С моими хозяйками была лишь одна «беда» — они были женщинами, а я — мужчиной. Как в этом случае поведет себя заклинание, я не знал. А Лихрук и вовсе был нечистью. Но и отправляться в дорогу, не проверив работоспособность печати, от которой зависело моё беспрепятственное проникновение в столицу Рейха, я тоже не мог.

В общем, особого выбора у меня не было — это будет либо мамашка, либо её дочка. Заморачиваться копированием нечисти я не хотел. Всё-таки моим объектом копирования станет именно человек, а не нечистый дух. Поэтому и пробовать надо было на людях.

Я еще раз проверил правильность начертания печати, сверяясь с книгой заклинаний. Пробежался взглядом по самым сложным связкам и знакам. Всё оказалось правильным до самых распоследних мелочей — переживать не стоило. Но перед первым применение заклятия я всё равно дёргался. Сами бы попробовали оказаться на моём месте, сразу бы узнали бы почём фунт лиха.

В общем приготовив печать, я засел в старом сарае, зарывшись возле стены в прошлогоднюю солому, которой он был набит. Долго думать над тем, кто же станет «матрицей» для копирования, не стал — я решил применить печать на первом же человеке, кто окажется в моём поле зрения. Приникнув глазом к большой щели между досками сарая, я стал ждать.

Объявлять же о «тренировке» своим хозяйкам я не собирался. Не то, чтобы я боялся, но было как-то неудобно представать перед ними в образе женщины, причём, одной из них же — той, кто первый попадется «в прицел». И первой мне на глаза попалась Акулинка. Что ж, похоже, придется мне какое-то время почувствовать себя молодой красивой девушкой. Прикольный, наверное, будет опыт…

Печать, напитанная силой, уже висела в воздухе, и мне стоило только мысленно указать на объект копирования, что я и проделал. Сложная светящаяся конструкция (не видимая, впрочем, в обычном зрении) величаво проплыла по воздуху к Акулине, а затем стремительно в неё впиталась.

Девушка даже и не заметила моего магического воздействия. И это было весьма хорошо, не хотелось бы, чтобы те фрицы, кого я в будущем соберусь «копировать-дублировать» что-то чувствовали до тех пор, пока я их в расход не пущу. Чтобы шума лишнего не поднимали. А пока всё шло по заранее намеченному плану. И это здорово!

Прошло, наверное, секунд десять-пятнадцать, прежде чем печать «вынырнула» из тела Акулины, слегка изменив первоначальную окраску свечения. К этому я тоже был подготовлен — прочитал в веде, как проходит процесс создания полноценного доппельгангера, а не какой-нибудь там примитивной внешней копии.

На первом этапе печать «собирала данные» для создания двойника, а на втором — перестраивала тело мага согласно собранной информации, подгружая в мозг часть памяти, привычек и особенности поведения оригинала. Так что «доппель» должен был выйти совершенно неотличимый от объекта копирования.

Печать так же неспешно, как и до этого, полетела в мою сторону. Она беспрепятственно прошла сквозь доски сарая и накрыла уже меня. Никаких неприятных ощущений я не почувствовал, хотя был, в общем-то к этому готов. Ведь моему телу грозила грандиозная перестройка.

Мало того, что я из мужчины превращался в молодую девушку, так я еще и основательно терял в массе тела. Куда она денется, эта «лишняя» масса, я себе даже не представлял. Ну, ведь должна же она куда-то деваться? Ведь закон сохранения массы[1] продолжает действовать в нашем физическом мире! И замкнутая система, какой, по сути, является моё тело, так и осталось замкнутой.

В общем, долго ломать голову над этим эффектом я не стал. Как говорил один мой приятель из «родного времени», когда не мог объяснить странные парадоксы, время от времени встречающиеся на его пути — не иначе чёрная магия. Вот и я решил поступать точно так же — чёрная магия, чего с неё взять?

Я опять бросил взгляд на девушку, развешивающую постиранное мокрое бельё во дворе на веревках, и залюбовался её ладной фигуркой. Причем, обратил внимание на тот факт, что любовался я Акулиной, как настоящим произведением искусства, без какой-либо сексуальной подоплёки. Странно, но никакого желания у меня не возникало.

