Таким образом желание вождя народов отправить в Испанию военных специалистов трансформировалось в головную боль командира полка менее чем за сутки.

Командир нахмурился, ещё раз пробежав глазами текст. От него доброволец требовался всего один и без семьи, а значит, отправлять нужно кого—то так, что бы не прилетело потом самим, но и отдавать хорошо подготовленного летчика совсем не хотелось.

— И что мы теперь с этим будем делать? — задумчиво проговорил командир, отложив бумагу на стол. — Кого ж отправить—то? Добровольцев не особо наблюдается.

— А что если….– радостно воскликнул комиссар…

Его просунутые подмышками руки ухватились точно за шикарную грудь комсомолки. Периодически над водой показывался темный треугольник между её ног.

Уже у берега от такой картины и непередаваемых ощущений Лёха смутился, уперевшись, своим напрягшимся членом в упругий женский зад, мельтешащий над ним.

Стоять девушка не могла, оказалось от холода у неё свело обе ноги, и Лёхи пришлось брать красотку на руки и нести до своего полотенца.

Середина июля 1936. Штаб аэродрома Кача.

— Товарищ командир, песен про всякую фигню не играл! — как обычно Лёха стоял на вытяжку в штабе полка и делал максимально тупое лицо — пел только за всё хорошее.

«Какая же сука меня заложила!» — уже десять минут соображал Лёха.

— Вот, вот! И комиссар подтверждает, что пел за все хорошее, против всей фигни! — радостно оскалился командир полка, — Дежурный! Ну как дерни кого-нибудь в красный уголок сгонять, там Хренов свой аккордеон вчера оставил, тащите ка его сюда! — отдал он распоряжение.

В одном из полетов на дальнюю точку в район Керчи, Лёха совершенно случайно обнаружил в местной халупе черный аккордеон Hohner в очень приличном состоянии, доставшийся хозяину видно еще при бегстве белой армии из Крыма в двадцатом году. Играть на нем никто не умел, но трофей под вязанной салфеточкой торжественно хранился рядом с резным буфетом в красном углу.

На утро Лёха загрузил семейную реликвия в шикарном кожаном чехле в заднюю кабину своего самолёта. Местный абориген стал богаче на изрядное количество тугриков, а Лёха стал единоличным обладателем шикарного музыкального инструмента. Все остались почти счастливы.

Приятным воспоминанием, вдруг выплывшим откуда то из глубин сознания стало понимание, что местный Лёха оказывается имел хороший, если не абсолютный слух и выучив четыре аккорда на аккордеоне, периодически подрабатывал, играя около вокзала ограниченный репертуар песен. Судя по воспоминаниям Лёхи, заработать на булку с маслом удавалось редко, но какой то продуктовый прибавок среди вечно голодного детства получался. Сам репертуар почему то не торопился появляться из глубин сознания, но Лёха был уверен, что достаточно взять в руки инструмент, как оно польется.

И оно полилось…

В конце апреля Лёха умудрился опять встрять в идиотскую ситуацию, когда его вызвали в штаб полка по подозрению в пении «неподобающих» песен. Стоя перед командиром на вытяжку и делая максимально тупое лицо, он старательно делал вид, что он это не он.

— Товарищ командир, песен про всякую фигню не играл! — Лёха стоял на вытяжку в штабе полка и делал максимально тупое лицо — пел только за все хорошее.

«Всё таки, какая же сука меня заложила!» — уже десять минут соображал Лёха.

— Вот, вот! И комиссар подтверждает, что пел за все хорошее, против всей фигни! — радостно оскалился командир полка.

— Дежурный! Ну как сгоняй кого-нибудь в красный уголок, там Хренов свой аккордеон вчера оставил, тащите ка его сюда! — отдал распоряжение командир полка Геннадий Васильевич.

Минут через пять — семь, появился аккордеон и комполка, сверкая золотыми коронками и улыбаясь, во все оставшиеся зубы сказал:

— Ну ка друг мой ситный, сыграй, нам, что ты там пел!

