Помню её в лагере. Она всегда старалась заботиться о других, даже когда сама была измотана. Если кто-то заболевал, Кайра находила способ раздобыть что-то, что могло помочь. Она была той редкой искрой света в месте, где свет был запрещён.

– Тебя куда направили? – спрашиваю я.

– В госпиталь, – отвечает она, показывая на свою нашивку виталиса. – Империи нужно, чтобы кто-то лечил их солдат. У меня, видишь ли, подходящий дар.

Она усмехается, но в её улыбке нет радости.

Смотрю на её нашивку с зелёным листом. Она всегда была хороша в лечении. Если в лагере кто-то ломал руку или набивал синяк, Кайра находила способ помочь, даже если у неё не было магии для этого.

– Думаешь, нас специально разделяют? – спрашиваю.

Кайра кивает.

– Конечно. Нас отправляют туда, где мы принесём больше пользы Империи. И ещё… – она опускает голос, чтобы её шёпот едва можно было услышать. – Они хотят, чтобы мы не могли объединиться.

Моя рука машинально касается нашивки. Она простая, с серым кругом. Символ пустышки.

– А ты? – спрашивает Кайра, глядя на меня.

Пожимаю плечами.

– Они решили, что у меня нет магии. Я пустышка. Потому работаю на заводе.

Кайра некоторое время молчит, а потом тихо говорит:

– Это не всегда очевидно. Иногда магия проявляется позже.

Смотрю на неё и вижу в её глазах надежду. Она думает, что у меня нет магии. Но это не так.

Я знаю, какая магия у меня есть. Я знала это ещё в лагере, но никогда никому не говорила. Потому что магия – это оружие. И если Империя узнает, что у меня есть оружие, она заставит меня использовать его. Не для себя, а для неё.

Я сделала выбор: я буду пустышкой.

Нашивки на одежде – это способ Империи контролировать нас. Каждый вид магии имеет свой символ: виталисы, доминионы, солярисы, шелдрены – у всех свои знаки. Но есть ещё мы, дартлогийцы. Мы, кто не вписывается в их систему.

Дартлогийцы всегда обладали магией, но она не похожа на магию Империи. Она связана с природой, с землёй. Мы не просто использовали магию, мы жили в гармонии с ней.

Дар Дартлога: каждый дартлогиец рождается с уникальным даром, который развивается в подростковом возрасте. У кого-то это способность разговаривать с ветром, у кого-то – чувствовать движение воды под землёй. Общая черта: магия дартлогийцев всегда «живая». Она не строит барьеров, как у доминионеров, и не ослепляет вспышками света, как у солярисов. Она помогает выживать, защищать, лечить.

Империя ненавидела это. Они не могли понять или контролировать нашу магию. Они называли её «дикой», «примитивной», «угрожающей».

Кайра продолжает говорить что-то о госпитале, о своей работе, о том, как они разделяют нас, чтобы мы не могли объединиться. Но я ловлю себя на том, что слова сливаются в единый фон. Я слишком устала, чтобы слушать.

Моя голова гудит от мыслей, а тело ломит от смены на заводе. Двенадцать часов на ногах, под нескончаемым грохотом машин, под взглядами надсмотрщиков, которые видят в тебе не человека, а деталь механизма.

Моя магия могла бы облегчить всё это. Она могла бы сделать меня сильнее, быстрее. Но я знаю, к чему это приведёт. Они узнают. Они заставят меня работать ещё больше, использовать магию для их целей.

Нет. Я сделала выбор, и этот выбор сохранит мне жизнь, по крайней мере, на какое-то время.

Кайра, заметив моё молчание, мягко улыбается и поднимается.

– Тебе нужно отдохнуть, – говорит она, похлопывая меня по плечу. – Увидимся завтра.

Она уходит, а я остаюсь одна в своей комнате.

Оглядываюсь: голые стены, узкая кровать, тусклый свет свечи, которую успела зажечь Кайра.

Снимаю куртку, аккуратно кладу её на стул и смотрю на свою нашивку. Серый круг пустышки, пришитый к куртке, будто насмешка над тем, кто я есть.

Если бы кто-то знал.

Мои руки утомлены до боли, спина ноет, а ноги гудят, как будто я прошла десятки километров. Ложусь на кровать, даже не снимая обуви.

Завтра снова на смену. К пятому часу утра. Вновь вставлять ядра, вновь слышать крики надсмотрщиков.

