Тогда Йаванна молвила Аулэ:

— Поддержи сию ветвь, о мой владыка, дабы не переломилась она и чудесный плод не разбился о землю; и будет то величайшим горем, ибо ведайте все: сие последний огонь жизни, что теплится в Лаурэлин.

Но еще когда только начал наливаться сей плод, Аулэ застыл, словно пораженный внезапно пришедшей на ум мыслью, и молвил он в ответ:

— Поистине, столь долго мы с Вардой искали в опустевших жилищах и садах то, с чем могли бы работать! Ныне вижу, что Илуватар даровал мне чаемое.

Затем, позвав Тулкаса на помощь, он обломил стебель, на котором висел плод, и все, кто видел это, затаили дыхание, ошеломленные его бессердечностью.

Громко взроптали они, а иные воскликнули:

— Горе тому, кто вновь губит наше Древо!

Вана же была в страшном гневе. Но никто не осмелился приблизиться, ибо даже Аулэ и Тулкас вдвоем с трудом удерживали на своих божественных раменах сей великий пламенный шар и шатались под этой ношей. Услышав ропот, Аулэ остановился и молвил:

— Оставьте, о наделенные малой мудростью, и наберитесь терпения.

Но с этими словами неловко ступил он и споткнулся, и даже Тулкас не смог один удержать сей плод, что упал и, ударившись о каменистую землю, разбился надвое. В то же мгновение вырвалось из него столь ослепительное сияние, с коим не сравнилась бы даже прежняя Лаурэлин в полном цвету, и поразило привыкшие к темноте глаза вали, и те рухнули на землю потрясенные. Отсюда ударил в небеса столп света, так что звезды поблекли, и алый отблеск пал на отдаленную Таниквэтиль. Из них всех один лишь Аулэ не был одержим скорбью. Молвил он:

— Из этого создам я светоносную ладью, что превзойдет даже мечту Манвэ.

И тогда Варда, и многие другие, и даже Вана поняли его замысел и возрадовались. Сплели они из золота огромную корзину и, устлав ее огненными лепестками цветка, положили туда обе половинки полуденного плода, и, подняв корзину, все вместе понесли ее прочь с пением, исполненные великой надежды. Придя к палатам Аулэ, поставили ее наземь, и тогда началось великое сотворение Солнца; то был самый искусно-чудесный из всех трудов Аулэ Талкам а рда, чьи творения не исчислить. Из безупречной оболочки сделал он корпус судна, прозрачный и сияющий, но прочно закаленный, ибо заклятия Аулэ преодолели хрупкость оболочки, не повредив никоим образом ее утонченному изяществу.

Ныне самое жаркое сияние, излитое в него, не расплескалось бы и не потускнело, равно как не причинило никакого вреда судну, которое, однако, поплыло бы по воздуху легче всякой птицы. Аулэ весьма радовался; сию ладью смастерил он вельми широкой, вложив одну половинку оболочки в другую, так что крепость ее стала нерушимой.

^{Далее следует рассказ о том, как Вана, сожалея о своем ропоте, коротко обрезала свои золотые волосы и отдала их богам. Из них соткали паруса и сплели веревки «крепче любых, что когда-либо приходилось видеть морякам, но тонкие, как паутинка». Мачты и рангоут корабля были отлиты из золота.}

Затем, дабы изготовить Небесную Ладью к плаванью, собрали негаснущие лепестки последнего цветка Лаурэлин и укрепили их наподобие звезды на носу судна, украсили лентами из мерцающего света его борта, и, изловив вспышку молнии, водрузили ее на мачту как вымпел. Все судно до краев наполнило огненное сияние золотого Кулуллина, куда добавили капли сока полуденного плода, излучавшие столь сильный жар, что земное лоно едва сдерживало ладью, которая дергала веревки, как пленная птица, стремящаяся к полету.

После того дали боги имя сей ладье и нарекли ее Сари, сиречь Солнце, а эльфы — Ур, сиречь огонь^{[прим.12]}; но неисчислимы имена ее в легендах и песнях. Светильней Ваны величают ее боги в память о слезах Ваны и шелковистых косах, что даровала она; гномы называют ее Галмир Златоблеск^{[прим.13]}, Глорвэнт Золотая Ладья, Браглорин Сверкающее Судно и многими иными именами; а данные людьми прозвания никто не считал.

