Внутри сложенный лист бумаги. Я достаю его и читаю:

«Ты всегда хочешь большего, сука. Как собака в жару. Я чувствую это в тебе, и я иду забрать то, что принадлежит мне».

Бумага выпадает из моих ослабевших рук, и я замираю, смотря на нее. Потребность вымыть руки переполняет меня. Выглядываю через открытую дверь, зазубренная дыра на двери похожа на насмешливую улыбку. Мне вдруг становится страшно.

Закрываю дверь, запираю ее на ключ и выбрасываю записку. Потом выкапываю ее из мусора, чтобы показать Тане. Я так рада, что у меня есть соседка.

Поднимаюсь по лестнице с запиской в руке и без приглашения вхожу в комнату Тани. Громко закрываю за собой дверь и сажусь на кровать. Но когда она так и не просыпается, я трясу ее и сую записку под нос.

— Это было в почте.

— Что? — спрашивает Таня, с трудом фокусируясь на бумаге.

— Кто-то оставил это в почтовом ящике. — Я трясу оскорбительную записку верх-вниз, как непослушную собаку на поводке.

Таня выхватывает листок у меня из рук.

— Вообще-то я спала.

— Ради этого стоит проснуться, — парирую я.

Таня изучает написанное. Ее глаза бегают туда-сюда, как будто она перечитывает снова и снова.

— Дерьмо. Что это?

— Это мой вопрос. Кто это сделал? Ты встречаешься с тем, о ком мы должны беспокоиться?

— Я? Никогда! — возражает Таня.

— Да ладно! — Я смеюсь и начинаю кашлять.

— Серьезно. У меня в последнее время только хорошие парни. — Таня протирает глаза и садится. — По крайней мере, я надеюсь, что они хорошие, но не чересчур, если ты меня понимаешь. К тому же, это началось после того, как я сменила свой круг общения.

— Это не Кайл, и не могу представить, что это мой босс.

— Никогда не знаешь. У пожилых мужчин свои фетиши.

Ага, Таня выглядит старше своих двадцати одного года, с волосами, торчащими как после удара молнии, и морщинами ото сна на лице.

— Остановись. Это не тот случай. Мы с боссом даже не делали «этого».

— Пока. — Ее улыбка порочна. — И как поживает пожилой красавец?

— Мы делаем шаги в правильном направлении, но… Внимание. Вот реальная проблема, — признаюсь я.

— Может, пойдем в полицию кампуса? — спрашивает Таня.

— У нас нет других доказательств. Что они смогут сделать? — Мое разочарование просачивается наружу, и я несколько раз стучу рукой по кровати.

— Я думаю, нам нужно самим выяснить, кто это делает, — говорит она. — Мы также должны быть очень осторожны. Я не хочу, чтобы кто-то из нас умер где-нибудь в переулке.

— Согласна. Мы будем выходить вместе или с друзьями, а на свидания — только с парнями, которых хорошо знаем. — Когда говорю это, понимаю, что касается свиданий: Таня продержится несколько дней, максимум неделю.

Таня поднимает мизинец.

— Обещаю, давай свой мизинец.

Она улыбается, когда мы пожимаем друг другу пальцы. Таня ложится обратно, набрасывая одеяло на голову.

Через пару часов я планировала увидеться с Кайлом, чтобы сказать, что встречаюсь с кое-кем, или, по крайней мере, хотела бы верить, что встречаюсь. Брайс и я так и не закончили то, что начали тем вечером в его офисе. После было несколько сеансов поцелуев в рабочее время, в кладовке, в копировальной комнате и, да, в его кабинете.

Я решаю отменить встречу, но потом передумываю.

Сейчас мне страшно, и мне нужен Кайл.

#клятвавечнойдружбы

***

Как будто было недостаточно того, что я параноик по жизни. Теперь после получения этой записки я хожу по улице, оглядываясь и постоянно смотря через плечо, за угол и на студентов, на которых я обычно никогда не обращаю внимания.

В течение недели я везде вижу Шами. Он прогуливается по тротуару у жилого комплекса, покупает продукты там же, где и я, пересекает лужайки кампуса. Шарф Джейса тоже мелькает, но, по крайней мере, он всегда держится на расстоянии. Все студенты на моих новых курсах находятся под пристальным вниманием. Люди на работе, те, кого я раньше любила, и те, кого терпела, резко становятся подозрительными.

