Похоже, Молочков еще не закончил строиться – Кириллу пришлось миновать несколько упаковок кирпичей, сложенных одна на другую, а также хаотически разбросанный инвентарь. Окна с этой стороны дома не были освещены, поэтому Кирилл двигался почти на ощупь и принял предмет кубической формы примерно метровой высоты за очередной склад кирпичей. Приблизившись, он что-то задел ногой, и это "что-то" звякнуло, Кирилл испуганно присел, замер... И понял, что наступил на цепь, а кубический предмет – это собачья конура.

Кирилл представил, как сейчас из своего темного обиталища вылетит монстр и вцепится незваному гостю в горло, и ему стало нехорошо. Стараясь быть еще более бесшумным, он двинулся в сторону от будки, в то же время не сводя с нее глаз и готовясь установить мировой рекорд в беге до стены, если пес все же проснется... Пес не проснулся. Кирилл перевел дух, обошел будку с тыла, бросил последний взгляд... Странно.

Глаза постепенно привыкли к полумраку, и теперь Кирилл разглядел, что из будки высовывается морда собаки, положенная на лапы. Получалось, что Кирилл едва не наступил на собаку, лязгнул у нее под носом цепью, а та, свирепый сторож молочковского имущества, даже не пошевелилась.

Это было плохо. То есть не собака сама по себе, а все вместе было плохо – какой-то тип, прячущийся в районе гаража, молчаливая собака... И сам Кирилл между ними. Без оружия и без малейшего понятия, что тут происходит.

Внутренний голос подсказывал, что сейчас как раз тот момент, когда можно смотаться. Пока ничего не случилось. Просто перелезть через стену и, если Кириллу еще не хватило приключений на сегодня, понаблюдать за происходящим в молочковском доме со стороны. Благоразумие и охотничий инстинкт боролись в голове Кирилла недолго. Пока не прилетел кирпич.

Точнее – половина кирпича. Кирилл охнул – удар пришелся в правое предплечье. С этого мгновения Кирилл перестал думать, положившись лишь на инстинкты, которые должны были помочь ему выжить.

Именно выжить, потому что тот, неизвестный, прятавшийся возле гаража, явно не шутил, метясь кирпичами Кириллу в голову. Пока Кирилл ходил вокруг собачьей будки, этот тип подобрался поближе, нашел подручное средство и...

От второго кирпича Кирилл увернулся и бросился к темной фигуре, что виднелась метрах в семи-десяти, возле угла дома. Третий кирпич влетел Кириллу в бедро, но его уже было не остановить – он прыгнул на противника, темная фигура стремительно переместилась влево, и Кирилл оказался нос к носу с водосточной трубой. Для Кириллова носа это знакомство оказалось довольно болезненным.

С запозданием на секунду Кирилл рванул по той же траектории, что и любитель швыряться кирпичами, и едва успел увернуться от удара ногой – кирпичи у парня, видать, закончились. Мах был хороший, высокий – Кирилл мог бы ухватить эту ногу за щиколотку и под коленку, дернуть на себя, а потом с размаху швырнуть ночного гостя в молочковскую кирпичную стену. Однако рука после соприкосновения с кирпичом действовала медленно, мышцы саботировали намерения Кирилла, и его пальцы впустую разрезали воздух. "Дурацкий какой-то балет получается", – мелькнуло в голове, и Кирилл тут же ударил сам, левой, в корпус. К его собственному удивлению, удар пришелся в цель. Противник отреагировал даже слишком явно – отлетел на несколько метров в сторону, зашатался и едва не упал. Кирилл шагнул вперед, готовясь двинуть парня в челюсть, но, пока он шел, противник нащупал возле стены лопату и взял ее наперевес. Держал он инструмент как-то не очень уверенно, и Кирилл решил, что нужно дожать врага морально.

– Брось лопату, сука! – презрительно кинул Кирилл.

– Как ты меня назвал? – возмущенно отозвался голос от стены.

– Ой, – сказал Кирилл.

Судя по бледному напряженному лицу Гоши, он переживал не меньше, а то и больше, чем сам Молчун. "Слава богу", – твердил он у лифта, в лифте и всю дорогу от лифта к машине. За рулем "Вольво" он наконец замолчал, и это было кстати – Молчун уже изрядно утомился от этих причитаний и собирался посоветовать Гоше переменить пластинку. Гоша, вероятно, удивился бы – Молчун никогда так с ним не разговаривал. Однако сенсации не вышло – Гоша заткнулся по собственной инициативе, Молчун ничего не сказал, каждый остался при своем. Небо тоже осталось при своем – при праве безнаказанно поливать всех, кто внизу. Знакомая традиция.

