Еще один параноидальный бред.

Интересно, откуда это взялось?

Славная забегаловка для пожилых людей «Галактическая закусочная» предстает перед нами во всем своем тематическом великолепии. Снаружи она выкрашена в серебряный и золотой, а внутри интерьер представляет собой странное сочетание греческого стиля и типичного ресторана. Здесь много уютных кабинок из темного дерева. Пожилые официанты скользят из угла в угол, громко разговаривая и наполняя маленькие белые кружки бесконечными потоками кофе. Мы выбираем кабинку и берем меню, пристальный взгляд Антонио осматривает разнообразие выбора.

— Я буду два яйца, омлет, тосты и домашнюю картошку, — говорит он, подошедшей официантке.

— А пить? — спрашивает скучающая женщина в черно-белой униформе

— Кофе.

Я заказываю рогалик и кофе, и официантка уходит.

— Это из-за твоей мамы и ее семьи я не могу работать, — ворчит папа. — По их вине я лишился лицензии на электрооборудование, что никогда не было их делом. Семья твоей матери десятилетиями строила заговоры против меня.

— Я думала, что твою лицензию аннулировали из-за неуплаты после твоего падения.

Я знала, что скоро начнется разглагольствование о прошлом. Еще до развода родителей мои сказки на ночь были о том, как мама пыталась отравить еду папы, и что мамина большая семья планировала убить его. Но сегодня я не в настроении. Просто хочу вернуться к учебе, тусовкам с Таней и своей спокойной убранной квартире. Как только вернусь, с радостью запущу пылесос, чтобы убрать любую праздничную пыль.

Отец фыркает и хмурится.

— Я их обвиняю. Это всегда они.

— Может, и хорошо, что ты развелся. — Мне нужно сохранять спокойствие и не раздражать его. Это только ухудшит ситуацию, но трудно слушать, как он говорит плохие вещи о маме, которая была рядом даже в мои худшие времена. Надеюсь, эту беседу не услышит никто из знакомых.

Я барабаню пальцами по столу, поскольку мелодия проникает в мой гиперактивный мозг.

— В эти выходные должен пойти снег.

Папа игнорирует попытку сменить тему.

— Твоя мать и ее семья пытались выгнать меня из этого города.

Я вздыхаю.

— Они не пытаются причинять тебе неприятности. — Я хлопаю себя ладонью по бедру, чтобы отвлечься болью.

— Они даже испортили мои отношения с соседями. Те, что живут напротив, подбросили зараженные бактериями куриные кости в мой грузовик. Они пытались проклясть меня. Они повсюду создают проблемы. Слева, справа, в центре.

Я ничего не могу поделать. Слова вываливаются сами собой:

— Должно быть, это доставило им чертовски много хлопот.

Отец сердито смотрит на меня. Я же смотрю в окно.

— Подстрекатель — отец твоей матери, Стэн.

Я пытаюсь рассуждать здраво.

— Ему за семьдесят.

— Это не имеет значения. Он — чистое зло. Змея. Гадюка.

— Просто перестань. — Я тру глаза, только потом, осознав, что размазала тушь. — В этом нет никакого смысла.

Папа злится.

— Ты должна быть хорошей девочкой. Не будь такой, как они. Это убьет меня. Но я не позволю этому случиться. Если бы мог, то остановил бы это раньше.

Это звучит страшно, словно реальная угроза.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Просто пообещай, что будешь хорошей девочкой.

— Да, сэр. — Я хочу расспросить отца об этом, но приносят еду.

Искушение поругаться с Антонио рассеивается, пока он занимается яичницей. Сейчас отец больше заинтересован в завтраке, чем в дальнейшим семейном обсуждении. Хорошая еда всегда так действует на него, он спокоен, по крайней мере, пока ест.

Я пользуюсь возможностью и расслабляюсь: грызу края своего рогалика и пью горький кофе, поданный с большим количеством молока.

Яйцо попадает отцу на подбородок, и я протягиваю ему салфетку. Антонио закуривает посреди закусочной, пока официантка не просит погасить сигарету. Я отодвигаю тарелку. Недоеденный рогалик на вкус как картон, и колледж кажется таким далеким. Я оплачиваю счет, оставляя официантке очень большие чаевые.

