При сравнении видно, что великая тема, которую Илуватар предложил для айнур, первоначально описывалась более определенно («…в той повести, что я предложил вам…», с. 53), а его слова по завершении Музыки («Велика слава и мощь айнур..») содержали пространное перечисление того, чему стал причиной Мэлько, и что он привнес в историю мира (с. 55). Но самое важное отличие заключается в том, что в ранней версии Мир впервые предстал перед глазами айнур как реальность («и вот! теперь мир развертывается и история его начинается», с. 55), а не как Видение, скрывшееся от них и получившее существование только словом Илуватара: «Эа! Да Будет это всё!» (Сильмариллион, с. 20).

Будучи выявленными, все различия, тем не менее, гораздо менее примечательны, чем цельность и завершенность мифа о Творении в его самом первом варианте.

Кроме того, в этом сказании возникают многие менее важные подробности, и многим из них суждено было сохраниться. К имени Манвэ, «владыки богов, эльдар и людей», добавляется Сулимо, «повелитель воздуха и ветров»; его убранство сапфировое, а всевидящие ястребы вылетают из его обители на Таниквэтиль (Сильмариллион, с. 40); он особенно любит тэлэри (в дальнейшем — ваньяр), и от него те получают дар стихов и песен; а супруга его — Варда, Королева Звезд.

Манвэ, Мэлько, Улмо и Аулэ обозначены как «четыре великих»; в конечном счете великих валар, Аратар, стало числом девять, однако до того в иерархии валар произошло много подвижек. Основные черты Аулэ и его особая приязнь к нолдоли возникают здесь в том виде, в котором сохранятся впоследствии, хотя здесь ему приписывается восхищение «языками и письменами», в то время как в Сильмариллионе (с. 39) это хоть и не отрицается прямо, но довольно явно подразумевается, что языки и письмена — заслуга и искусство исключительно эльфов-нолдор; далее в Утраченных Сказаниях (с. 141) говорится, что Аулэ «с помощью гномов изобрел письмена и алфавиты». Улмо, особо связываемый с солосимпи (в дальнейшем — тэлэри), предстает здесь более «требовательным к почестям и ревнивым к своей власти», чем Манвэ; обитает он в Вай. Вай появился вместо первоначального «Улмонан», но это не просто замена одного имени другим: «Улмонан» именовался чертог Улмо, находившийся в Вай, открытом (Внешнем) Океане. Значение Вай, важного элемента первоначальной космологии, прояснится в следующей главе.

Появляются здесь и другие божества. У Манвэ и Варды есть дети, Фионвэ-Урион и Эринти. Эринти впоследствии стала Ильмарэ, «приближенной Варды» (Сильмариллион, с. 30), но больше нигде не упоминалась (см. с. 202). Фионвэ, много позже переименованный в Эонвэ, выдержал испытание временем и, когда идея «детей валар» была заброшена, стал Глашатаем Манвэ. Появляются духи, подчиненные Улмо: Салмар, Оссэ и Онэн (впоследствии — Уинэн); хотя все они сохранились в пантеоне, до появления концепции майар оставалось еще много лет, так что Оссэ долго числился среди валар. Валар часто называют богами (например, когда Эриол спрашивает, боги ли они, Линдо отвечает утвердительно, с. 45), и это словоупотребление долго сохранялось в ходе развития мифологии.

Здесь заявлены идеи о возрождении эльфов в своих детях и о разных судьбах эльфов и людей. В этой связи можно упомянуть одну забавную деталь. В начале вышеприведенного текста (с. 53) сказано: «в еще более великой [музыке] сольются перед престолом Илуватара хоры айнур и Сынов Человеческих после Великого Конца». В заключительном предложении того же текста мы читаем: «И все же Сынам Человеческим после свершения всех вещей определено присоединиться ко Второй Музыке Айнур, тогда как свои замыслы относительно судьбы эльдар после завершения мира Илуватар не открыл даже валар, и Мэлько не смог выведать их». В первой же версии Айнулиндалэ (датируемой 1930-ми годами) первое из этих предложений стало звучать так: «„.хоры айнур и Детей Илуватара после Великого Конца». В то же время второе осталось, по существу, неизменным. Это противоречие сохранилось вплоть до окончательной версии. Возможно, изменение первого предложения было результатом нечаянной подстановки шаблонного оборота, впоследствии так и не обнаруженной. Однако при публикации (с. 15, 42) я оставил эти две фразы как есть.

