Он так разошёлся, что на выкрики поспешил один из стражников. Итаки пришлось вскинуть ладонь и потрясти ей, чтобы его отогнать.

– Ты ведь знаешь, что ничего им не докажешь, если в их журнале написано, что ты им должен, – промолвила сестра. – Журналы – это святое для солдат.

– Журналы, – Эши фыркнул с такой силой, что едва не высморкался в её платье. – Нам что, выкрасть их поганые журналы и сжечь?

– Окстись, брат, – Итаки испуганно вытаращила глаза. – Сделаешь такое, и платить по новой будет весь город.

Так бы всё и сталось. Законники готовы были требовать новую подать, лишь только приснись им, что очередной плантатор чего-то не додал.

– Затем мне и нужен твой муж, чтобы всё решить.

– Он ничего не сможет сделать.

Эши сжал кулак:

– Не сможет или не захочет?

– Если бы захотел, всё равно бы не смог.

Эши тихо рассмеялся и вытер вспотевшее лицо.

– Он же альдеваррский десятник, – сказал он. – Пусть не поёт, будто не сможет приструнить своих законников.

– Податями занимается Его Светлость, – возразила Итаки.

– Его Светлость, – с отвращением процедил Эши. – Слишком сильное имечко для цепного пса императора.

– Так уж у них принято говорить о наместнике, – сестра пожала плечами и поднялась. – Прости, Эши. Я очень хочу помочь, но сделать ничего нельзя, сам знаешь.

– Я понимаю, – неубедительно ответил брат.

Раздалось шарканье, и из-за куста появилась ашмазирская служанка. Хмурая и недовольная – даже больше, чем обычно.

– Господин Эши, – вздохнув, сказала она. – Ваш верблюд гадит прямо перед нашей оградкой. Пожалуйста, уведите его подальше.

Эши фыркнул в лицо служанке, а на сестру даже не взглянул. Лишь вздохи последней провожали его вдоль тропы, что пронизывала небольшой сад при вилле Клавидара. Уже перед калиткой он услышал слабый оклик Итаки.

– Эши, – её голос надломился ещё сильнее прежнего. – Как… Как там мама?

– Ты знаешь, как она, Итаки, – Эши не оборачивался, так что она и не видела, как далеко закатились его глаза. – Нехорошо.

– Меня это печалит, – призналась сестра, всхлипывая за его спиной. – Правда, Эши.

– Что же, – буркнул он, отворяя калитку и шагая на широкую улицу. – Сделать ничего нельзя, сама знаешь.

Он брёл по дороге, окружённый струйками песка, которые разгонял ветер. Дуновения с севера смогли рассеять духоту, но Эши не желал подставлять им усталое, осунувшееся от работы лицо. Ему казалось, что ветер приносил едва уловимый запах, в котором едкая горечь крови смешалась с затхлым смрадом, который источает сама смерть.

Именно там, к северу от города и плантаций, торчала среди песчаных наносов блёклая осыпающаяся башня. В её стенах, сложенных из желтоватых камней, оборвалась та нить – и без того тоньше волоса – что скрепляла их семью.

Винить Майш из Зан-ар-Дума в том, что она оказалась убита в той башне, было сложно. Но ведь именно из-за неё на поверхность вырвалась вся дрянь, что скопилась в Руе. То, что случилось тёмной ночью четыре года назад, лишь послужило логичным тому завершением.

– Пап, что это такое? – Эши замер на краю площади, а его отвисшую челюсть впору было подвязывать к ушам. – Что они делают?

Он теребил рукав лёгкой льняной рубахи, не в силах оторвать взгляд от мужчин, что плотными рядами выстроились по трём сторонам площади меж храмом Великого Змея, рынком и садами царского дворца. Их начищенные бронзовые шлемы и вытянутые щиты сверкали на жарком солнце Ашмазиры. Строй щетинился острыми копьями, напоминая челюсть могучего старого крокодила.

– Кажется, всё, – вздыхал тем временем Руй, сплюнув докатившийся до губ пот. – Сейчас нас всех перебьют. Повезёт тем, кому светит рабство. Да, Итаки?

Эши задрожал, не переставая разглядывать причудливое войско, что встало вокруг площади. Среди них выделялось несколько вожаков: пока копейщики томились на ногах, эти шестеро разъезжали вдоль строя на лошадях, укрытых белой тканью. Шлемы командиров полностью скрывали их лица, а над головами развевались гребни из красных перьев.

