Мне остается только кивнуть. И подавить вздох. Я давно научилась быть незаметной. Слышать разговоры, которые не предназначены для моих ушей. Жены отца быстро пожалели о своей недальновидности, когда поняли, что теперь не смогут избавиться ни от меня, ни от моей матери. Все считали, что она тяжело больна и не проживет долго, но она упорно цеплялась за жизнь. Каждый день, из года в год. Она совсем отащала, стала тенью, но все еще оставалась жива. Как и я.

— Они думали, что сплетни отпугнут женихов от Гульфии и Зухры, но их быстро просватали. Потом Изра привел жену. Она понесла. А кто-то должен присматривать за детьми…

Останься я в доме отца, со временем превратилась бы в такую же тень, как и моя мать. Стала бы в лучшем случае нянькой для детей своих братьев, в худшем… оказалась бы при кухне. Служанкой.

— Мне не важно, родишь ли ты мне сыновей. И я не боюсь проклятий. Забудь все, что было в том доме. Теперь ты — жена хранителя Аль-Хруса. Никто не посмеет тебя обидеть.

Губы аттабея касаются моих, и значит, разговор окончен. Я не смею возражать. Но мой муж все же иногда ошибается…

…Когда солнце восходит над городом, моя сказка кончается. Аттабей должен заниматься делами Аль-Хруса, а мне стоит вернуться на женскую половину и заняться домом. Вот только здесь уже есть хозяйка…

…Знакомство со свекровью состоялось еще на свадебном пиру, и уже тогда я поняла, что для Зейнаб аль-Назир, я навсегда останусь лишь дочерью торговца. И никем более…

…Она красива, дочь шейха, выросшая во дворце. И, кажется, что годы не властны над ней. Волосы ее черны, а черты лица благородны, в них видится кровь правителей пустыни, что когда-то заложили девять городов и проложили торговые пути. Гульфия по сравнению с ней выглядит простушкой. Милой, но чересчур домашней. Жены моего отца кланяются ей, и заставляют склониться моих сестер. Ее уважают, но она не уважает никого. И на меня мать моего мужа смотрит сверху вниз. В глазах ее видится презрение и холод, от которого кровь стынет в теле, а жар пустыни уже не кажется столь ужасным…

…Когда мы встречаемся на женской половине, свекровь делает вид, что не замечает меня. Но сегодня, неделю спустя после свадьбы, она решает заговорить.

— Мой сын каждую ночь призывает тебя к себе. Думаю, он доволен своим выбором, но мы знаем, что жена может цениться лишь тем, что подарит мужу здоровых детей. И лучше мальчиков.

Она поднимает взгляд от вышивки, и смотрит на меня. У аттабея ее глаза, такие же черные и проницательные. Кажется, что они смотрят в самую душу.

— На все воля Небес… — единственный ответ, который я могу дать ей.

— Я не сомневаюсь в способности своего сына зачать дитя, — продолжает эта холодная женщина. — Но я говорила с повитухой, что принимала роды у жены твоего брата. Она осматривала тебя и твоих сестер. И считает, что тебе будет сложно понести, не говоря уже о том, чтобы выносить и родить. А бесплодный брак может быть расторгнут.

Кровь приливает к щекам, я опускаю глаза. Мне хочется ответить ей, сказать что-нибудь, что ранит ее так же, как ее слова ранят меня. Но я не могу. Мне нечем ответить. Как и нельзя оправдаться. Чтобы ни говорил мне муж ночью, если у него не будет наследников, рано или поздно найдутся советники, которые убедят его расторгнуть брак. А я вернусь в дом отца.

Комната, отведенная мне, роскошна. Мягкие алые ковры, тончайшая обивка на стенах, занавеси на окнах, множество подушек, кувшины с ароматным маслом. Не говоря уже о нарядах и драгоценностях… Жена аттабея должна соответствовать мужу. И подарки, что преподнесли мне на свадьбу, поражают своим богатством. Посреди этого великолепия меня ждет служанка — она единственное, что связывает меня с отцовским домом.

— Госпожа, вода уже готова. И сегодняшний наряд тоже.

— Я же просила не называть меня так.

Мы с Надирой ровесницы, и часто получалось так, что вместе делали какую-то работу по дому. В доме торговца разница между слугами и младшими дочерьми не так и велика.

