Что же, он подыграет. Только таская из огня каштаны, не обожжешь ли пальцы, а, Колючка?'

— Вот как? — женские ладони оглаживали его плечи, грудь, так и норовили забраться под плотный шелк верхних одежд. Он совершенно не препятствовал. — Сколько тайн у вас, Рэн-лан. Можно мне узнать хотя бы одну из них?

— Все, что угодно, — отвечал он, расплывшись в улыбке, развязывая тяжелый пояс и размашистым движением отбрасывая его в сторону. Быть неуклюжим варваром иногда очень удобно.

Ее руки тут же заскользили вдоль всего тела.

«Не там ищешь, красавица, совершенно не там».

Следить одновременно за действиями госпожи Дин — самого воплощения жизни — и пытаться прощупывать Тень было непросто. Оставалось надеяться, что воришка-невидимка догадается подойти и осмотреть пояс.

— Я сгораю от желания узнать, какая из священных табличек вам досталась.

Что-то звякнуло, по воздуху рядом с поясом пошла рябь.

«Вот же неумеха-то…»

Он едва не закатил глаза и быстро посадил девицу в красном себе на колени, чтобы и не подумала смотреть по сторонам. Она и не оглядывалась, только моргнула раз-другой как-то растеряно и в лицо ему посмотрела уже иначе, будто пытаясь что-то там разглядеть или вспомнить. Да пора бы, не век же называть оленя лошадью.

— Этого я не скажу, Сяомин, а то ты сразу прекратишь меня обыскивать. Но если найдешь табличку, отдам тебе ее с радостью,

«А еще встряхну как следует одну недотепу, которая даже то, что под носом лежит, украсть не в состоянии».

Красавица дернулась, словно он не имя ее назвал, а бамбуковой палкой по спине протянул. Зрачки в темных лучистых глазах вздрогнули и раскрылись, взгляд на долю мгновения стал почти отсутствующим, губы беззвучно шевельнулись, повторяя слово из той, прежней жизни. Теплые маленькие руки, лежащие на его груди, так сильно вцепились в плотную ткань его одежд, что показались тверже слоновой кости. Потом она резко, с силой, которую сложно предположить в столь нежном теле, рванула в стороны темно-синий шелк, обнажив половину его торса, левое плечо и долго водила пальчиками по истертым контурам уродливого клейма.

— Я помню вас, — сказал она наконец очень тихо. — Я делила с вами ложе и… лгала вам.

Лицо ее стало очень несчастным, слегка испуганным, плечи поникли. Глаза она опустила, немного отстранилась, но с коленей его не слезла. Так и сидела, расположившись на них с той смесью бесстыдства и спокойствия, какая возможна только между бывшими любовниками.

— Ну-ну, стоит ли так расстраиваться, — подбодрил он ее. — Мы оба водили друг друга за нос, и я бы еще подумал, кто кого в итоге провел.

Но проиграли в результате этой игры оба. И последствия проигрыша оказались для обоих катастрофическими.

— Я не желала этого, — с жаром заговорила она. — Я хотела тогда и хочу сейчас лишь одного: жить спокойно и мирно без лжи и притворства, а не быть красивой пешкой в чужой игре.

Она казалась искренней и немного потерянной. И хотелось бы проявить к ней сочувствие, но…

— Но ведешь себя так, будто желаешь именно этого.

Она замерла и сжалась, живо напомнив ему Колючку.

— Сейчас ты не пешка в сянци, а игрок. Но продолжаешь делать то, чему тебя учили. Я один не вижу в этом желания перемен, а?

— Но как еще я могу обыграть вас всех? — едва ли не с вызовом спросила она и потянулась пальцами к волосам.

Вот только шпильки под ребро ему и не хватало.

— А кто сказал, что ты играешь именно с нами? — усмехнулся он. — Может быть, у тебя совсем другой соперник.

— Владыка Янь-ван? — озадаченно спросила она.

— Скорее ты сама, — пожал он плечами, будто озвучил очевидное. — И пока ты новая проигрываешь себе прежней. Таблички, кстати, у меня нет, она сейчас у другого человека, — «который притаился где-то в углу и уходить, кажется не собирается», — можешь убедиться сама, я не страну возражать, — он шутливо развел руками. — Или просто поверь мне на слово. Ты бы вряд ли пришла от нее в восторг.

