– Пересекла в смысле? Сама плаваешь? Пловчиха ты, не пойму…

Мару порадовала детская наивность рыжей:

– Хожу под парусом, мать, на гоночных яхтах. С ветром по жизни, как говорится.

Она выдержала паузу, поймав изумленный взгляд карих глаз Жанны.

«Ага. Работает метод воздействия».

– С момента замужества, понесло меня по морям. Не могу остановиться. Даже в Питере купила швертбот – прикинь, гоняю в выходные по заливу, рыбаков пугаю.

Жанна отставила свой стакан, и Мара с удовольствием отметила всплеск румянца, проступивший сквозь ровный загар.

– Так ведь Дмитрий твой, он разве плавает? ну, в смысле по морям ходит? Или как там правильно?

– Дмитрий Вячеславович плескается исключительно в теплых водах бассейна, – рассмеялась Мара, представив располневшего не в меру мужа в кокпите, несущегося по ветру швертбота.

«Страшно подумать, властитель городских коммуникаций у румпеля, ха, ха».

Нет, Дмитрий Вячеславович (которого она называла ласково – «Пусик»), стоит у правильного руля, у нужного. Возглавляет департамент, имеет виллу за городом, домик в Альпах, водителя, консьержа, садовника, больные почки и, Мара была уверена, что и любовницу – и вполне вероятно, моложе ее. А возможно, и не одну.

Тут ей стало смешно: она вспомнила его одышку, объемный, как у бегемота, колышущийся живот, под которым неминуемо погибнешь, если вовремя не выберешься.

В мае Дмитрию Вячеславовичу стукнуло шестьдесят.

Она ни единого дня не пожалела о выборе. Замуж вышла целенаправленно, план сложился еще в школе. Тогда уже поняла: в этой жизни просто так взлететь не получится. Тяжко. Проще взобраться на спину взлетевшему – лучше неженатому, обвить ножками, закрепится покрепче.

«А уж мои ножки, – Мара взглянула на бедра соседки, – не хуже, чем у рыжей».

Длинные ноги Жанны обсуждали в школы все пацаны, девочки скрипели зубками от зависти, но только не Мара. Она обозначила цель и двинулась навстречу мечте; счастливой и безмятежной жизни супруги богатого бизнесмена. Ну, или чиновника.

В целом научилась многому; вычислять места тусовок людей от власти и бизнеса, доставать пригласительные, вслушиваться, о чем говорят. Делать вид, что понимает суть разговора. И соглашаться с выводами, естественно. Ну и не только с его. И не раз. А иногда давать и другое согласие – и не всегда кому стоило бы.

Ну неважно. Вспоминать не хотелось, а кое-что лучше вообще забыть, как дурной, страшный сон. Налицо результат. Муж сутками пропадает на совещаниях, планерках и в банях. Мара вписала в паспорт весомую в кругах городской элиты фамилию – «Касаткина», переехала в роскошный дом на Крестовском и купила гоночный швертбот.

Жанна звучно поставила стакан на столик. Мара вздрогнула.

– А что с работой? Марин, ты где сейчас? – вежливо поинтересовалась Жанна.

Маре вопрос понравился, и ответ был приготовлен достойный – даже с визиткой, где вытисненная золотыми буквами аббревиатура всемирно известной компании сбивала на скаку не одного чиновника и бизнесмена средней руки.

– А, это… – Жанна повертела бархатный квадрат с вензелями, бросила небрежно в сумку. – Юристом там крутишься?

Мара едва вслух не выругалась: что за выражение – «крутишься»?

– Крутятся куры на гриле, Жан, а я старший юрист с отдельным кабинетом, что выходит окнами на залив. Хотя знаешь, я не в обиде. Всегда нравилась мысль, не помню кем сказанная: «Только проклятые небом изнуряют себя физическим трудом, а избранные жизнью обязаны наслаждаться и кайфовать». Ну вот, мне до избранных еще полшага.

Жанна задумалась, отпила сока и выдала спич:

– Круто. У меня житуха, извини, по спирали; работа-дом, где тоже работа. И муж, что объелся груш и лежит полдня на диване и ждет с небес «волшебной идеи» для бизнеса. И требует от меня сексуальной работы, которую можно назвать кайфом, если она случается вовремя. Потом, к ночи, еще немного работы для продвижения по основному месту работы – и наконец сон. Достаточный, но недолгий, потому что проснешься, и колесо закрутилось по новой. Думаешь, я проклята? Не. Вот убери основную мою работу: глазные яблоки, катаракты, нейропатии оптического нерва, воспаления слизистой глаза, невриты-блефариты, отслоение сетчатки и прочее – и вот тогда я останусь совсем без кайфа.

Мара улыбнулась и тронула ее за руку:

– Не парься, сестра, просто ты трудоголик, болезнь так называется, андестенд?

Жанна вытерла лоб, промокнула салфеткой подмышки, разбавила сок минералкой. Глотнула. Мара растянула губы в улыбке, видно было, как «трудоголик» и «андестенд» выбесили рыжую Жанну. Мара знала единственный за собой недостаток: выглядеть по-королевски, а разговаривать грубо, чтобы создать диссонанс и сбить собеседника с толку.

Жанна ответила мягко:

– Я поняла тебя и уверена: да, я трудоголик. Хотя знаешь, Марин, у меня еще горы есть. Я когда вгрызаюсь в обледенелую кручу, а на спине рюкзак в семьдесят литров, то есть под сорок кило веса, и ветер лицо сечет, а увернуться возможности нет; и дышишь, как лошадь загнанная; и на веревке за тобой ползет с десяток таких же, измученных снегом: и сквозь заледеневшие стекла очков видишь лишь очертания горных вершин, вот тут, я чувствую кайф. Кто-то спросит, зачем физически себя напрягать? К чему кандидату наук этот риск? Таким я скажу: вы не знаете настоящего кайфа. Ты думаешь, я погоду проклинаю на склоне? Нет, Марин, я никогда не ворчу, потому что знаю: вон за тем выступом, за тем гребнем – вершина. И когда всхожу на нее, чувствую невозможную эйфорию, до дрожи, до головокружения, от одного только вида. Вот ты стоишь наступив на облако, один на один с солнцем, словно властитель мира, – она выдохнула. – Это круче, чем секс, Марин, я тебя уверяю. Это просто чума.

Мара чувствовала, как сполз румянец со щек, хорошо сказано, талантливо. И она готова была уже выстроить мостик дружбы, но неожиданно Жанна сказала:

– Сатаева на днях видела, Игоря. Помнишь его? Привет тебе передавал.

Маре захотелось курить. А может, на свежий воздух и там покурить. От упоминания этой фамилии она неизменно потела. Это был сабантуй перед выпускным в школе. Собрались тогда на баскетбольной площадке, рядом теннисные столы под раскидистой липой, на которых удобно сидеть. Ребята принесли пива, шаманского. Дело к вечеру, все веселые. Игорь Сатаев, задиристый, приблатненный малый, один из немногих пил теплую водку. Запьянел и начал подкатывать к Маре. Она не обращала внимания. И он шепнул ей в ухо нечто гадкое, оскорбительное. Мара презрительно сплюнула и послала его далеко и надолго. А он обозвал ее шмарой. Оскорбил еще раз, теперь уже вслух, при всей честной публике. Мозги у него – три семечки, он забрался на стол, скорчил умную рожу и начал разглагольствовать: мол куда ему, молодому, ведь тетя Мара с престарелыми важными шишками на Невском вальсирует.

И пацаны ржали, как кони. Катерина нахмурилась, помнится, будто грозу почувствовала.

И тогда Мара взяла со стола открывалку – ребята притащили пиво открыть – и всадила металлический крюк полумесяцем Сатаеву в прямую мышцу бедра. И пока он орал и со стола падал, пообещала в следующий раз не промахнуться и попасть в глаз.

Скорую вызвали тут же, только ждать ее Игорь остался с дружками своими, а девочки почапали всей толпой на салют, на набережную. И ведь Сатаев ни словом ментам не обмолвился, бормотал, будто схватился с забулдыгами у палатки.

Маре тот эпизод напоминал об умении сдерживаться, чтобы не совершать грубых ошибок – особенно при свидетелях, о грузинской крови матери, что бурлила в жилах, из-за которой обуздать темперамент было непростым делом.

Жанна выглядела воинственно: видимо ждала продолжения, но Мару уже отпустило, она посчитала, что партия осталась за ней.

– Да шел бы этот Сатаев, сестра. Неудачник и аферист. Не стоит и вспоминать.

Они посмеялись и договорились на ресторан с мужьями.

Мара набрала Жанну. Глядя на прыгающие циферки на экране, вспомнила супруга рыжей. Макс весьма недурен собой – не мачо, не зверобой, как она любила, но боец с подкаченным задом и проворными руками. Очень цепкими. Словно клешни у краба. Страстный – опасный. Она улыбнулась. Синяки после их встреч она замазывала кремом, а разорванные трусы – по сотке евро, к слову, за штуку – выбрасывала в гостиничное мусорное ведро. Странно, что Жанна назвала его «муж объелся груш». По мнению Мары, если тот чего и объелся, то, однозначно, виагры.