Когда в наш город приехал Ник Кейв, мы с доктором Сойко отмечали свои дни рождения. Мы должны были ровно два дня пить, а на третий идти на концерт. Но Серега из Донбасса нам притащил самогон на шалфее. И мы включили музыку Дашкова, вот эту (поёт). Музыку из Шерлока Холмса (напевает), и пока киргизка мыла весь ср…ч, мы выпили его под эту музыку. А потом я пошёл в комнату распечатать билеты на Ника Кейва, сел за ноут, нажал кнопку и внезапно ушёл в себя на пять часов.

Виноватым оказался Ник Кейв. Он стоял с краю сцены, и достал сигарету, и закурил опасно, и устроил пожар в душах. Играла музыка Дашкова, в которой Ник Кейв смотрелся особенно величественно.

Кажется, что наступает новая жизнь. Кажется, сейчас я буду другим. Кажется, что того, что происходило со мной раньше всего этого, как бы не было. Проходит час, два, пять. И начинается шлюзовое время, и тебе снова нужно возвращаться, поправляться, вставать, бодриться, быть опять огурцом, исправляться, заниматься, делать йогу, пить кофе, чай, лучше супчик, не надо сладкого, а то отёки и так, бухать вообще нельзя.

Капитан ледовой навигации Сан Саныч Бурмейстер на Байкале в бухте Заворотная рассказывал мне, как окоченевших, неразгибающихся людей он отпаивал спиртом. И как раскрывались мелкие розовые сосуды на их белых лицах, и как будто он слышал ушами (звуковое сопровождение), как это происходит. И заиндевевшие манекены снова обращаются в людей, и как ужас наполняет их глаза. Потому что ужас – это проявление витальности: человек рождается в борьбе. И ему это хочется делать снова и снова.

«И тогда мы влили им по глотку спирта и увидели, как на их бледных полумёртвых лицах начали раскрываться сосуды» – и тут Сан Саныч стал «мелькать» руками и производить чавкающий звук. Так «раскрывались» сосуды под действием волшебного спирта. «Хорошо, спирт был тёплый, – продолжал Сан Саныч, – как раз в «УАЗе» стоял в кабине под ногами, где печка. А переносили их в сидячем положении, как заиндевевшие мумии». Тут он посмотрел на нас, потому что мы выдохнули и поняли, что герои, провалившиеся под байкальский лёд, всё-таки выжили.

Закончив свой получасовой триллер о спасении, капитан ледовой навигации Байкала Александр Бурмейстер стал рассказывать о стыках ледяных плит, которых стоит опасаться, о вычислении правильного ледяного пути и о том, как в далёком 1905 году японцы просчитались, заморозив военную кампанию с русскими. Благодаря мастерству железнодорожников полотно через Байкал из Иркутска проложили и фронт запитали оружием и провиантом.

Глядя на мирные воды бухты Заворотной, представить суровую ледовую реалию было сложно, но байкальский лёд, говорят, манит к себе не меньше, чем в период навигации – туризм на маломерных судах.

Шаманизм, экстрим, уфошные феномены, обрядовые точки и угрюмые цепи чёрных бакланов над водой – все это смешано на Байкале. Точно как в знаменитой закуске под названием «сугудай». Сырой омуль, «заряженный» луком, специями и маслом. Байкал невозможно помнить долго, он забывается на перцептивном уровне и остаётся, как папка с фотками. Не веришь сам себе, что там был. И опять нужно ехать на Байкал…

А вот птица баклан не дает забыть Байкал, потому что баклан – он везде, куда бы ты ни ехал. Универсальная птица любой воды. Отличие чайки от баклана простое, как говорят орнитологи, чайка ближе к кулику, а баклан ближе к пеликану. Последний, причём, похож на утку.

Почему, за что и по какой причине баклан стал сленговой единицей криминального жаргона, не понятно. Первое неорнитологическое упоминание баклана существует в рассказе Короленко «Убивец». С тех пор под бакланом понимают молодого глуповатого представителя криминального мира.