– Не неси чепухи, Руй, – отец встряхнул чёрными кудрями до плеч и отвесил сыну подзатыльник.

– Выглядит и впрямь страшно, Брейхи, – полушёпотом проговорила мама, положив голову на его плечо и приобняв одной рукой обомлевшую от вида войска Итаки. – Как думаешь, что они собрались объявлять?

– Ты сама всё знаешь, Хатаи, – взгляд отца уходил поверх сотен зевак к крыльцу храма. – Неизбежное. Уже давно неизбежное.

На площадь хлынул весь город Ашмазир. Нет, всё царство: то и дело в толпе показывались знакомые лица тех, кого Эши повстречал за неполные тринадцать лет жизни. Лахой и Рахалан с соседней плантации, коренастый караванщик Бахру, семейство субихаров, что держало кожевенную мастерскую у начала дороги на Зан-ар-Дум.

Тысячами их голосов гудела сама Ашмазира. Звучала она взволнованно, перепугано. Кто-то переговаривался с близкими, пока остальные вертели головами, будто бы надеясь выискать ответы на лицах других.

Томительное ожидание прервалось, когда на верхних ступенях храма появился человек с длинной дудкой. Он приложил её к губам и испустил пронзительный звук. Взлетели птицы с ближайших крыш, а толпа на площади разом замолчала. Трубадур тут же шагнул в сторону, уступая место высокому мужчине в плотных одеяниях, обтягивающих его худое тело. Даже через всю площадь Эши видел, каким было его лицо, едва тронутое лёгким бронзовым оттенком. Альдеваррским.

Мужчина подозвал к себе помощника в жёлтой мантии и блестящей личине. Тот оттопырил пальцы и приложил к шее первого, под самой челюстью.

– Услышь нас, Ашмазира! – усиленный магией голос громыхнул над площадью. – Услышь господ своих!

Альдеваррец с трудом выговаривал местные слова, как будто язык его разбух и не давал нужным звукам вырваться наружу. Колдун в маске тем временем уже тянул пальцы к одному из знатных господ, что стояли позади: приземистому ашмазирцу в мешковатом одеянии в пол. На солнце блестел золотой обруч, стягивающий его круглую голову. Лишь в третий раз за всю жизнь Эши мог лицезреть Агарашта, царя Ашмазиры.

– Сегодня тот день, когда мне и больно, и радостно, родные мои, – владыка вышел вперёд и вскинул руки, казавшиеся совсем тонюсенькими в непомерно широких рукавах. – Мы с гордостью берегли свою самобытность, мы долго отстаивали рубежи, вверенные нам Великим Змеем Шепзириаром!

– Берегли, – тихо повторил Руй, поглаживая пальцем ямку на подбородке. – То-то он про прошлое заговорил.

– Тсс, – шикнула мама.

Царь продолжал заливать горожан сладкими речами о глубоких водах Ашмазиры и её зеленеющих полях, расцветших среди пустыни. Он размахивал короткими руками, тряс блестящей лысиной, а иногда так размашисто вышагивал, что вот-вот бы сорвался с храмовой лестницы. Наконец, владыка Агарашт замер и скорбно склонил голову.

– И потому, родная моя Ашмазира, я обязан делать то, что лучше для нашей благословенной земли, – царь гулко вздохнул и медленно снял с потной головы золотой обруч короны. – Настало время обменять крупицу гордости на дружбу, которая защитит нас от врагов и позволит расти дальше.

Вереница испуганных шёпотов пронеслась по площади и стала громче, когда владыка Ашмазиры отошёл в сторону, всё так же удерживая корону на вытянутых руках. Сладость его слов решительно расходилась с понурой фигурой.

А на место Агарашта выдвинулся другой, куда более статный мужчина. Он прошествовал к самой кромке верхней ступени и расправил золотистое одеяние из свободной ткани. С шеи мужчины свисала цепь такой толщины, что и сильнейшему из ашмазирцев не разорвать. Квадратное, чуть загорелое лицо венчала лоснящаяся на солнце седина.

– Владыка пустынь и лесов, царь Альды и Варрена, – склонив голову, затянул Агарашт. – Покровитель Геарады, Файаксы и Аллетора, государь богами рождённого Альдеварра, Ваше Императорское Величество Валендиар. Вверяю вам свою землю, а вместе с ней – собственную душу. Ашмазира теперь ваша.