— А еще он сказал, что ты немолодая и что у тебя денег на косметику не хватает, — торжествующе добавил Рома.

— Да ты, братец, стукач! — не сдержался Шумов.

— Не надо оскорблять ребенка, — отрезала женщина. — А ты, Рома, смотри в тарелку и держи язык за зубами. Когда я ем, я глух и нем.

— Мы не знали, что в комнате ребенок, — вступил я в разговор. — И мы не хотели его пугать. Просто, раз дверь открылась, мы решили подождать хозяина комнаты...

— Вы его дождались, — резко сказала женщина и села на кровать. — Ну, так что вас интересует?

— Ночь, когда была перестрелка. Все, что вы знаете и помните.

— Я помню все, — сказала женщина. — Я помню все от первой до последней минуты. Я помню, например, что милиция так и не приехала.

— Это какое-то недоразумение, — сказал Шумов, хмурясь. — Я точно знаю, что...

— Милиции здесь не было. Просто приехали люди, которые забрали своих покойников и уехали восвояси. Все.

— Кто были те люди? — спросил я. — И что здесь вообще случилось?

— Я не знаю, кто были те люди. — Женщина откинулась к стене, прижавшись плечами и головой к настенному коврику. — Просто — люди с пистолетами.

— Которые убили вашего брата, — Шумов не спрашивал, он утверждал. Я обалдело уставился на женщину и только теперь понял, где я уже видел эти простые черты лица...

— Которые убили Алексея, — подтвердила женщина.

— Зачем ваш брат в ту ночь приехал к вам?

— А зачем может приехать брат к сестре? Тем более после десяти лет разлуки? Мы не виделись десять лет, понимаете?!

— Понимаю, — сказал Шумов. — Все эти годы он ведь не на алмазных приисках трудился?

— Вам, в милиции, это должно быть хорошо известно. Он сидел в лагере. Освободился полтора месяца назад.

— Он не сразу к вам приехал, да? У него были какие-то важные дела на стороне, которые заняли полтора месяца?

— Мне об этом ничего не известно.

— Ладно... — Шумов снова уставился на картину. — Так что же случилось в ту ночь? Алексей приехал к вам один?

— Один.

— Его вещи? Его чемоданы?

— У него не было с собой никаких чемоданов.

— Точно?

— Разве что он оставил эти чемоданы в машине...

Шумов внимательно посмотрел на меня. Я отрицательно помотал головой. Шумов снова уставился на картину, а затем перевел взгляд на мухинскую сестру:

— Он пришел к вам, вы сидели, разговаривали...

— Да, — женщина кивнула головой. — А потом он вскочил и сказал, чтобы я сидела тихо и никуда не выходила. Сам он выскочил в коридор, и через несколько секунд раздались выстрелы. Пять или шесть выстрелов. Я и Рома забились под кровать и ждали, чем все кончится... Когда все стихло, мы услышали шаги. Пришел один человек, походил, а потом ушел. Наверное, это был разведчик, потому что потом пришли еще несколько. Они унесли с собой все тела. И Алексея они тоже забрали с собой.

— Если вы сидели под кроватью, откуда вы знаете, что там были какие-то тела? Вы же слышали только выстрелы...

— И выстрелы, и крики... И было понятно, что кричит не Алексей. И еще шум падающих тел. Я догадалась, что Алексею удалось застрелить одного или двоих.

— Когда вы разговаривали, он не намекал вам, кто его враги? Он не говорил, что ему угрожает опасность?

— Нет... Хотя сам разговор у нас был коротким. Минут десять от силы. Десять лет не виделись, — вздохнула Мухина. — А потом десять минут — и все. И даже тела нет, чтобы похоронить...

— А эти люди, которые потом приехали... Они ничего не искали? Просто забрали трупы и ушли?

— Я не знаю, — Мухина пожала плечами. — Я же не выглядывала в коридор. Они очень недолго здесь были... А что они могли искать? Ах да, вы же спрашивали про какие-то чемоданы...

— Чемоданов не было, — повторил Шумов ее слова. — Так?

— Так, но...

— Что?! — встрепенулся Шумов. — Что «но»?!

— Если вы ищете какие-то ценности и думаете, что Алексей носил их в чемодане...

— А где он их тогда носил? — быстро переспросил Шумов.