— Но как иначе? Теперь вы — госпожа, а я — личная служанка.

Она смеется и радуется новому положению больше меня. Она оказалась в большом доме и теперь никто, кроме меня, не сможет указывать ей, что делать. Не говоря уже о том, чтобы подыскать жениха получше.

— В этом доме только одна госпожа, и она не позволит мне отобрать у нее даже каплю власти.

Мягкая щетка скользит по волосам, стараясь разобрать их после ночи.

— Вы можете поговорить с аттабеем.

— Мужчины не вмешиваются в женские дрязги. Если я начну жаловаться, он отошлет меня. Нужно терпеть и ждать…

— Ждать чего?

— Что Небеса будут милостивы…

…Так ночь сменяет день. А день — ночь. Мое сердце горит и радуется, когда на небе правит луна, и сжимается от тревоги, когда восходит солнце. Я снова незаметна. А Надира приносит сплетни с кухни. Она умеет говорить и слушать, и, кажется, отец сделал хороший подарок, отпустив девушку со мной.

— Говорят, аттабей не занял дворец шейха и не собирается туда переезжать, значит, наследник вернется. И займет свое место. А пока там тихо, только слуги поддерживают порядок, и господин иногда ездит проверить их работу. Вот бы хоть одним глазком посмотреть на дворец!

— Когда наследник вернется, он устроит пир для своих приближенных. Возможно, жен тоже пригласят.

Живое лицо девушки озаряется улыбкой.

— Вы же возьмете меня с собой? Я могу нести корзину для рукоделия. Или ароматические масла. Все, что угодно.

Сегодня мы смеемся вместе. Прошло уже больше месяца, как я стала женой аттабея. Пришло время порадовать его новостями…

…Вот только он совсем не рад.

— Ты уверена? — лицо становится строгим. Жестким. Он словно отдаляется. Разве так должен мужчина встречать весть о скором появлении ребенка?

— Крови не приходили уже семь недель, повитуха говорила, что это самый верный знак.

Набрасываю на плечи покрывало. А муж встает и ходит по комнате. Быстрые, широкие шаги. От стены до стены. Он молчит, а в моем сердце поселяется страх. Что, если аттабею действительно не нужны дети? Что, если я расстроила его? Рассердила? Что будет со мной? И с ребенком?

Неожиданно муж останавливается. Замирает напротив меня и опускается рядом. Движения его становятся плавными. Он протягивает руку и заставляет посмотреть на себя.

— Я не сержусь. Не на тебя. Мне стоило быть осторожнее. Ты еще молода и очень хрупка, а я не хочу потерять свой цветок, едва обретя его.

Смысл слов доходит до меня не сразу, но затем страх отступает. А сердце снова наполняет жар. Он боится потерять меня! Значит, дорожит. Значит, я нужна ему.

Сильные руки снова заключают меня в объятия. Качают, словно я сама ребенок. Аттабей нежен. Он никогда не был груб, но сейчас нежен и ласков, как никогда раньше. И в его руках я знаю, что любима…

…Время идет. Шепчутся пески в пустыне. День сменяет ночь. Неделя неделю. Проходит месяц, за ним еще один, и еще…

…Меня больше не волнует, кто хозяйка в доме аттабея. И я даже рада, что все заботы лежат на плечах свекрови. Узнав новости, она оставляет меня в покое. Не говорит, не смотрит, а стоит зайти в комнату, сразу же выходит. Но мне все равно. Пусть для нее я остаюсь тенью, но не для мужа. Не для слуг, которым он поручил окружить меня заботой. Впервые так много людей думают обо мне, о моих желаниях, стараются помочь. И я радуюсь. Улыбка не сходит с лица, и все вокруг видится в золотой дымке. Я наслаждаюсь каждым мгновением каждого дня и не думаю о будущем. Отгоняю тревоги. И дурные мысли. Все неважно. Не сейчас. Почему хотя бы раз в жизни все не может быть прекрасно?..

…Моя сказка заканчивается однажды ранним утром, когда тупая боль пронзает поясницу. Надира, спящая со мной в одной комнате, сразу же вскакивает. Сдергивает с меня покрывало, а затем распахивает дверь и кричит: