Кайра была права. Они боятся нас. Боятся, потому что мы умеем молчать.

Поднимаю голову, смотрю на своих «коллег» и вижу, как кто-то дрожит от страха. Я закрываю глаза, сжимая губы. Гул машин стихает, словно весь цех затаил дыхание. Шаги надсмотрщиков эхом отдаются в металлическом пространстве, приближаясь к источнику шума.

– Кто это сделал? – голос звучит холодно, будто наледь, покрывающая зимой улицы гетто.

Я смотрю на конвейер перед собой, стараясь сосредоточиться на своих движениях. Поворачиваю корпус двигателя, вставляю магическое ядро, защёлкиваю. Руки слегка дрожат, но я продолжаю, делая вид, что ничего не происходит.

Надсмотрщики перемещаются дальше, выкрикивая угрозы.

– Кто это сделал? – повторяет один из них, его голос режет воздух, как лезвие.

Я сжимаю губы, стараясь не поднимать глаз. Внутри всё холодеет, но руки продолжают работать. Поворачиваю корпус двигателя, вставляю магическое ядро, защёлкиваю. Повторяю снова и снова, будто это поможет спрятаться.

Надсмотрщики медленно обходят ряды рабочих. Их взгляды ищут жертву, и каждый из нас знает, что будет, если никто не признается.

– Вы думаете, мы будем ждать? – говорит другой, молодой, с резким акцентом Империи. Его сапоги громко стучат по металлическому полу. – Мы можем остановить весь конвейер и наказать каждого из вас.

Тишина становится почти осязаемой.

И вдруг кто-то делает шаг вперёд. Это молодой парень, худой, с глубокими синяками под глазами. Я не знаю его имени, но вижу, как его плечи слегка дрожат.

– Это я, – тихо говорит он.

Его голос звучит настолько глухо, что на секунду я думаю, услышали ли его надсмотрщики. Но они услышали.

– Что ты сказал? – надсмотрщик резко оборачивается.

Парень смотрит прямо на него, и в его глазах нет ничего, кроме обречённости.

– Это я, – повторяет он громче. – Я случайно задел корпус, и он упал.

На лице надсмотрщика появляется жестокая улыбка.

– Случайно? – его голос полон яда. Он поворачивается к остальным. – Вы слышали? Случайно.

Никто не отвечает. Мы все замираем, словно каменные статуи.

– Ты думаешь, мы поверим? – надсмотрщик шагает ближе к парню, его дубинка блестит в свете ламп. – Думаешь, мы настолько глупы?

Он бьёт парня дубинкой в живот, и тот падает на колени, хватая воздух.

– Случайно! – кричит надсмотрщик, ударяя его снова, на этот раз по спине.

Парень падает лицом вниз, но его руки цепляются за пол, пытаясь подняться.

– Встань! – орёт другой надсмотрщик. – Ты думал, что это закончится словами?

Они начинают бить его на глазах у всех. Каждый удар эхом отдаётся в моих ушах. Дубинки опускаются на его тело снова и снова. Кровь появляется на полу, пропитывая грязь.

Сжимаю зубы, руки сжаты в кулаки, но я ничего не могу сделать.

Когда надсмотрщики, наконец, останавливаются, парень лежит без движения. Его тело дёргается, как сломанная кукла.

– Отправьте его в изолятор, – приказывает старший надсмотрщик. – Пусть гниёт там, пока не научится работать.

Двое рабочих подходят, чтобы поднять его. Я вижу, как их руки дрожат, пока они тянут его прочь, оставляя кровавый след на полу.

Надсмотрщик поворачивается к нам.

– Это будет с каждым из вас, если вы решите играть с нами. Вы не забыли, кто здесь хозяева?

Его взгляд скользит по нашим лицам, задерживается на мне на долю секунды, и я быстро опускаю глаза.

Машины снова запускаются, шум конвейеров заполняет цех, но в этот раз он кажется ещё громче.

***

Смена закончилась. Гудок вновь прокричал, и машины остановились. Но в этот раз облегчения не было.

Каждый шаг даётся с трудом. Ноги будто налиты свинцом, руки дрожат, а воздуха не хватает, словно его стало меньше. Я выхожу за ворота завода вместе с другими, но даже идти прямо кажется невозможным.

Мир вокруг расплывается. Серые улицы гетто дрожат перед глазами, и я чувствую, как тяжесть смены опускается на мои плечи.

Я не помню, как оказываюсь на углу, опираясь на стену. Касаюсь её рукой, пытаясь удержать равновесие. Холод кирпичей ощущается сквозь кожу.

