Погружаясь в медитацию на какое-то время, Михаил почувствовал знакомую вонь магической ауры одного бессмертного ублюдка. Глаза Архангела тут же вспыхнули насыщенно-зелёным сиянием, а на устах появилась хищная улыбка охотника.

— Давно не виделись, Виктор! Кажется, будто целая вечность прошла. Удивительно, как быстро летит время! — произнёс он с улыбкой, которая была видна в его голосе, усиленном магией, что пронёсся по всему Риму ужасающим эхом.

Михаил, всё так же улыбаясь, удобнее перехватил Меч Истины, что спустя миг был угрожающе направлен на Крида.

Кроваво-красное солнце, подобное раненому богу, клонилось к горизонту, окрашивая руины Рима в багряные и фиолетовые тона умирающего дня. Небо пылало, словно грандиозный полог, сотканный из кармина, пурпура и глубокого индиго — величественная, трагическая палитра последнего акта. Архангел расправил крылья — гигантские паруса из огня и тени, пронизанные изумрудными всполохами света. Каждое перо переливалось всеми оттенками заката, словно миллионы драгоценных камней, рожденных из сердца умирающего света, а в глубине сияния скрывались мириады изумрудных искр, словно застывшие фрагменты небесного драгоценного камня. Его божественное сияние, пронизанное грустью, гневом и таинственным изумрудным отблеском, окутывало разрушенный город, превращая развалины в удивительно красивое зрелище в своей трагической величавости.

Крид стоял неподвижно, незыблемый, как монолит из чёрного обсидиана, не поддаваясь очарованию этой мрачной красоты. Лицо его, резкое и суровое, как линия расколотого камня, не выражало никаких эмоций, кроме глубочайшей, бездонной печали. Даже божественный свет архангела, с его необычными изумрудными вкраплениями, не мог пробить броню его равнодушия. Он был одиноким памятником в этом величественном храме разрушения, невозмутимый свидетель заката одной эры и рождения другой.

Ветер, пропитанный духом вечности, проносился между развалинами, шепча на языке забытых времён о величии и падении. Каждая колонна, каждый осколок храма — безмолвные свидетели былой славы, призраки прошедшей мощи. Рим, похожий на гигантскую гробницу погибших богов, стал холстом, на котором писалась новая история — история бесконечного круговорота рождения и смерти.

Архангел, осознавая непроницаемость Крида, протянул руку, из которой хлынул поток света, сплетённый из золота, лазури и глубокого изумрудного сияния, как королевская мантия, украшенная драгоценными камнями. Но и божественное сияние, даже с примесью завораживающего изумрудного света, оказалось бессильным перед незыблемым равнодушием Крида. Гнев исказил прекрасное лицо архангела.

— Ты должен поклониться, бессмертный слуга! — прорычал он, его слова рассекали воздух, словно лезвия. — Я предложил тебе искупление, избавление от этого бессмысленного существования! Ты мог бы стоять рядом со мной, в сиянии шартрезовой вечности! Но ты выбираешь… это гниение, эту тьму! Неужели ты не видишь величия милости, которую я предлагаю?! Или твоя душа настолько испорчена, что даже божественное сияние, с его изумрудной чистотой, не может её очистить?! Ты предатель, Крид! Предатель! И я сам исполню приговор за твоё презрение!

Гнев архангела, подобный бушующему огненному шторму, обрушился на Крида. Из его рук вырвался луч света — не мягкий, исцеляющий поток, а яростный, жгучий столб, окрашенный в адские цвета: кроваво-красный, серно-жёлтый, иссиня-чёрный. Луч ударил в Крида, но тот не дрогнул. Его суровое лицо, словно бездна, поглотило удар. Не дрогнув, не выдав ни малейшего признака эмоций, он оставался невозмутимым, как лёд.

Архангел взревел, его голос расколол тишину, подобно удару грома. Он взмахнул крыльями, и вихрь огня и пепла обрушился на руины Рима, окрашивая багряный закат в ещё более мрачные тона. Земля задрожала от ярости небесного воина. Но Крид оставался неподвижен, словно скала посреди бушующего моря. Его печаль углубилась, став бездонной, словно вечная зима в сердце бушующего пожара.