— Не в чемоданах, — Мухина была спокойна и рассудительна. Казалось, ей даже смешны наши страсти по поводу всяких там чемоданов. Ее круг интересов был иным — мертвый брат, от которого не осталось даже тела, и живой мальчик Рома, который очень медленно ел борщ, зато очень здорово прятался под кроватями. — Леша никогда не таскал с собой ни ценностей, ни больших сумм денег. Он не любил рисковать своими деньгами. Обычно, если у него бывали крупные суммы или другие ценности, он сдавал их в камеру хранения.

— Куда?!

— В камеру хранения на вокзале. Или, если уж чтобы совсем надежно, — в индивидуальную ячейку в банке. А ключ он всегда носил на шее, — Мухина ностальгически улыбнулась. — С самого детства он таскал ключи на шее. И взрослым стал — все с ключами...

— Тело, — вырвалось у Шумова. — Треугольный ищет тело. А у тела на шее ключ от ячейки в камере хранения, где лежит чемодан с деньгами и со всем прочим.

— Ох, — сказал я. Треугольный ищет тело... А я это тело на своем горбу снес по скрипучей лестнице вниз, а потом бросил его под ноги Тыкве. А потом своими собственными ногами вытолкал его — с золотым ключиком на шее! — из мухинского «Форда» на асфальт. Ну и кто я был после этого?

— Пожалуй, мы пойдем, — задумчиво произнес Шумов. — Вы нам очень помогли...

— Марина, — представилась женщина. — Меня зовут Марина. Хотя вы же знаете. Вы в милиции все знаете.

— Это верно, — деревянным голосом произнес Шумов. — Мы все знаем. И наше служебное расследование будет доведено до конца. Всего хорошего, Марина.

Он взял меня под руку, вывел за дверь, потом мы спустились по скрипучей лестнице вниз, потом мы завернули за угол, и только тут Шумов остановился и доступно объяснил мне при помощи слов и жестов, кто я такой после всего, что я сделал с мухинским телом.

А чего объяснять? Я и так все про себя знаю.

Когда запас слов и жестов у Шумова иссяк, он отпустил мою куртку, отдышался и, как бы подводя итог всему вышесказанному, пробурчал, глядя в покрытый лужами асфальт:

— Я, конечно, понимаю — вышибала из кабака, что с тебя возьмешь... Ну хоть какая-то интуиция должна быть! Ну что-то должно было в тебе шевельнуться, когда увидел ключ у него на шее!

— Никакого ключа я не видал. Я вообще старался на него не смотреть, — вяло оправдывался я. — Ему же в лицо выстрелили... И там вместо глаза такое было...

— Какие мы нежные! — фыркнул Шумов. — На шею посмотреть было боязно, а попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук тебе не боязно?

Я попытался представить двести пятьдесят тысяч долларов, но цифра эта оказалась настолько чуждой мне, настолько оторванной от моей реальной жизни, что у меня ничего не получилось. Я понял — да, я действительно не боюсь попасть «на счетчик» за двести пятьдесят штук. Как можно бояться того, чего не можешь представить?

Поймать такси на Пушкинской было проблематично даже днем, поэтому мы шлепали минут десять по лужам, прежде чем вышли к трамвайной линии. Дождь кончился, но порывы ветра все еще стряхивали с веток холодные капли, минут через пять ожидания трамвая я понял, что дрожу от холода. Шумов поднял воротник пальто, но, видимо, это не очень помогало, потому что вид у него был как у большого нахохлившегося воробья, обиженного злой осенней погодой.

— Значит, надо искать тело гражданина Мухина, — говорил Шумов, поглядывая в сторону возможного появления трамвая. — У которого на шее золотой ключик. А потом еще нужно будет искать дверцу, которая открывается этим ключиком. Тут все понятно. Непонятно, при чем тут Треугольный, он же Хруст. Непонятно, что это вообще за компания, откуда они узнали про ключ на мухинской шее... Есть какие-нибудь идеи? — Шумов вопросительно посмотрел на меня.

Идея у меня была все та же — поскорее свалить отсюда в какое-нибудь теплое место, принять граммов по пятьдесят коньяку и завалиться спать. Но вслух я ее не высказал — слишком уж это все было банально.