Кто-то рядом шепчет:

– Ты в порядке?

Не отвечаю. Наклоняюсь, упираясь руками в колени, пытаюсь выровнять дыхание. Живот сводит от голода, ноги подкашиваются.

Голос становится ближе:

– Эй, держись. Тут нельзя падать.

Медленно поднимаю голову и вижу женщину. Лицо мне знакомо – она работала на другом конце этажа. Её тёмные волосы убраны в хвост, под глазами тени, но она выглядит чуть более живой, чем я сейчас.

– Имя? – спрашивает она.

– Элин.

Она помогает мне выпрямиться. Мы начинаем идти вместе, медленно, будто две тени. Вокруг другие дартлогийцы молча идут домой, их шаги сливаются в общий шорох.

Женщина идёт рядом, её шаги размеренные, но напряжённые. Замечаю, как она быстро оглядывается, будто проверяет, не слушает ли нас кто-то.

– Это была Селена, – тихо говорит она.

Поворачиваю к ней голову, не сразу понимая, о чём она.

– Кто?

– Селена. Она сломала один из генераторов. Специально.

Мои брови поднимаются. В голове пульсирует от усталости, но слова заставляют встрепенуться.

– Специально? – повторяю я.

Она кивает. Её лицо остаётся спокойным, но я вижу, как уголки её губ дрожат.

– Это первый шаг, – шепчет она. – Они говорят, что если мы будем действовать изнутри, то начнём ослаблять их систему.

Замедляю шаги, смотрю на неё внимательнее.

– Они? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Женщина бросает быстрый взгляд на улицу, затем на меня, будто взвешивая, стоит ли продолжать.

– Подполье, – говорит она наконец, её голос едва слышен.

У меня перехватывает дыхание. Слово звучит громко даже в шёпоте.

Подполье.

– Они есть? – спрашиваю я, не в силах скрыть удивление.

– Были всегда, – отвечает она, на этот раз немного увереннее. – Просто теперь они становятся сильнее.

Мысли начинают путаться. Всё, что я знала о жизни в гетто, о страхе и подчинении, вдруг начинает трещать по швам.

Мы останавливаемся.

– Почему ты говоришь мне это? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня. Её взгляд глубокий, усталый, но в нём есть искра.

– Потому что я вижу, что ты ещё не сломалась.

Мы прощаемся у следующего поворота. Её фигура растворяется в толпе, а я остаюсь стоять, опираясь на стену.

В голове всё ещё гудит от усталости, но слова женщины звучат громче, чем звон в ушах. Подполье. Те, кто сражается. Те, кто не согнулся.

Впервые за долгое время чувствую нечто, напоминающее надежду.

Но вместе с этим приходит и страх.

Улицы гетто встречают меня своим привычным запахом. Смесь гари, магического топлива, сырости и пота висит в воздухе, словно это часть этого места. Узкие дороги покрыты слоем грязи, который никогда не исчезает, даже после дождя.

Иду медленно, ноги подкашиваются от усталости. Стены домов, покрытые трещинами и грязью, тянутся вдоль улиц. Мимо проходят другие дартлогийцы, молчаливые, с угрюмыми лицами, как тени.

Каждый шаг отдаётся болью в ногах. Я чувствую, как лёгкие горят, будто вдыхаю огонь, а не воздух. Внутри всё ещё звучат слова женщины, с которой я говорила.

Подполье.

Эти мысли подгоняют меня вперёд, даже когда тело умоляет остановиться. Как их найти? Как выйти на тех, кто сражается?

Когда я наконец подхожу к нашему дому, его вид кажется ещё более жалким, чем утром. Тёмные окна напоминают пустые глазницы, облупившаяся краска на стенах свернулась, словно обугленная кожа.

Я вхожу в здание и начинаю подниматься по лестнице. Деревянные ступени скрипят под моим весом, а воздух в коридоре тяжёлый, пропитанный запахом плесени и сырости.

Комната номер 12 встречает меня холодом. Захлопываю за собой дверь и почти падаю на кровать. Лежу, глядя в потолок. Свеча на столе дрожит слабым огоньком, тёплый свет отбрасывает танцующие тени на стены.

Как их найти?

Подполье. Женщина сказала, что они существуют. Что они борются. Но как выйти на них? В гетто каждый день идёт борьба за выживание, но никто не говорит о сопротивлении. Слишком опасно. Одного слова может быть достаточно, чтобы исчезнуть.