Княжеские эскадры отошли под прикрытие кораблей Птолемея, оставив в секторе недавнего сражения около двадцати своих погибших кораблей. У обороняющейся стороны потери оказались тоже существенными — двенадцать вымпелов флота Дессе были безвозвратно потеряны, еще примерно столько же получили серьезные повреждения…
Глядя на эти ужасающие цифры на экранах, вице-адмирал Джонс мрачнел все больше. Он понимал, что при таком раскладе шансы на победу тают с каждой минутой. Если не переломить ход сражения прямо сейчас, то поражение станет лишь вопросом времени. Нужно было действовать решительно и дерзко, не давая противнику ни минуты передышки.
— Посылайте код-сигнал к новой атаке! — снова закричал на Птолемея, Илайя Джонс, который прекрасно понимал, что именно сейчас как никогда нужно усилить нажим на вражеский флот, чтобы добиться перелома в этом сражении. «Янки» буквально кипел от нетерпения и жажды боя. — Вы еще не осознали, командующий, что нельзя давать Дессе восстанавливать свои порядки и мощности кораблей! Большими временными промежутками между волнами атак мы помогаем нашим врагам! — продолжал он увещевать своего нерешительного патрона. — Каждая потерянная минута приближает нас к поражению.
Эти слова, произнесенные на повышенных тонах и в резкой форме, явно задели самолюбие Птолемея. Он не привык, чтобы его отчитывали словно мальчишку, да еще и в присутствии подчиненных. Гордыня и обида взяли верх над здравым смыслом, мешая первому министру мыслить трезво и конструктивно.
— Так, ведите же свои корабли в бой! — обозлился на него раздраженный Птолемей, который был крайне недоволен отсутствием какого-либо успеха от двух первых волн, да еще этот вице-адмирал «янки» орет на него во все горло, забыв о субординации. — Я устал выслушивать ваши упреки и советы, Джонс! Если вы такой умный, то сами и командуйте своими кораблями. А я посмотрю, как у вас это получится!
— Но, это же вы — главнокомандующий! — изумился Илайя, несколько опешив от подобных слов первого министра. Он просто не мог поверить своим ушам. Как можно во время решающего сражения снимать с себя ответственность и перекладывать ее на других? Это было верхом безрассудства и непрофессионализма. — Только вы должны отдавать приказы во время сражения, иначе наступит хаос… — попытался воззвать к разуму Птолемея американец, но тот был уже не в состоянии слушать кого-либо кроме своей уязвленной гордости.
— Я отдаю сегодня эту прерогативу, вам, Джонс, — ответил Птолемей, понимая, что в сложившейся ситуации лучше передать полномочия более опытному космофлотоводцу. Это решение далось ему нелегко, но он осознавал, что продолжать упорствовать в своих ошибках — значит обречь весь флот на верную гибель. А этого он допустить не мог, ведь на кону стояла не только его репутация, но и будущее всей Империи.
— Приказывайте подразделениям союзного флота, абсолютно не советуясь со мной. Если какой-то из ваших приказов мне покажется неуместным, я его отменю, а в остальном, даю вам карт-бланш, вице-адмирал! о продолжил первый министр, скрепя сердце выпуская из рук бразды правления. — Покажите класс, Джонс. Докажите всем, что вы действительно лучший из моих адмиралов… Или же навсегда заткнитесь со своими советами!
Илайя отключил канал связи и тут же повел свои, восстановившиеся после боя дивизии, в новую атаку. Он еще ожесточеннее, чем в первый раз, набросился на наше построение и уже ни при каких условиях не желал отступать. Джонс прекрасно понимал, что сейчас решается не только исход сражения, но и его собственная судьба. Отступить — значит навеки покрыть себя позором и лишиться всего: чести, репутации, карьеры. Поэтому он бился с удвоенной энергией и самоотверженностью, не щадя ни себя, ни врага. Каждый его приказ, каждый маневр были предельно агрессивны и нацелены на полное уничтожение противника.