Я даже сталкиваюсь с Богденом, моим бывшем парнем со второго курса. Я брожу по кампусу и замечаю его ярко-оранжевую толстовку. Никто из моих знакомых никогда не носил ничего подобного. Я не знаю, как поступить. Мы поддерживали дружеские отношения, но я бы не назвала нас близкими. Но игнорировать его было бы невежливо.

Иду в его направлении.

— Привет, — кричу я, чтобы Богден меня услышал, и уже одно это заставляет сожалеть о том, что поздоровалась.

— Дэни! — Богден поворачивается, широкая улыбка озаряет его лицо. Он обнимает меня, и я вспоминаю, как нам было комфортно друг с другом. — Как поживаешь?

Это то, что я люблю и ненавижу. Всегда счастливый и оптимистичный, Богден никогда не мог понять меня, когда я переживала свои худшие моменты. В голове не укладывается, что этот парень может быть таким ярким и сияющим двадцать четыре часа в сутки.

— Хорошо, — говорю я ему, поправляя волосы после того, как мы прерываем обнимашки. — А ты?

— Готовлюсь к выпуску, как и ты. — Богден касается моего рукава. — Скучаю по тебе, медвежонок Пух.

Я счастлива от того, что могу списать покраснение моих щек на ветер, потому что напоминание о моем прозвище смущает меня. Я не знаю, что ответить, поэтому использую свой стандартный ответ:

— Мы должны как-нибудь увидеться и выпить кофе.

— Ты не скучаешь по мне? — спрашивает Богден. — Я вспоминаю о времени, когда мы были вместе. А ты?

Этот разговор поворачивается не туда, и мой мозг мгновенно перегружается. Мы были первыми друг у друга, и это было важно и правильно, но потом мы начали двигаться дальше. Сейчас же я начала сомневаться, что и Богден это сделал.

— Я думаю о нас, — говорю я. — Тогда у меня был стресс. Ты очень помог мне пройти через него.

— В тот год у тебя были трудные времена. — Богден качает головой, вспоминая. — Перед праздниками было особенно тяжело. Как прошел этот год?

— Намного лучше. Спасибо, что спросил.

Не могу поверить, что Богден помнит, в каком беспорядке я была. Значит ли это, что он не помнит хороших времен? Многочасовая занятость в Студенческом объединении, глупые шутки, разговоры всю ночь напролет, даже мой первый опыт со слишком большим количеством вина. В тот год у отца случился серьезный кризис, и Богден поддерживал меня. Возможно, он понимал больше, чем я предполагала, но, в конечном счете, это была не та поддержка, в которой я нуждалась.

— Мне нужно идти. — Мне требуется время, чтобы обдумать эту встречу.

— Я, правда, скучаю по тебе. — Его светлые волосы взлетают вверх, как фейерверк, а карие глаза опускаются. — Мы должны встретиться.

— Я должна идти на работу. Напиши мне, — говорю я, еще раз обнимая Богдена, прежде чем уйти.

В офисе я сижу за стойкой регистрации, отвечаю на телефонные звонки и контролирую входящих-выходящих людей. Порог переступает пожилая дама.

— Распишитесь здесь, — говорю я.

— Я миссис Уолтер Маклафлин. — Она игнорирует ручку и бумагу, прикрепленные к планшету. — Помоги мне, дорогая. Мой муж в инвалидной коляске в коридоре.

Я начинаю предательски потеть, встаю из-за стола и прошу Бекки, другую секретаршу, прикрыть меня. Выхожу в коридор, гадая, найду ли там старика в древнем инвалидном кресле, с головой свесившийся набок. Надеюсь, что не испугаюсь, когда увижу его. Я не умею обращаться со старыми и хромыми людьми. Вот почему мне нравится работать регистратором за столом и большим экраном, отделяющим меня от пациентов.

Заднее колесо коляски застряло в лифте наполовину внутри, наполовину снаружи. Дверь пытается закрыться, ударяясь о кресло. Даже я сочувствую старику и забываю о своем беспокойстве. Кому-то на самом деле хуже, чем мне.

— Ладно, давайте сделаем это.

У бедной старухи нет сил, чтобы вытащить его. Голова мужчины не болтается, а высоко поднята, и из его уст вылетают далеко не добрые слова. Я в шоке от его ругательств, но стараюсь не реагировать. Когда подхожу, он пытается своими тощими руками вытолкнуть кресло из лифта.