу тут, в холле. А еще скоро откроем компьютерный класс. Играть будете по очереди, это значит — не кто всех распихает локтями, а каждый в свое время. Будут и всякие другие ништяки. Но только для тех, кто ведет себя нормально, это ясно?

— А в школу надо будет ходить? — спрашивает долговязая девочка из заднего ряда.

Вот это вопрос вопросов, конечно… Школа в квартале в принципе есть. Проблема в том, что это школа для снага. Официально сегрегация в Империи запрещена, но по существу директора приличных школ костьми лягут, а снага, тем более из небогатых семей, к себе не зачислят. А в школе для снага хорошего мало — в этом богоспасаемом заведении детки учатся в основном собираться в банды, бить слабых и курить… и хорошо еще, если просто табак, мало ли что они толкают друг другу в туалетах. Даже среди старших не все банально грамотны, мало кто способен написать больше чем «YA PERDOLIL LUBKU IZ 8 B». Даже если мы и достигнем каких-то педагогических успехов — эта так называемая школа мгновенно их обнулит.

Нам, конечно, нужны свои учителя — но где взять деньги на их зарплаты? Хорошо, у нас впереди полтора месяца каникул, хотя бы эту проблему можно отложить…

— Ближе к сентябрю посмотрим. Так, ладно, на сегодня хватит. Мы теперь вместе вот в этом всем, — неопределенно обвожу рукой стены. — И давайте попробуем как-нибудь выжить. Кроме нас, у нас никого нет. А сейчас я представлю вам воспитателей…

Насчет эксплуатации детского труда у меня были все ходы расписаны. Из головы не выходили совершенно новые вещи в сумке Сто Тринадцатой — на что она была талантливой и неглупой девочкой, но сама концепция стирки белья оказалась ей незнакома. Поэтому у нас несложная работа — мытье посуды, уборка, занятия с младшими — была поделена на смены. Особенно удачной идеей оказалась бригада, отвечающая за сохранность стен — она получала зарплату в конце недели, если успешно боролась с граффити. Так как туда по очереди входили все старшие, роспись нам в основном удалось сохранить. Зарплата зависела только от качества выполнения работы. За провинности воспитатели могли оставить ребенка без возможности работать в течение недели или двух, но лишать уже заработанных денег права не имели. Смен было чуть меньше, чем желающих заработать, потому возникал эффект Тома Сойера и покраски забора.