Лехе ничего не оставалось делать, как усесться поудобнее на табуретку, устроить аккордеон на коленях, растянуть лады и… тут ему в мозг пришла шальная мысль… а не пошли бы вы все лесом…

И Лёха выдал из репертуара незабвенного Шнура:

— Мы за всё хорошее, против всей ху@ни! По полям не скошенным, чтобы шли ступни!

— Чтобы всегда еб@ошила правда, а не ложь! Мы за всё хорошее, нас не нае@шь!

Аккордеон, конечно, не оркестр с электрогитарами, но Лёха вдохновенно выжал из него всё, что смог. Командир полка Геннадий Васильевич на пару с комиссаром Владимиром Александровичем замерли, явно не ожидая такого перформанса. На некоторое время они просто выпали из реальности. Комиссар прокашлялся:

— Мысль, конечно, правильная… так сказать, по-пролетарски прямая. Чтобы правда всегда… — он замялся.

— Еб@шила! — радостно подсказал Лёха.

— Ну да, торжествовала! — покачал головой комиссар, сам удивляясь, как это вырвалось.

С тех пор, в свободные вечера, Лёха часто вытаскивал своё музыкальное приобретение — аккордеон — на дальний конец аэродромного поля. Он старался держаться подальше от чутких ушей товарищей, предпочитая уединение. Притащив смастеренную Петровичем раскладную табуреточку, он садился под каким-нибудь кустом, настраивал инструмент и начинал играть все что лезло в голову. В такие моменты, когда его сознание отключалось от суеты и забот, пальцы словно сами по себе бегали по клавишам, извлекая всё более приятные мелодии. Песни, которые он играл, были совсем не из этого времени, но Лёхе это нравилось — его тянуло в потерянный, далёкий, но родной мир. Петь он не пробовал. Периодически вокруг организовывались спонтанные посиделки и даже танцы. Не избалованный искусством советский народ тянулся к прекрасному.

Один из таких вечеров, тот самый, когда Лёху накрыла беспросветная ностальгия, после разговора с Максом о беременности Настеньки, стал особенно памятным. Кто то налил артисту и приняв на грудь прилично граммов жуткого местного самогона, Лёха вдруг запел. Сначала осторожно, полушёпотом, а после второго стакана в полный голос, так что не мог разговаривать на утро:

— Мы за всё хорошее! Нас не на@бёшь! — орал он уже в полный голос репертуар Шнура.

Никто, казалось, не мог застучать, все были свои, но как—то эти слова долетели до комиссара.

Командир полка решил проблему просто и с привычным юмором.

Петь слова Лёхе просто запретили. Любые. Играть что хочешь, это пожалуйста. А слова петь нельзя! Не можно, как уточнил командир полка.

— А то Хренов как откроет рот и выдаст очередное, что мы тут все толпой сначала обосремся, а потом и присядем! — командир полка был лаконичен.

— И в оркестр не наливать! Как увидите Хренов принял, сразу отбираем инструмент! — перестраховался комиссар. Контролировать Лёху должен был лично комиссар, чтобы никаких сюрпризов больше не было.

— Не было печали, купила баба порося! — вздыхал Лёха, получив «приказ».

Лёха нашел специалиста в Севастопольской консерватории и стал брать уроки игры на аккордеоне. Часто в свой выходной его можно было увидеть стоящего на дороге с аккордеоном и ловящего попутку. Оказалась настоящая музыка сильно отличалась от тех самых трех аккордов, с которых все началось.

С тех пор он стал завсегдатаем танцев, периодически устраиваемых на аэродроме. Лёха выучил с десяток популярных в том времени мелодий, и с удовольствием их играл. И как ни странно, это стало приносить ему большое удовольствие.

Середина июля 1936. КП аэродрома Кача.

Спонтанное заседание полковых начальников продолжалось.

— А вот есть товарищ Хренов,– радостно вспомнил комиссар, — тот еще «подарочек». Что если мы его отправим? — с улыбочкой предложил комиссар.

Командир задумался, а потом усмехнулся. Надо сказать, идея комиссара ему очень понравилась.

Летал Лёха хорошо, на «керосинке», так из «засранца» с Лёхиной подачи переименовался У-2, так и вообще отлично.