Комиссар кивнул и направился к дверям.

Конец июля 1936. КП аэродрома Кача

Когда Лёха услышал новости, его лицо вытянулось. Командование полка чуть ли не хором объявило, какую великую честь ему оказывают, положительно рассмотрев его рапорт о добровольном участии в братской помощи испанской компартии.

— Какой рапорт? — проблеял Лёха.

— О добровольной помощи братскому испанскому народу в их справедливой борьбе против фашистов! — радостно оскалился комиссар.

Комиссар так счастливо ему улыбался, что спорить не имело смысла.

«Фашизм? Да щас мы его забьем ссаными тряпками!» — решил Лёха, — тем более, что впереди маячил тридцать седьмой год, а с моими приколами, вот легко может все кончится расстрельной стенкой…

Вызванный на беседу к политруку, Лёха сидел на солнце около здания штаба и «ожидал своей очереди», — как мысленно пошутил Лёха, — «правда в отличии от Танечки, такое вряд ли мне понравится».

Пропустив на выходе раскрасневшуюся и видно уже как следует политически подкованную Танечку, Лёха вошёл в кабинет политического просветителя. В итоге прослушав в итоге коротенькую лекцию минут на сорок о моральном облике добровольного «помогателя» испанской революции, Лёха отправился собирать свои не многочисленные пожитки. Завтра утром были шансы поймать попутный рейс в Москву.

В заключении беседы комиссар хлопнул его по плечу:

— Не волнуйся, товарищ Хренов! Партия сказала надо, комсомол ответил есть! На поля! На стройки! Мы тебя премировали фотографией у красного знамени полка!!!

Лёха на пару с Кузьмичом, одетые как братья-клоуны в страшные коричневые шерстяные пиджаки фабрики «Прощай Молодость», сжимая в руке фанерные чемоданы, потели у вагона поезда Москва — Париж. Выбритые до синевы, благоухающие вчерашним перегаром пополам с одеколоном «Шипр», они ждали команды на погрузку.

Сопровождающий их лейтенант попросил подождать несколько минут на перроне.

Вещей у Лёхи было не много и обшарпанный фанерный чемодан, как и шикарный кожаный чехол с аккордеоном, интереса у проверяющих не вызывал. А зря! Внутри музыки притаился лехин родной Браунинг с клеймом «О. К. Ж» и цифрами 2303 на затвор и четыре обоймы…

Уезжая из Качи он договорился и из десятка списанных Браунингов 1903 года собрал вполне приличный ствол, сменяв его на несколько ништяков.

Его младший брат был спрятан за второй обшивкой фанерного чемодана. Как оказалось рейхсмарки надо было отрабатывать и их выделили на покупку карманного пистолета, который Лёха должен был передать в Париже. Но хитро выделанный Хмыренышь сунул Лёхе потёртый маленький Browning Baby вместе с распоряжением для пограничников пропустить.

— Наверное обыскивает купе или наоборот, неуставняк какой прячет, — ляпнул вслух Лёха, чем заставил подпрыгнуть Кузьмича, — да не ссы ты, товарищ потомственный вредитель, никто нас не слышит, — подколол Кузьмича наш герой.

15 июня 1936. Отдел Х-З разведывательного управления НКО, город Москва

— А все лимиты на валюты на этот месяц выбраны. Оставляйте вашу заявку и ждите, мы вас вызовем. Отправка сейчас невозможна! Скорее всего поедете на пароходе месяца через три, тогда вам и валюта ни к чему, там получите, — плюгавый лейтенант из разведывательного управления НКО раздраженно смотрел на Лёху, как на надоедливое насекомое — я вам уже два раза всё объяснил!

Столкнувшись с совершенно беспардонной советской бюрократией, Лёха в первый момент даже растерялся. Ему казалось, уж что что, а система в сталинском СССР должна работать как часы и такие хамоватые столоначальники по началу вызывали у него оторопь.

— Ой как хорошо! Тогда вот вам наше предписание, распишитесь вот здесь на копии, пожалуйста,– звание, фамилия, число, месяц,— Лёха включил все свои знания борьбы с бюрократией из будущего:

— Я вот вам тараньки специально захватил, нашей, крымской, свеженькой, к пиву бесподобно… А валюту эту вообще бы не видеть, как потом отчитываться за нее! — Лёха буквально водил рукой плюгавого Хмырёныша.