«А ведь и правда, — подумал я, — что в последнее время большую часть своего времени я провожу в обществе Глафиры Митрофановны. Из-за постоянной загруженности на Акулину и внимания-то практически не обращаю. А вот Глафира Митрофановна, похоже, перетянула-таки одеяло на себя. Ну и пусть! Рома, он отличный парень, но меня, отчего-то, больше к Ване тянет…» — И у меня отчего-то сладко заныло внизу живота.

Чего⁈ Да я едва в голос не заорал от таких странных и несвойственных мне ощущений. Но сдержался, с трудом, зажав себе рот изящными маленькими ладошками. Э-э-э… Это чего за херня такая⁈ Я хоть и ожидал чего-то подобного, но оказался к нему абсолютно не готовым. Я отнял руки ото рта и поднес поближе к глазам. Даже в полумраке сарая мне стало ясно, что это не мои «старые» руки капитана Чумакова и не руки товарища Чумы. Это вообще не мужские ладони!

Похоже, что печать сработала, как положено — и это руки Акулины. Хрупкие. Изящные. Которые хотелось взять в свои руки и держать, не отпуская… А вот это уже точно я! Похоже, что и мысли, от которых меня недавно бросило сначала в жар, а затем в холодный пот, тоже ей принадлежат. Ничем другим подобную реакцию моего организма невозможно объяснить.

Но тянущие сладостные ощущения никуда не делись, твою мать! Я тупо глядел на «чужие» женские руки, которые теперь вроде как мои, и боялся проверить остальные части тела. Ведь это как-то неправильно, что ли… Как подглядывать за голыми девками в бане, только еще хуже… Тут ведь можно и пощупать, и погладить, по-настоящему ощутить настоящую бархатистость кожи и упругость молодого тела…

Черт! Я почувствовал, как запылали кончики моих ушей, а кровь прилила к щекам. Это ведь тоже не моя реакция? Или? Я совсем запутался: чьи же мысли и желания разгорались чудовищным пожаром у меня в голове? Всё смешалось в доме Облонских: и хочется, и колется, и страшно, аж жуть!

Однако, вскоре рассудок взял верх над разыгравшимися чувствами — для чистоты эксперимента я должен был точно знать, что всё у меня получилось! Что я сумею управлять «чужим» телом, «чужими» эмоциями и привычками. Иначе, миссия по спасению деда накроется медным тазом!

Едва я вспомнил про деда, как меня вновь обдало жаром: какой же Ваня всё-таки мужественный! Рома, конечно тоже… Но Ваня… У него такие сильные руки… Как я хотела бы, чтобы он меня обнял, прижал к груди, провел рукой… Я почувствовал, как мои соски под гимнастеркой резко набухли и напряглись, ноги крепко прижались друг к другу, а правая рука непроизвольно дернулась в район промежности…

Черт! Черт! Черт! Дьявол тебя раздери! Мысли в голове вновь смешались, наполнившись каким-то нереальным сумбуром, словно я пытался разорваться на две части. Сделав глубокий вдох, я вновь взял себя в руки, подавив несвойственные мне «мечты и желания».

Но как штырит-то, а? Девчонка-то, похоже, крепко влюбилась в дедулю. С одной стороны, это, вроде бы, нормально — не будет меня теперь с матерью делить. Скажу честно, если бы мне сейчас пришлось бы выбирать, с кем связать свою дальнейшую жизнь, я бы точно выбрал бы мамашку. Как-то прикипел я к ней, что ли… Да и нравится она мне, чего скрывать. Не знаю, любовь это или что? Привязанность, может быть?

Но я чувствовал, что вместе нам хорошо. А с Акулинкой я испытывал определенные проблемы, словно пытался ухлестывать за одной из моих учениц из школы… Ведь по возрасту Глафира Митрофановна мне куда ближе — я ж не сопливый пацан, в теле которого очутился, а поживший уже мужик за полтос. И даже она для меня — молодуха, каких еще поискать.

Несмотря на смену тела — сознание-то моё прежним осталось. Даже резкое «взросление» как нельзя к месту пришлось, теперь у нас с ней, так сказать, ничья. Но и всё это пока не самое главное. С этим как-нибудь разберёмся. Пока война идёт, даже не хочу над этим заморачиваться. Любовь, конечно, дело хорошее, но…