#роднойдом

***

К концу января я снова оказываюсь в своей маленькой квартире. Мне нравится расстояние, которое таким образом возникло между моей семьей и моей жизнью. Территория колледжа безмятежна и покрыта хрустящим белым снегом.

Судя по всему, Джейс решил оставить меня в покое на некоторое время. Мне уже давно не приходило от него ни одного сообщения в чат. Его шарфы с безумным рисунком остались вне моего периферийного зрения.

Учебная программа последнего семестра кажется легкой. Я записываюсь на курсы социологии, стихийных бедствий и питания животных. Из все предметов только курс лабораторных по зоологии может быть единственной кочкой в моем плавном выпуске из колледжа. Рики тоже записался на этот предмет, но я не расстроена. По крайней мере, мои лабораторные будут сделаны вовремя и по моим стандартам.

Профессор Баттли, просто безумный. Он заканчивает свою лекцию историей, как много лет назад на охоте отстрелил себе два пальца на ноге. Это был несчастный случай. Как будто этого недостаточно, он сбрасывает ботинок и носок, чтобы показать свою искалеченную ногу двадцати с лишним студентам. У меня хороший обзор и, к счастью, довольно сильный желудок, когда дело доходит до такого рода вещей.

И это полезное качество. В этом семестре в зоологической лаборатории я работаю с крысами. На лекциях нам рассказывают о правовых нормах, лабораторном уходе за животными, а также о том, работать с крысами и сдерживать их. В лаборатории же мы ставим над ними эксперименты. Звучит подло, но это не так ужасно. Это единственный способ узнать о надлежащих процедурах, обращении и уходе для работы в области исследований и разработок в фармацевтической компании. В конечном счете, я должна провести вскрытие, но сегодня делаю только кастрацию.

Для процедуры используют инъекционный анестетик кетамин. Его легко вводить без помощи специального оборудования. Я держу крысу, которую назвала Джо, когда профессор Бэттли подходит к моему столу.

— Как ты сегодня, Дэни? — Он запомнил все наши имена.

— Хорошо. Это будет интересная лабораторная. Мне не терпится сделать небольшую операцию.

— Ты всегда радуешься лабораторным. — Он хихикает, направляя иглу в бок крысы.

— Ой! — Крыса, извиваясь, в последний момент уворачивается от иглы, которая проникает сквозь мою белую латексную перчатку. — Вы сделали мне укол!

— О! — В глазах профессора отражается удивление. — Не волнуйся. Это случается чаще, чем ты думаешь.

— Это безопасно? — спрашиваю я.

— Все будет хорошо, — говорит профессор Баттли, небрежно помахивая шприцом. — Только большие дозы вызывают галлюцинации и чувство диссоциации. Ты даже можешь почувствовать себя счастливой. Кетамин содержит антидепрессант.

— О, это хорошо, — говорю я, пытаясь сосредоточиться на светлой стороне.

— Давай я наполню другой шприц, и мы попробуем еще раз.

***

Вечером выхожу из дома, и разорванная сетчатая дверь громко хлопает позади. От холода меня пробирает озноб. Дохожу до конца короткой дорожки, достаю почту из ящика и замираю, наслаждаясь тишиной и видом леса на другой стороне улицы.

Возвращаюсь в дом и по дороге просматриваю конверты. Несколько реклам ресторанов, которые я выбрасываю в мусор, открытка от бабушки и хрустящий белый конверт, на котором ничего не написано. Он запечатан. Я кручу его в руках, не зная, что делать. Сомневаюсь, что он для меня и не хочу открывать почту Тани, которая спит наверху, но какая-то часть меня начинает интересоваться тем, что внутри. Я иду на поводу любопытства, планируя потом извиниться перед Таней, если это любовная записка от ее нынешнего мужчины.

Проталкиваю мизинец под запечатанный край и неровно рву бумагу.

— Черт! — Посасываю тонкий порез. Чертова бумага. Я трясу рукой, чтобы облегчить боль. Сегодня не мой день — укол от профессора и порез таинственным письмом. Кроме того, я испортила конверт и надеюсь, что он все-таки для меня, не могу же я отдать его Тане в таком виде.