– Может, тебе на самом деле уехать домой? В Ростов. Ты же из Ростова, да? – так сказал Гоша сорок минут спустя, приняв чуть-чуть кофе с коньяком, расслабившись и обретя нормальный цвет лица. Это было в небольшом кафе в центре, где Гоша и Молчун сидели в маленьком закутке, отгороженные пластиковыми перегородками от остальных посетителей. Было темно и тихо, на стенах почему-то горели маленькие красные фонарики. Ноздри гладил сладкий нездешний запах. "Благовоние", – вспомнилось Молчуну странное слово. В его жизни этому слову как-то места не находилось. – Да? – спросил Гоша, и Молчуну потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить заданный минуту назад вопрос. Когда же он вспомнил, лицо его изменилось, и Гоше не понадобилось устного ответа – все и так было ясно. – Ну а что делать... – пожал плечами Гоша. – Ты же видишь, как он уперся. Без толку, можно сказать, сходили.

– Гоша, – сказал Молчун, сосредоточенно глядя в стол. – Ты меня извини...

– В каком смысле?

– Ну... Что я тебя потащил сегодня к Стасу.

– Да тут нечего извиняться. Стас, он и есть Стас, если что в голову втемяшится – только из гранатомета вышибешь. Это шутка, Молчун, – на всякий случай пояснил Гоша.

– Нечего там было делать, – Молчун будто не слышал Гошу. – Потому что фигня все это.

– Фигня – что?

– Газеты эти. "Маньяк возвращается" и все такое... Фигня полная.

– С чего ты вдруг решил?

– Стас прав, – медленно и монотонно говорил Молчун, и Гоша поймал себя на мысли, что никогда не слышал от этого человека столько слов подряд. Слов, связанных между собой, слов, из которых складывалось нечто... Гоше стало не по себе. Возможно, перебор по части коньяка – убеждал он себя потом. – Стас прав, в этих газетах пишут все, что захотят. На самом деле все не так. Я только сегодня понял. Нужно было тебе сказать и к Стасу не ехать, но я тебе не сказал. Извини, Гоша... Тот мужик, которого возле Павелецкого вокзала зарезали, он был из Белогорска. И Мила наша была из Белогорска. Думаешь, это простое совпадение?

– Хм, – сказал Гоша.

– Я думаю, что это не совпадение. Есть какая-то причина. Есть какая-то связь между этими двумя убийствами, а значит, никакими маньяками тут и не пахнет. Я же говорил тебе – те двое, что я видел на квартире, они выглядели совершенно нормальными людьми. Они не были психами. Они убили Милу, потому что у них была на это какая-то причина. И того мужика убили. А причина... Я только знаю, что Мила и тот мужик приехали из Белогорска. Может, причина там. Может, Мила и тот художник, они хотели в Москве затеряться, скрыться. Спастись от чего-то. Но их нашли и убили. Я разговаривал с Галей, помнишь?

Гоша медленно кивнул. Он уже некоторое время жевал кружок лимона, но не замечал этого. Он слушал.

– И она сказала, что в тот день... Ну, когда пришел заказ на ту квартиру, на Ленинском... Человек, который звонил, он искал Милу. Он рассказал, как она выглядит, сколько ей лет... Он думал, что она может работать под псевдонимом. Когда Галя сказала, что такая девушка работает в нашей конторе, тот человек сразу сказал, что хотел бы с ней встретиться. Но потом он добавил, что хотел бы еще и вторую девушку, все равно кого. Гале показалось, что это было сделано, чтобы замаскировать его особенный интерес к Миле. Но этот особенный интерес – он был.

– Да уж, – подавленно сказал Гоша, вспоминая залитую кровью квартиру на Ленинском проспекте.

– Я же дурак, – с отчаянной тоской в голосе произнес Молчун. – Я поговорил с Галей и забыл. На фотографии посмотрел, с ментами поговорил – и решил, что нормальный человек такого сделать не может, только псих... То есть маньяк. А сегодня мне сказали, что Краснов, тот художник, он тоже из Белогорска приехал. И я про Галины слова вспомнил. И вспомнил про тех двоих – как они выглядели и что говорили... Это, Гоша, такие же обычные мужики, как ты и я.