Теперь надлежит сказать, что пока строили ладью, возле того места, где росли Два Древа, остальной народ без устали трудился над огромным бассейном. Пол они настелили из золота, а стены сладили из блистающей бронзы, и аркада золотых столпов, увенчанных огнями, окружала его, оставляя лишь обращенный на восток просвет. Йаванна же наложила на него заклятия несказанной силы, и в него вылили большую часть сока полуденного плода, так что сделался он огненной купальней. И наречена она Таньясалпэ, Огненная Чаша, и Фаскала-нумэн, Купель Заходящего Солнца, ибо когда впоследствии Урвэнди вернулась с востока и первый закат осиял Валинор, окунули сюда ладью, и сияние ее обновилось перед дневным странствием, пока Луна владела Высокими Небесами.

Возведение сей чудесной купальни оказалось не столь простым делом, как то мнится: столь неуловимо было то сияние, что, расплескавшись, не изливалось и не оседало оно на землю, но воспаряло и плыло над слоем Вильна по причине великой своей летучести и легкости. Но теперь не могло оно покинуть пылавшего посередь равнины Фаскалана, откуда струился на Валинор свет, хотя из-за глубины сей купальни не изливался он далеко, и тени окружали ее.

Тогда, видя великолепие судна, что силилось взлететь, изрек Манвэ:

— Кто будет кормчим сей ладьи и направит полет ее над царствами земными? ибо мыслю я, что даже священные тела валар не смогут долго выдерживать омовения в сем могучем свете.

Замыслив великое в сердце своем, молвила Урвэнди, что не страшится, и спросила разрешения содеяться владычицей Солнца и приуготовиться к сему служению, как вложил то в ее сердце Илуватар. Тогда повелела она, дабы последовали за ней ее девы, из тех, что встарь орошали светом корни Лаурэлин, и совлекли они свои одеяния и вступили в Фаскалан, как купальщицы в море. И погрузились они в золотую пену, и боги, перестав видеть их, убоялись. Но через время снова поднялись девы на бронзовый брег, но не такими, как прежде, ибо тела их ныне ярко сияли и, казалось, горели внутренним пламенем, и свет вспыхивал от каждого их движения, так что никакие облачения не могли более укрывать сии сверкающие тела. Подобны воздуху сделались они, ступая легко, как солнечный свет, льющийся на землю. В молчании поднялись они на ладью, что натянула прочные канаты, и весь народ Валинора с трудом удержал ее.

Наконец, по велению Манвэ взбираются они по долгим склонам Таниквэтиль и тянут за собой и-Калавэнтэ, Ладью Света, и нетрудная то задача. Становятся они на обширном пространстве пред великими дверьми Манвэ, судно же на западном склоне горы дрожит и рвется из оков. И столь велико уже его сияние, что солнечные лучи струятся из-за уступов Таниквэтиль, небо озарено новым светом, а воды внешних Тенистых Морей тронуты огнем, прежде невиданным. Сказано, что в тот час все создания, бродившие в мире, застыли в молчании и изумлении, когда обратился Манвэ к Урвэнди и молвил ей таковые слова:

— Ныне плыви, наичудеснейшая из дев, омытая огнем, и направляй над миром ладью божественного света, дабы радость проникла в малейшую трещинку, и все, что спит в земном лоне, пробудилось^{[прим.14]}.

Но Урвэнди не отвечала, устремив нетерпеливый взор на восток, и Манвэ повелел отпустить веревки, что сдерживали судно, так что Ладья Утра воспарила над Таниквэтиль и лоно воздуха приняло ее.

Подымаясь, все ярче и чище пламенела она, пока Валинор не исполнился сиянием, пока не омылись светом долы Эрумани и Тенистые Моря. Солнечные лучи излились на темные равнины Арвалина, однако ж не проникли они туда, где плетет свои тенета Унгвэлиантэ и где стелются дымные испарения, слишком плотные, чтобы сквозь них просочилось хоть какое-то сияние.