Пытаюсь закрыть глаза, но перед ними вспыхивают образы: моя мать, горы Дартлога, горящие деревни, лица Чёрных Стражей. Всё это смешивается в головокружительный водоворот.

Я дышу медленно, пытаясь успокоиться.

Дартлогийцы всегда умели ждать. Мы жили в гармонии с природой, и она научила нас терпению. Терпение – это сила. Это то, чего у Империи нет.

Засыпаю с этой мыслью.

Гудок разрывает тишину едва зарождающегося утра. Он не позволяет спать дольше, чем разрешает Империя. Гудок всегда громче и резче, чем мне бы хотелось, и каждый раз я ненавижу его ещё чуть больше.

Сажусь на кровати, пытаясь сосредоточиться. Воздух в комнате холодный, окна покрыты тонким слоем инея, несмотря на то, что отопление должно было работать. Мои ноги касаются холодного пола, и я вздрагиваю.

Ощущение тяжёлого, неприятного сна всё ещё висит в голове, но времени нет. Гетто просыпается рано – иначе рискуешь быть поздно на смене.

На столе лежит кусок лепёшки, которую я оставила со вчерашнего вечера. Она чёрствая, но другого выбора нет. Сгрызаю её, запивая несколькими глотками холодной воды из жестяной кружки.

Мои движения механические, как у машины. Натянуть куртку, приколоть серую нашивку пустышки на рукав, зашнуровать грубые ботинки. Всё это давно стало частью ритуала, который я выполняю, не задумываясь.

Когда выхожу из комнаты, на лестнице уже слышен топот десятков ног. Кайра открывает дверь своей комнаты почти одновременно со мной. Она выглядит более собранной: волосы завязаны в тугой пучок, на куртке нашивка виталиса.

– Доброе утро, – говорит она.

Я киваю в ответ. Мы обе знаем, что утро не доброе.

– Сегодня у меня первая смена, – продолжает Кайра. – Интересно, как это – работать с солдатами, которые тебя ненавидят.

Слова звучат почти насмешливо, но я вижу в её глазах беспокойство.

– Будь осторожна, – тихо говорю я.

Она кивает и слегка улыбается.

Мы спускаемся вместе, выходя на серые улицы. Гетто оживает: из дверей выходят мужчины и женщины с нашивками на одежде, лица их угрюмы и измождены. Мы все двигаемся в одном направлении, словно стадо, которое знают по именам только надсмотрщики.

На углу у стены кто-то кричит. Поворачиваю голову и вижу молодого парня, которого один из Инквизитов тянет за шиворот. Парень слишком юн, чтобы выглядеть угрожающим, но этого недостаточно, чтобы спасти его.

– Забыл приколоть свою нашивку, – зло шипит Инквизит, поднимая его так, будто тот ничего не весит.

Я отворачиваюсь, сжимая кулаки. Ты не можешь остановиться. Ты не можешь помочь.

– Пошли, – говорит Кайра, хватая меня за локоть.

Киваю, и мы продолжаем идти, стараясь не привлекать внимания.

Когда я подхожу к заводским воротам, всё кажется точной копией вчерашнего дня. Очередь, ленивый взгляд охранника, короткий кивок, позволяющий пройти.

Моя смена начинается с того же конвейера. Магические ядра, корпуса двигателей, запах гари и масла. Вчерашняя боль в руках возвращается с первой минуты.

Но сегодня я замечаю кое-что новое. Надсмотрщик на платформе смотрит на меня дольше, чем обычно. Его глаза узкие, пристальные. Делаю вид, что не замечаю, но внутри всё холодеет.

Почему он смотрит на меня?

Через пару часов, когда моя усталость достигает пика, слышится громкий стук металла. Это происходит где-то в другом конце цеха.

Надсмотрщики вскрикивают, и я замечаю, как они спешат туда. Один из них кричит:

– Кто это сделал?

Словно по сигналу, головы дартлогийцев опускаются ниже. Никто не двигается. Никто не отвечает.

– Говорите, или я остановлю весь конвейер! – кричит другой.

Я чувствую, как вокруг воздух становится напряжённым. Мы все знаем, что это значит: если никто не признается, они накажут всех.

– Вы все – животные! – орёт один из надсмотрщиков, шагнув в толпу. – И мы будем вас дрессировать!