Лили снова кивнула и уткнулась носом в газету. Как хорошо, что за завтраком можно читать, не нарушая какие-либо нормы этикета.

В Магическом Вестнике информация подавалась под необычным углом. Чувствовалось, что газета писалась чистокровными для чистокровных. Поздравляли со вступлением в должность какого-то Эйвери. Обсуждали неожиданное назначение Уизли. Сетовали на отмену открытого конкурса на министерские должности. Лили отвлеклась от газеты, чтобы уточнить:

— Что значит — открытый конкурс?

Вальбурга тоже отложила газету и пояснила:

— Около двухсот лет назад Премьер-Министр принял революционный закон. Суть была вот в чем. При появлении свободной должности в министерстве, о ней объявлялось в газеты, и все соискатели претендовали на должность в открытую. В случае отказа начальник отдела был обязан в письменном виде уведомить каждого желающего получить место, о причинах выбора. То есть сравнить его с выигравшим кандидатом. Это был один из немногих законов, который чистокровные одобрили. До этого были определенные проблемы с устройством: часто брали только знакомых, игнорируя лучших кандидатов без связей.

Лили нахмурилась:

— Зачем же его отменили? Звучит вполне демократично.

Лили кивнула на газету. Здесь противников чистокровных порядков называли демократами. Лили не очень-то хорошо разбиралась в политике, но не понимала, чем магическая Палата Лордов, сейчас ставшая Визенгамотом, отличается от того же магловского парламента.

— Отменили, потому что с этим законом маглорожденному очень сложно получить работу в министерстве. Вы, не имеющие сильной подготовки, даже после Хогвартса не знаете многих вещей. Далеко не все утруждают себя заучиванием дополнительных чар, и уж тем более мало кто изучает законы магической Британии или, что еще невероятнее, моральный кодекс. Его вроде даже больше не переиздают.

Лили вспомнила, как ее всегда удивляла та же Шарлотта. Она знала множество заклинаний для внешности и починки одежды, хорошо разбиралась в каких-то бытовых, обыденных вещах. Она родилась в мире магии. Ее всему этому учила мама, передавая знания поколений. Лили же по привычке все делала руками, только что иногда разучивала кое-что из предложенного в Ведьмополитене.

— Тогда, получается, что это сделано все же для блага маглорожденных? — уточнила Лили.

Вальбурга вздохнула:

— Сколько маглорожденных на твоем курсе?

— Пятеро.

— А сколько всего учеников?

— Пятьдесят семь, — ответила Лили.

Она ведь Лучшая Ученица. Она прекрасно знает эти цифры.

— То есть, — продолжила Вальбурга, — Пятьдесят два мага как минимум во втором поколении против пяти маглорожденных. Кроме того, тридцать лет назад отменили право на магическое опекунство. Дескать, это лишает родителей-маглов их прав… как будто они от этого что-то могут сделать для своего волшебного ребенка. Твои вот даже о свадьбе не знают. А была бы ты под опекунством какой-нибудь чистокровной семьи, то моему сыночку уже не удалось бы тебя затащить под венец без согласия названных родителей.

Лили пристыженно опустила взгляд. Про опекунство она тоже слышала. Об этом говорили как о чем-то почти легендарном, и окраска таких разговоров обычно была крайне негативной. Сначала Лили тоже так думала. Маглорожденных как бы усыновляли чистокровные семьи, чтобы потом помочь устроиться в мире магии. Такой волшебник входил в род на особых условиях. Часто детям даже не позволяли видеться со своими родителями-маглами, но это были крайние случаи. Лили, спустя эти шесть с лишним лет, уже точно знала: с каждым годом связь с родителями становится все тоньше. Письма все реже, тем для разговоров все меньше, неловкая тишина — все чаще. Понятное дело, если бы кто-то забрал ее от родителей в одиннадцать лет, она бы считала такого человека монстром и, возможно, ненавидела всю жизнь. Но сейчас, в свои семнадцать, она бы с удовольствием согласилась на магическое опекунство. Просто потому что ей страшно. Она не знает, как прижиться в мире магии, и совершенно не представляет, что ей делать в мире маглов.