По кабинету поплыл вкуснейший запах сушеной рыбки.

Получив подпись, Лёха быстро дописал, что лимиты на месяц выбраны и отправка невозможна.

— И вот тут бы еще, — он еще раз подвинул свой он листок.

На лице плюгавого читались сомнения — стоила ли эта таранька таких рисков.

— Товарищ лейтенант!—Лёха сделал плаксивое выражение лица.

— Александр Леонидович… — снизошёл ко всякой деревенщине плюгавый.

— Прекрасно вас понимаю, — Лёха прижал руки к сердцу и выдавил самую искреннею улыбку, — но у нас же управление ВМС РККА молодое, только реформировалось, людей совсем нет, все на контроле у… — тут Лёха многозначительно ткнул пальцем в потолок.

Плюгавый машинально поднял глаза и посмотрел на грязноватый потолок в кабинете.

— А так я бумажку с вашей подписью сдам в кадры и еще в Москве месяца два или даже три проведу… — Лёха мечтательно закатил глаза показывая, как он мечтает предаться московским развратам.

Припрятав рыбку под стол, плюгавый выбрал соломоново решение и он сказал:

— Подписать никак не могу, у нас все строго, только через начальника, ты посиди пока, я схожу, узнаю, что можно сделать.

Выйдя из кабинета плюгавый скривился: «Деревня, понаехала, в Москве ему три месяца, как же, разбежался! Некоторые вон сколько усилий приложили, что бы перевестись! Уже три года тут тружусь!» и постучался в кабинет начальника отдела.

— Товарищ майор, тут лётчик из управления ВМС, предписание срочно оформить документы и отправить в Испанию, — он подал Лёхины бумаги через стол, — а у нас сами знаете, фонды лимитированы, если только через три месяца пароходом…

Лысый человек с двумя шпалами в малиновых петлицах покрутил головой на толстой шее и произнес:

— Это на армейцев фонды подвисли, а на моряков то как раз выделили. Ладно, оформляй. А то вони будет с этими водоплавающими, замучаемся отписываться. Он в запросе один? А погоди, еще был на той неделе штурман с Северной флотилии, вот и оформляй их вдвоем. А если что мы не при делах, как запросили, так и отправили…

— Радуйся! Выбил вам отдельную отправку! Оформим быстро и в лучшем виде! — на лету перековавшийся плюгавый, вдруг стал Лёхе родной матерью.

Пригласив после работы плюгавого в забегаловку выпить пивка с рыбой, Лёха долго выслушивал пьяные разглагольствования этого столичного Хмырёныша, учившего Лёху жизни, но оно того стоило.

Лёха если и не стал своим для мелкого советского чиновника, то безусловно вошел в некое подобие доверия.

Такие пятничные посиделки в пивной быстро вошли в привычку у его нового приятеля, и если первые кружки оплачивались пополам, то все последующие шли уже за счет Лёхи, а его новый приятель делал вид, что так и должно быть. Лёхина заначка, привезенная из Крыма, стала постепенно показывать свое дно.

23 июня 1936. Отдел Х-З разведывательного управления НКО, город Москва

Отловив Лёху через неделю плюгавый Александр Леонидович отвел его в сторону и заговорщицки произнёс, что есть возможность даже сделать иностранный паспорт Швейцарии, причем слово Швейцария он произносил с придыханием и явно с большой буквы. «Но… ты понимаешь, надо немного помочь… товарищам!» — изрёк плюгавый.

— Слушай, ну вы же фальшаки лепите пачками, может и похожие на настоящие, за что тут платить то? Вы их и так советским военным делаете, — не повелся на развод Лёха.

Плюгавый помялся, но потом сказал:

— Эти да, будешь каким нить Лексисом из Латвии — он хихикнул, — нет, есть пара хороших вариантов, — опять понизил он голос, — там настоящие, без обмана.

— Со жмурика что ли? Давай тогда ты мне сначала покажешь и там решим, — не стал сразу отказываться Лёха, — а расписаться в ведомости за большие деньги, чем получить бумажек, так я только за, тем более может какие то особые фонды сможешь выбить! — не моргнув глазом заинтересовал прохиндея Лёха.