^{Как я уже отметил, данное сказание следует за Музыкой Айнур без разрыва в повествовании; в тексте нет никакого названия. Сам текст содержится в трех разных тетрадях (Утраченные Сказания записаны в весьма запутанном порядке: части разных сказаний чередуются друг с другом); на обложке тетради с началом сказания, продолжающим Музыку Айнур, написано «содержит также Пришествие Валар и начало Создания Валинора». Текст написан чернилами поверх стертого карандаша.}

Когда же Румиль закончил и воцарилась тишина, Эриол, помолчав, промолвил:

— Воистину велик сей рассказ, весьма нов и странен он для моего слуха. Но мнится мне, что большая часть того, о чем поведал ты, случилась вне этого мира, и если ведаю я ныне, откуда проистекает жизнь его, движение и основной замысел его истории, хотелось бы мне услышать о самых давних событиях, свершившихся в его пределах: о трудах валар и о великих, что были в те древнейшие дни. Скажи мне, откуда взялись и Солнце, и Луна, и Звезды, и как обрели они места, где пребывают, и пути, коими следуют? А более того — откуда земные материки, Внешние Земли, великие моря и Волшебные Острова? И также хотелось бы мне услышать твои мудрые и удивительные рассказы об эльдар и их появлении и о приходе людей.

Тогда ответил Румиль:

— Вопросы твои едва ли не длиннее и многословнее самих моих сказаний, а любопытство твое осушит, пожалуй, колодец и глубже, чем мои знания, буде позволю я тебе испить из него и не запрещу снова прийти к нему, если таково твое желание. Воистину, не ведаешь ты, о чем просишь, не знаешь и того, как длинны и запутанны те истории, что ты хочешь услышать. Взгляни, солнце стоит уже высоко над крышами, и сии часы дня не для рассказов. Скорее уж настало время — и давно — прервать пост.

С такими словами Румиль спустился вниз по аллее, усаженной орешником, и, пройдя солнечную полянку, весьма быстро вошел в дом, хотя и смотрел по дороге себе под ноги.

Но Эриол остался сидеть и размышлять в беседке, думая том, что он услышал, и множество вопросов приходило ему в голову — тех, что он желал бы задать, и позабыл он о том, что не вкушал пищи. Но тут пришел Сердечко с товарищем, что нес покрывала и чистое белье, и молвили они Эриолу:

— Румиль Мудрый сказал, что ты, должно быть, лишился чувств в Беседке Дроздов от голода и усталости, ибо утомил тебя его болтливый язык. И мысля, что это вполне вероятно, мы пришли помочь тебе.

Тогда Эриол поблагодарил их и, прервав свой пост, провел остаток этого дивного дня погруженный в глубокие размышления, укрывшись в тихих аллеях сада; и не было там недостатка в отрадных местах для прогулок, ибо хотя ограждали сад мощные каменные стены, спрятанные за фруктовыми деревами или укрытые вьющимися растениями, чьи золотые и алые цветы светились под солнцем, множество укромных местечек и уголков, рощиц и лужаек, тенистых дорожек и покрытых цветами полян таил этот сад, и бесконечно можно было бродить по нему, всякий раз находя что — нибудь новое. И все же тем больше была радость Эриола, когда наступила ночь и опять осушались чаши за то, чтобы «вновь зажглось Волшебное Солнце», и когда, воздев свечи, все вновь отправились в комнату, где горел Огонь Сказаний.