Бакланы подкупили меня на Байкале. Уничтоженные полностью в первой половине прошлого века, они были завезены одним профессором в количестве шести пар и теперь существуют армадой в 40 тысяч. Их не любят. Зато у них есть свой остров, который так и называется – Бакланий. Он утыкан, как будто обгорелыми спичками, куда бы ты ни ехал, стволами деревьев, обожжённых пометом. Остров – как будто уродливая голова с шевелюрой брюнета, так он и смотрится издалека. Чистый портрет баклана человеческого.

Легко нафантазировать, как это водится на Байкале, скоплении чудес, что у баклана есть своя родина, обетованная твердь, и любому баклану в мире, будь он где, надо побывать на Байкале. Иначе какой же ты баклан?

Опять забыл. Снова силюсь я вспомнить Байкал. Только что напомнили про баргузин – уже автомобильный бренд, а изначально – восточный ветер середины озера, усиливающийся в сентябре.

На Байкале нет эротического вида бикини, заливаемых в сети, ландшафтов, располагающих к коктейлям, романтических встреч здесь тоже не ищут. Есть подспудный страх, что за твою голую задницу в священных местах еще и от шаманов прилетит. Опасаются. Байкал не про это, и одновременно он непостижимо ни о чём, как и все существенно планетарное.

Баклан по жизни обижен…

Чайка – это красиво, баклан – это смешно. У чайки есть голос, у баклана – только сиплое хрюканье. Чайка рвётся в небо, баклан летает слабо, он ныряет, и его охотничье мастерство скрыто от глаз. Чайка связует стихии, баклан – завхоз нижних этажей, и у него почти есть жабры. Чайка – это Чехов, баклан – это рандомный шансонье. Чайка свободна, баклан перемещается в мрачной чёрной цепи. Чайку любят, баклана – нет. Чайка – это море, баклан вроде тоже, но про чайку всё-таки поют.

Тихон зашёл в зал, обернулся – басист Куби и барабанщик Айдер уже играли. В заведении за столиками, как всегда, четверть своих. Самый заметный, Куби, в тельняшке на контрабасе с сардонической улыбкой клал неровные, но живые ноты. Куби не надо правильно играть – играет за него весь его образ. Сейчас Куби ненавидит Тихона за его опоздания – подводит пацанов. Айдер не то чтобы не ненавидит, но он знает, что право злиться на Тихона – это прерогатива Куби. Они старые друзья. Тихон – джанки, а Куби – ответственный токсикоман.

В заведении «Спасательный круг» играет репертуар неошансона – песни из мультиков, добрый шансон и старые советские песни. Тихон воровато заходит на маленькую сцену, в глаза не глядя, включается и начинает доигрывать песню «Ух ты, мы вышли из бухты» – припев допевают хором уже всеми тремя пиратскими голосами.

Сильными, неточными, озорными и манерно гнусавыми. Еще пара песен, и перерыв. Пацаны уходят со сцены. Тихон подходит к импровизированной шведской линии, декорированной под шлюпку. Куби подходит сзади, оттопыривает тельник Тихона, закладывает туда порционный куб холодца и смачно прихлопывает сверху ладонью. Тихон дёргается, на его лице ужас смешан с ненавистью, глаза становятся жёлтыми – цвета холодца. Сардонически улыбаясь лицом к лицу, Куби чётко и хрипловато сообщает: «Не…уй быть бакланом!»

Скоро Куби чуть не умрёт, но умрёт Шурей. В «Спасательный круг» на Савёлу придет барыга и предложит, и они не устоят. Куби зарубит, приедет скорая и откачает Куби. Шурей примет дозу без отката по здоровью. Он выйдет проводить друга, они спустятся в переход, медленно подымутся из перехода, Шурей посадит друга, захлопнет дверь, закурит, загрузится, и у него остановится сердце. Героин умеет ждать.