Сяомин смотрела сквозь него какое-то время. Потом в задумчивости снова разгладила складки темно-синего шелка, спохватилась, отдернула руку и аккуратно сошла на пол. Она была непривычно тиха, взгляд ее казался слегка рассеянным, будто она спала и еще не до конца проснулась.

— Я верю вам, Рэн-лан. — Она предпочла назвать его этим именем, хотя скорее всего помнила настоящее. Он не стал выяснять это. — Благодарю вас за урок и прошу меня простить. Мне надо о многом подумать.

Она поклонилась и, не дожидаясь его ответа, развернулась и направилась к выходу. Шла она чуть покачиваясь, словно немного перебрала вина, и ему стало немного жаль ее. Как бы не слегла от открывшейся правды.

«Пожалуй, стоило бы проводить ее до ее покоев», — мысль мелькнула одинокой искрой от костра и так же быстро погасла. — Нет. Он — последний человек, которого она сейчас хочет видеть. Да и не столь она хрупка, как о себе думает. К тому же у него есть еще одно дельце…

Он подождал, когда фигурка в красном скроется из вида и сделал несколько вдохов и выдохов, прикрыв веки.

— Сама выйдешь или снова тебя за руку тащить? — произнес он сердито, готовясь, если нужно будет, опять нырять в Тень за своей горе-ученицей.

Но этого не понадобилось: девчонка вышла по доброй воле. Просто появилась из ниоткуда, молчаливая, бледная, сама так похожая на тень. Лицо ее сейчас казалось белее полотна, маленькие искусанные губы кривились, глаза — огромные, круглые, как у олененка — покраснели, на щеках блестели мокрые дорожки.

«Вот еще не хватало напасти», — думал он почти растеряно: она никогда раньше не вела себя так. Кричала, уходила в себя, дралась, швырялась вещами, пыталась его убить — это да… но вот это…

Она смотрела на него, безмолвно глотая слезы, беспомощно и виновато. А потом вдруг с отчаянным всхлипом бросилась в ноги и замерла, коснувшись лбом пола. Плечики ее вздрагивали.

Время похоже на течение Великой реки. Иногда бег его ленив и неспешен. Долгие, ничем не отличающиеся друг от друга дни тянутся и тянутся. И ты плывешь по ним, переходя в завтра совершенно таким же, каким был вчера. Кажется, что так будет всегда. Но вот русло реки внезапно уходит вниз — и перед глазами твоими проносится вся жизнь. Ты падаешь, борешься, ты выживаешь, ты тонешь, тебя бьет о камни и тащит дальше. Прошло-то всего ничего — мгновение — но ты выбираешься на берег и понимаешь, что никогда уже не будешь прежним.

Вот и с ней произошло подобное.

Поначалу ей казалось, что она отлично все придумала: пусть варвар добудет табличку сам, она поможет, отвлечет внимание остальных на себя (видят боги, как непросто ей это далось), а потом она выберет момент и просто стащит у него добычу. Мысли о краже вовсе не казались неправильными. Кто как может, тот так и выживает, так ведь?

Да и найти красноволосого оказалось нетрудно: он же сам сказал, что связь заклинателя и мастера сильна, выходит, и она за эту нить подергать может. Смогла, пришлось только снова палец расковырять и сосредоточиться как следует, думая о своем странном учителе.

Она долго шла за ним, выжидая случая приблизиться и стянуть табличку, но его все не представлялось. А потом откуда-то взялась лицемерная сестрица Дин и спутала ей все планы. И вовсе не собиралась она подслушивать и подглядывать, просто дело свое решила до конца довести. Вот. Пришлось, правда, снова в Тень нырять, чтобы поближе подобраться. Кто же знал, что там такое начнется?

Госпожа Гуй смотрела, как эта распутная девка увивается перед варваром, только что росой под ноги не ложится. А тот и рад, будто не понимает, чего она от него хочет.

Злость жгла изнутри, грызла внутренности, разъедала кислым уксусом… Нет, не злость — ревность. Дикая и закоренелая, давно проросшая… Что? Осознание этого потрясло ее и снова открыло ту саму шкатулку с воспоминаниями. Да так, что крышка у последней отвалилась, и все содержимое разом вывалилось на голову.