Есть такое искусство – шибари. Красивое связывание верёвками девушек для услады глаз – японская традиция. Традиция шибари идёт от практики связывания неприятеля на войне. Враг пойман и фиксирован. Эта практика, как и всё японское, на любителя, и распространилась она вместе с суши и роллами. Шибари-сессия длится около получаса. В конце шибари-дядя отпускает шибари-тётю. Разматывает ее от верёвок и обнимает, греет, укутывает в красивые тряпочки и целует. Наказание порождает милость под аплодисменты публики. Страдание очищает, и героиня меняет статус: она как бы восстанавливается в правах через покорное терпение. Глядя на всё это, нельзя не симпатизировать национальной японской идее: баба виновата всегда.
Ближе всего к милости – гнев. Они брат и сестра и те самые двое дихотомических полицейских – сущность одного и того же. Как судак солнце, лоснится беспричинная благостность. Садистически скалится прессующее зло.
Есть редкая фобия: когда гремит гром и сверкает молния, человек не может справиться с паническим переживанием и страхом смерти. Носит название «кераунофобия». Ею страдал Вольф Мессинг – уж кто-кто, а он, своим гипнозом известный на полмира человек, знал, что такое милость и гнев Божий, без всякой там экстрасенсорики. Страх смиряет, и «не бывает атеистов в окопах под огнём».
Гнев – это приступ, разряд, импульс, неконтролируемое поведение. На такое счастье способны не все. Гневливый герой забывается, сознание сужается. Потом перезагрузка психических процессов, и гневный шторм сменяется штилем неправдоподобной милости. Карабас-Барабас наорал, прочихался, а потом вдруг впал в прелесть и ещё денег дал.
Будучи студентами, мы заносили на военную кафедру водку. На следующий день карабасы-полковники Собкиев и Герасимов, лицами бордовые, с огромными чашками чая от сушняка, рисовали зачёты, потупив долу мутные от милости очи.
Напрашивается простой житейский вывод: милость управляема, и на неё можно успешно влиять алкоголем. Гнев – затратное состояние с точки зрения психического ресурса. Милость же – субъективно комфортное переживание. Ну распугал ты идиотов, нагнал мороку – выпей, расслабься, не забирай премиальные, потом на корпоративе задобришь…
Стакан водки при СССР – обязательный ритуал в юношеской среде. Пьяные боги добры к человеку. А выпив стакан, ты и сам полубог.
Вот уже более 60 лет Карибскому кризису. Центральному событию холодной войны. По сути, это многотомный роман, который по-толстовски можно назвать «Ракеты и Мир». После года мучительных переговоров Хрущёв и Кеннеди устроили пикировку собственной милостью по телефону. Генералы потом их сильно ругали: одного за то, что тот на Кубу не ввел войска, второго – за то, что не согласился на превентивный ядерный удар. А может, Господь смилостивился над нами, реализовал через красную телефонную линию свой промысел? А может, Никита Хрущёв и Джон Кеннеди просто выпили водки и никому не рассказали об этом?
Проклятая работа
Не столь страшна клятва, сколь ужасны проклятия. И то и другое принадлежит единой мифологеме и даже имеет один лексический корень. И то и другое описывает поведенческую догму и преступление ее с ужасными штрафами. Клятва устрашается проклятиями, а проклятие – это исход нарушения клятвы. Кошмар и жуть. Два соседа одиозной темы.
Я бы никогда не стал комментировать культуру проклятия, надо сказать, древнюю культуру и присущую разным этносам и временам, если бы я не услышал стихи румынского поэта Тудора Аргези, творившего в первой половине XX века. Я воспринял их именно на слух – что было моментом трансового глубокого впечатления – в переводе и прочтении Моисея Фишбейна.
Подобно немецкому поэту Рильке или армянскому Чаренцу, Аргези был активно переводим русскими поэтами Серебряного века, а волшебная Новелла Матвеева даже посвятила ему песню.
Стихотворение Аргези так и называется – «Проклятия», оно достаточно длинное, и вы его обязательно прочтите целиком. Написан этот текст четырёхдольником, его движущим элементом является каскадный рефрен – как и положено в трансовом ритуале. Самое интересное, что мы почти ничего не знаем о проклинаемом субъекте: автор нам скупо в паре строк обрисовывает неких врагов-убийц. Надо сказать, их присутствие здесь незначительно, а важным является сам процесс проклятия, его механизм, похожий на деструктивный заговор. Настоящий мастер-класс магической речи в поэзии, случай литературного экспрессионизма, умноженный еще и на бонусное обстоятельство. Именно в его связи Брэм Стокер назначил родиной вампиров именно Румынию.
Итак, мы начнём вместе с автором, который стартует с проклятия пространства, ибо без окружающей среды нет жизни (здесь перевод И. Миримского):
Пускай превратятся в руины, в огнища
Хоромы и храмы, сады и кладбища.
Пускай города превратятся в пустыню,
Покроются солью и горькой полынью.
Соль и горькая полынь как символ безвременья, компоненты пустынно-постапокалиптического мира на фоне отмены всей ритуально-бытовой среды. Проклятие настолько сильно, что уничтожает посмертные части мира – кладбища – и рукотворную природу – сады, которые как бы и не виноваты. И автор далее принимается за всю стихию разом:
Пусть море иссякнет и высохнут реки,
Пусть солнце над вами погаснет навеки,
Чтоб зори померкли,
чтоб звезды ослепли,
Чтоб ветер безумствовал в гари и пепле.
Пусть тучи растают, и дождь не прольётся,
И желчью нальются пруды и колодцы.
Слепые звезды, безумный ветер – как будто одушевленные демоны, вселившиеся в элементы стихии. Автору мало пожелания вселенской катастрофы, он переходит к магии компонентов – упоминая желчь, таким образом уподобляя пруды и колодцы желчным протокам печени, что выглядит очень правдоподобным сравнением, если вы смотрите на землю из иллюминатора самолета.
Далее автор апеллирует к тем живым существам, которые сопровождают царство мертвых:
Пусть вороны вьются голодной оравой
Над падалью вашей оплёванной славы.
Пусть в золоте, спрятанном в тайные ниши,
Плодятся мокрицы и жадные мыши.
Пусть черви и моль пожирают, жирея,
И мантии ваши, и ваши ливреи.
Пусть плесенью и паутиною липкой
Покроются струны гитары и скрипки.
Как нам не вспомнить колдовской ведьмин эликсир из сушёных мышей, мокриц, а также неизменного спутника Бабы-яги – зловещего ворона на плече из кино и мультфильмов. Нечисть прелестна в своей суетливой живости. Кроме того, в фольклоре мыши и насекомые (мокрицы) – это «существа-связисты» нижнего и среднего мира. Они такие же, как полынь и соль, насельники жутковатого пейзажа. Интересно описание паутины – она «липкая». Традиционно нетактильная, неосязаемая субстанция, паутина – через ассоциацию со струнами – «покрывает» самые витальные уподобленные человеческим голосам инструменты – гитару и скрипку.