Архангел застыл. Его гнев постепенно угасал, уступая место… уважению? Страху? Или, может быть, пониманию? Свет его крыльев померк, изумрудные искры потускнели, оставляя лишь остаточное тепло умирающего солнца. Он опустил руку, и поток света исчез, оставляя Крида в одиночестве среди руин, в застывшей тишине под безмолвно пылающим небом. История продолжалась, и Крид наблюдал.

— Ты не можешь просто так стоять, не ответив мне! — Михаил вновь погружался в омут яростного безумия, его голос вновь трещал от напряжения, словно раскалённый металл. Лицо его исказилось гримасой, глаза горели бешеным огнём, отражая бушующее пламя, которое он только что направил на Крида. — Сколько ещё я должен ждать? Сколько ещё ты будешь игнорировать меня, словно я — ничтожество, недостойное даже твоего взгляда? Ты, бессмертный, вечный слуга смерти, что собирает её урожай, презираешь меня, архангела, посланника самого Творца?

— Прояви уважение! — вновь зарычал он, и этот рык уже был не просто выражением гнева, а отчаянным криком, вырывающимся из глубины его израненной души. — Или ты думаешь, что твоя невозмутимость и презрительное молчание сломают меня? Заставят отступить? Ты ошибаешься, Крид! Я не отступлю! Я буду биться с тобой до последнего, до тех пор, пока ты не признаешь… не признаешь… что? Даже я не знаю! Что заставляет тебя так упорствовать? Что за тьма сгустилась в твоей душе, что даже божественный свет шартреза не может её пронзить? Это проклятие? Какое-то ужасное заклятие? Или… или ты просто… ненавидишь меня? На самом деле ненавидишь?!

Его слова обрушились на Крида лавиной обвинений, перемешанных с отчаянием и яростью, которая, казалось, съедает его изнутри. Михаил был сломлен не силой, а безмолвным сопротивлением, непоколебимым равнодушием своего бывшего соратника. Он опустил голову, будто признавая свое бессилие, но в его глазах все еще горел огненный вихрь ярости и болезненного непонимания.

— Ты слишком много думаешь, Миша, — Крид покачал головой, движение медленное, но с такой внутренней силой, что Михаил невольно отшатнулся. Не от физического удара, а от неизмеримого давления, исходившего от этого человека. Казалось, сам воздух сгустился вокруг Крида, сталь в его глазах блеснула холодным отражением небесного огня, который Михаил только что направил на него.

— Знаешь? На самом деле мне глубоко плевать на тебя, твои игры и всю Небесную Канцелярию, где всё ещё идёт мышиная возня с борьбой за власть, — голос Крида был спокоен, ровен, но в нём скрывалась такая бездонная безразличие, что слова прозвучали как приговор.

— Думаешь, мне есть дело до Арбитра? Тебя? Ваших проблем? — Крид улыбнулся, и эта улыбка была жестока и лишена всякого тепла. В ней не было ни иронии, ни сарказма, только чистое, холодное презрение к тому, что Миша считал важным. Это была улыбка человека, стоящего на такой высоте, откуда вся их борьба выглядит мелкой суетой.

В его смехе, резком и отрывистом, словно треск молнии, чувствовалась могучая сила, скрытая за маской безразличия. Эта сила могла бы одним махом разрушить небеса и преисподнюю, но он предпочитал оставаться невозмутимым, словно бесстрастный наблюдатель бесконечной игры богов.

Его безразличие было не слабостью, а бездной, поглощающей всю энергию, весь гнев и всякую надежду. Это было оружие, более ужасающее, чем любой божественный огонь. Михаил почувствовал это, и холод пронзил его до костей, заставив забыть о своем гневе и о своем божественном сиянии. Он увидел в глазах Крида не просто человека, а нечто более великое и нечто более страшное — безмолвную грозу, скрытую за маской спокойствия.

— И неважно, что вы сами сгубили Творца. Мне всё равно. — Голос Крида, до этого спокойный, наполненный ледяным презрением, начал постепенно набирать мощь, словно раскаляемый металл. Каждое слово было выверено, каждая интонация несёт в себе невероятную силу. Он словно раздавливал Мишу своим спокойствием, своим полным равнодушием к его гневу и божественному достоинству. Михаил почувствовал, как давление возросло, его собственные силы стали иссякать, словно растаявший снег под жарким солнцем.