Теперь, получается, ее судьба вроде как решена. Леди Блэк не может вернуться в мир без магии. И Лили уже не боится будущего. Она боится проблем, ведь она не сможет быстро адаптироваться к новой обстановке, да и Блэки, во всей их яркости, мало способствуют ощущению покоя.

Лили получила право аппарировать еще весной, поэтому она сама перенесла Сириуса на задний дворик Эвансов. На улице уже темнело, и лужайка освещалась фонарями. Лили испуганно оглянулась по сторонам — боялась, что их заметят соседи.

— Забыла спросить — ты умеешь накладывать Обливиэйт? — нервно хихикнув, спросила она.

— Нет. Но если ты обездвижишь человека, то я внушу ему, что живу поблизости и он должен мне кругленькую сумму, — широко улыбнулся Сириус. — Ну или что он — попугай. Что тебе больше нравится?

Сириус взъерошил волосы, поудобнее перехватил блюдо с пирогом, и добавил:

— Чувствую себя участником какого-то магловского сериала. Знаешь, у семьи Джеймса есть дом в Годриковой Впадине и там работает телевизор.

— И ты смотрел сериалы?

— Это любопытно. Там часто люди ходят друг к другу в гости с пирогами. Не понимаю зачем.

Лили хихикнула:

— Волнуешься?

— Я впервые знакомлюсь с чьими-то родителями. Не пойми меня не правильно, я привык нравиться людям, а тут есть угроза сразу не поладить: по магловским меркам ты несовершеннолетняя. Я раньше не встречался с разгневанными родителями. Это мой первый опыт.

Лили засмеялась.

— Ну… у нас тоже говорят: обесчестил — женись.

— Ну тогда все в порядке. Я уже оправдан по всем статьям.

Их нервную перепалку нарушила Петунья. Она открыла заднюю дверь и оперлась о косяк, с хищным прищуром рассматривая сестру и ее спутника.

— Если вы сейчас же не зайдете в дом, то у соседей появятся вопросы. Вас здесь быть не должно.

Лили пристыженно потянула Сириуса за рукав. Петти права: было бы странно, если бы младшая дочь Эвансов внезапно появилась, а потом так же внезапно исчезла.

— Это моя старшая сестра Петунья Эванс. Петти, это Сириус Блэк.

— Тот самый? — Петти иронично приподняла бровь и просканировала Сириуса взглядом с головы до ног. — И правда красивый. Так вы встречаетесь?

Лили тут же покраснела и попросила:

— Давай зайдем в дом.

Петти согласно кивнула и позволила им войти. Сириус с удивлением понял, что сестры похожи и непохожи одновременно. Они в чем-то противоположны. Петунья очень высокая, худая, с длинной шеей и еще более длинными ногами — в брюках это было особенно заметно. Некрасива, но привлекает внимание какой-то странной гармонией черт лица. Острый подбородок, впалые щеки, аккуратный нос, тонкие губы. Блондинка. У них с сестрой немного общего: разрез глаз — зеленые у Лили и голубые у Петуньи, белоснежная кожа и густая копна волос — у одной сестры рыжие, у другой — почти платиновые. И почему-то это позволяет наверняка сказать, что эти две девушки — сестры.

— Хорошо выглядишь, Петти, — Лили обняла сестру.

Сириус заметил явную неловкость между сестрами, словно они совершенно не знают, как себя вести друг с другом. Петти обняла ее в ответ. Сириус снова поразился тому, насколько они разные. Петти, кажется, пришлось чуть присесть, чтобы действительно обнять Лили.

— Я приняла предложение о работе, — спокойно сказала она. — У меня есть пара выходных, потом вылетаю в Париж. Я довольно востребована.

За небрежным тоном Петуньи слышалась плохо скрываемая гордость. Она взяла с полки в прихожей журнал и отдала его Лили. С тонной макияжа, в белоснежном платье и огромной шляпе ее было едва узнать, но все же это была несомненно Петунья Эванс. На фотографии у нее был взгляд, который годами репетируют аристократки: чтобы все разом поняли, кто здесь самый родовитый. Сириус признал достоинство сестры Лили: она умеет быть королевой, имея далеко не королевскую внешность.