Этот третий навал союзной эскадры Птолемея оказался самой кровопролитной схваткой для обеих сторон. Корабли сходились на минимальной дистанции, ведя ураганный огонь из всех орудий и тараня друг друга. Взрывы раскраивали космическую тьму, расцвечивая ее всполохами пламени и сиянием раскаленного металла. Обломки разлетались в стылой пустоте, сталкиваясь и кружась в причудливом танце смерти. Казалось, само пространство содрогается и плавится от высвобожденной энергии и ненависти.
Все понимали, что перелом в битве за Старые Императорские космоверфи близок, как никогда… Исход сражения висел на волоске, и каждый стремился перетянуть чашу весов на свою сторону. В ход шли самые отчаянные и рискованные приемы: лобовые таранные атаки, абордажные схватки, самоубийственные рейды. Никто не хотел уступать, никто не желал признавать поражение. Победа любой ценой — вот что двигало людьми по обе стороны…
Птолемей Граус находясь в «тылу» сражающихся и видя, что Илайе Джонсу удалось связать артиллерийской дуэлью и ближним маневренным боем большую часть кораблей Поля Дессе, ввел в сражение эскадру того самого перебежавшего к нему адмирала Круза, которая до этого все это время находилась в резерве, несколько в отдалении от расположения главных сил союзного флота.
Это был козырь в рукаве первого министра, припасенный именно для такого случая. Свежие корабли, не измотанные предыдущими схватками, вооруженные и оснащенные по последнему слову техники. Птолемей возлагал на них большие надежды, рассчитывая переломить ход битвы одним решающим ударом. Он хотел нанести такой удар в спину зазевавшемуся противнику, от которого тот уже не оправится.
Контр-адмирал Круз, который не очень-то горел желанием сражаться на стороне какого-либо из своих недавних врагов, нехотя повел свои корабли в обход сектора сражения, с намерением зайти нашему построению во «фланг», либо «тыл». Он отдавал себе отчет, что вынужден подчиниться приказу первого министра, от которого теперь полностью зависела его судьба. Но в душе Круз презирал и ненавидел и Птолемея, как и Дессе, считая их своими злейшими врагами и главными виновниками всех своих бед. Поэтому исполнял свой долг он без должного рвения.
Павел Петрович Дессе вовремя заметил приближающуюся группу и приказал двум своим резервным дивизиям выйти наперерез кораблям Круза и купировать возможную атаку противника. Старый лис сразу почуял опасность и угадал замысел врага. Он не мог допустить, чтобы его поредевшие и измотанные боем порядки атаковали с тыла. Это стало бы началом конца. Поэтому адмирал, не колеблясь, бросил в бой свой последний резерв.
1-я «ударная» дивизия и 12-ая «линейная», которые давно рвались в бой, по кратчайшему маршруту вышли на открытое пространство и яростно набросился на врага. Между нами и кораблями контр-адмирала Круза завязалась жестокая схватка. Линкоры и крейсера, словно железные гладиаторы, кружили друг против друга, обмениваясь убийственными залпами.
Наш противник хоть и имел в своих рядах целых полсотни новейших дредноутов, однако не пожелал умирать под пушками этих бешеных «северян». Экипажи кораблей Круза не выдержали нашего натиска и стали в беспорядке покидать сектор сражения… Страх и отчаяние сломили их волю и погасили последние искры мужества.
— Трус, не смей убегать и держи строй! — закричал Птолемей на своего адмирала, связавшись с его флагманом. Лицо первого министра исказилось от ярости и негодования. Он просто не мог поверить в происходящее. — Ты подчиняешься мне, или все еще продолжаешь служить адмиралу Самсонову⁈ — бушевал Птолемей, не в силах совладать с охватившим его бешенством. Он видел в действиях Круза не просто трусость, а прямое предательство и измену. Неужели этот человек, еще недавно клявшийся ему в верности, на самом деле работает на Дессе или даже на Императора?
— Дивизии, которые меня атаковали, невозможно остановить! — закричал в ответ Круз, оправдывая свое отступление, вернее паническое бегство. В его голосе слышались плаксивые и заискивающие нотки, столь несвойственные боевому офицеру. Он всеми силами пытался снять с себя вину за происходящее, переложить ответственность на других. Дескать, он то тут не при чем, это все проклятые «северяне», которые дерутся как одержимые.
