Тишина давит, как будто каждый звук может взорвать этот хрупкий момент. Я смотрю на ее силуэт, но она кажется такой чужой, будто я не знаю этого человека, который сейчас спит рядом. Мое тело напряжено до предела, и я сжимаю кулаки, пытаясь хоть немного унять эту дрожь.

И вот я здесь, в этой комнате, где тьма скрывает ее мысли, а я остаюсь одна на одна со своими.

Я смотрю на Лану и чувствую, как внутри меня что-то обрывается. Как бы я хотела помочь ей, снять с нее хотя бы часть этой боли. Пусть она считает меня никем, но мне хочется верить, что она мне родная, как старшая сестра, о которой я всегда мечтала. Или мать, которую я потеряла. И, хоть внешне они совсем не похожи, есть в Лане что-то такое, что напоминает мне маму. Эта хрупкость, которая прячется за маской силы. Лана, как и мама, хочет казаться дерзкой и независимой, хочет доказать, что она справится с этим миром в одиночку. Такая была моя мама – сильная, самостоятельная, хотя внутри, я знала, ей было очень тяжело.

Как же я хочу быть такой же. Как Лана. Я смотрю на нее и думаю: "Вот она, идеальный пример того, какой я бы хотела быть". Но все мои мысли о том, чтобы подойти к ней, сломить эту стену, разбиваются о реальность. Я смеюсь над собой, над этими мечтами. "Ах, Лана, научи меня быть тобой, – хочется сказать. – Может, тогда моя жизнь перестанет быть адом? Может, я перестану чувствовать себя ничтожной, как какой-то никчемный кусок дерьма?"

Но я знаю, что она никогда не даст мне этого шанса. Лана не доверяет мне. Ей, возможно, даже страшно привязываться. Хотя, скорее всего, ей просто все равно. Она не видит во мне никого важного. Я для нее – пустое место, и все мои фантазии о том, что мы могли бы стать ближе, разбиваются о ледяную реальность. Я лишь ребенок, которого она терпит рядом с собой.

Я снова смотрю на нее. Лунный свет пробивается сквозь окно, мягко окутывая ее лицо, и от этого она кажется еще более далекой, недосягаемой. Ее бледное, почти призрачное лицо кажется острым, как у изваяния. Прикрытые веки сжимаются, и ее губы тихо дрожат в бессознательных постанываниях. Она страдает, это видно, даже когда она спит. А я? Я сижу рядом, как тень, не способная ничего изменить.

Моя рука сама собой тянется к ней, и вот я касаюсь ее плеча, осторожно, почти робко. Ладонь дрожит, но я сжимаю ее плечо чуть крепче, надеясь, что она хоть как-то отреагирует, что хоть на мгновение она почувствует мою поддержку. Она замерла на секунду, но тут же вернулась в свое безмолвие. Больше никакой реакции. Как будто меня здесь и нет.

– Переждем эту ночь, как-нибудь, – прошептала я, не зная, обращаюсь ли к ней или к самой себе. – Рассвет все равно наступит.

Но все, что я чувствую, – это тяжесть. Она не исчезнет ни с рассветом, ни с тем, что я рядом. Лана останется такой же далекой, а я – такой же никчемной в ее глазах.

Проснулась я от какого-то непонятного шума. С трудом открыла глаза, пытаясь понять, что происходит, и обнаружила, что лежу под ворохом вещей, как будто меня накрыли одеялом из старых блузок и юбок. Шея ныла, словно я провела ночь в самом неудобном положении на свете. Я медленно повернула ее из стороны в сторону, хруст позвонков стал единственным звуком, который как-то отвлек меня от ощущения странности этого утра.

В голове еще не улеглись мысли о том, где я и что происходит, когда мой взгляд упал на фигуру Ланы, матующуюся по комнате. Она двигалась от шкафа к кровати, нервно передвигая вешалки, ворошила вещи на полках, бросала что-то на кровать, при этом что-то бормоча себе под нос. Я смотрела на нее, не до конца понимая, что вообще происходит. Она то прикладывала майки к себе, то бросала их на кровать со словами:

– Это тоже мечта любой мусорки! И это кал!

Все, что, по ее мнению, заслуживало быть "в мусорке", летело на кровать. Какая-то бессмысленная суета, но в ее движениях было что-то увлеченное, почти лихорадочное. Иногда она останавливалась перед зеркалом, прикладывала к себе вещи, критически рассматривала отражение, выносила вердикт и снова возвращалась к своим поискам.

Я продолжала наблюдать за ней, медленно приходя в себя. Впервые за долгое время она выглядела чуть лучше – ее движения были живыми, энергичными. В какой-то момент Лана, наконец, заметила меня. Ее взгляд скользнул по мне, но она не выглядела удивленной.

– Ты чего тут разлеживаешься? – сказала она с легким оттенком шутки в голосе. – Может, поможешь выбрать, что выбросить?

Ее активность явно шла ей на пользу. Впервые я видела ее такой бодрой.

– О, проснулась! Неужели! Как спалось? – Лана остановилась посреди комнаты, ее голос прозвучал неожиданно громко, разрывая утреннюю тишину.

Я насторожилась, ожидая подвоха, но тихо ответила:

– Хорошо.

Лана фыркнула и, прищурив глаза, сказала:

– Зато для меня это была самая худшая ночь в моей жизни. Мало того, что ты чуть не скинула меня задницей с кровати, так еще и кричала иногда, прямо в ухо. До сих пор болит! – она продолжала ругаться, но в ее голосе не было злости. Глаза ее выдавали: скорее это была привычная игра.

– Я обычно не часто кричу, – попыталась оправдаться я. – Значит, лежала неудобно.

Лана ухмыльнулась, взмахнув рукой:

– Чтобы было удобно, спать надо в своей комнате. Да и кто теперь тебе поверит. Дрыхла, как сурок. Половина первого уже!

– Ничего себе, – я с трудом выбралась из-под вороха вещей, пытаясь осознать, как быстро пролетело время.

– Ладно, лучше подскажи, как тебе эта майка? – Лана прислонила к себе черную майку с каким-то идиотским рисунком, явно с юмором, который понимала только она.

Я неопределенно пожала плечами:

– Фигня какая-то.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.