Смотрю на последнюю пару слов, на глаза наворачиваются слезы от осознания собственной слабости. Я сбегаю. Трусливо сбегаю. Нарочно ищу недостатки в Ярославе, выдумываю причины «почему нет», только чтобы снова не чувствовать той боли разочарования и душевного предательства. Возраст Ярослава не больше чем отговорка. Я прекрасно понимаю, что эта цифра не может гарантировать ни стабильности, ни определенности. Я сама не могу обещать, что останусь прежней по истечении какого-то количества времени. Никто не может. Но я цепляюсь за этот промежуток, просто чтобы было легче отпустить. Четкая причина дает ощущения контроля, и он очень нужен мне, чтобы не сорваться.

Провожу руками по лицу, оглядывая кухню, воспоминания зовут за собой. Любимые воспоминания. Такие важные, теперь уже ценные. Проницательный взгляд зеленых глаз. Успокаивающий голос. Нежные руки. Его запах. Наши поцелуи, шутки, разговоры. Как спокойно мне с ним. Как просто. Быть собой, быть дурной и свободной. И я легко могу представить нас вместе. Через год, два, пять, даже десять. Работу в студии, поздние ужины и ночные просмотры сериала. Совместную покупку квартиры или дома. Отдых у реки, шумную компанию общих друзей. Наших детей. Темноволосых и улыбчивых, мудрых не по годам, как папа, и эмоциональных, как мама. И на самом деле мне уже давно плевать, что Яр младше. Он удивительный парень. Тот, кем хочется восхищаться и о ком хочется заботиться. Наша дружба стала для меня чем-то иным: трамплином, спасательным тросом, кислородным баллоном. Но это мои ощущения. А что у него? Яр ведь так и не подпустил меня к себе. Все, что я о нем знаю, так это то, что он слишком добрый и терпеливый. А еще честный.

«Конечно нет», – звучит в мыслях его ответ на волнующий меня вопрос, и я не могу в нем сомневаться.

Ресницы тяжелеют, закрываю глаза. Получается, все это иллюзия, мои пустые фантазии. И я хотела бы злиться на Ярослава, обвинить его и возненавидеть, да вот только… не могу. Я нуждалась в нем, и он был рядом. Я взяла с него обещание, и он его сдержал. Он не обманщик, скорее умелый фокусник, притворяющийся волшебником, исполняющим желания. Плохо, что я так поздно поняла, что на самом деле мне хотелось бы от него получить.

Стираю с лица слезы и вновь смотрю на экран планшета. Открываю один из документов с эскизами и слабо улыбаюсь, глядя на принцессу и рыцаря, в котором теперь вижу исключительно одного человека. Пора и мне выполнить свое обещание – дать ему вольную.

POV Ярослав

Холодный летний душ ранним утром – самое то, чтобы взбодриться. Натягиваю шорты и, набросив влажное полотенце на плечо, возвращаюсь в дом, который за последнюю неделю превратился из приемлемого жилища в одну из заброшек, по которым мы так любили лазать в детстве. Пробравшись через пачки ламината и рулоны новых обоев, прохожу на кухню. У стены стоит одинокая газовая плита, а за столом среди куч поломанной настенной плитки сидят помятый Кирилл и Леха, чьи волосы собраны на макушке розовой резинкой, которую Риша подарила ему на День защитника Отечества пару лет назад. Прохлада голых стен впитывается в кожу, и я остро ощущаю себя на развалинах прошлого посреди обломков детства.

Парни оживленно смеются, глядя в телефон, и замечают меня только через пару мгновений.

– Доброе утро, – говорит Кир и разворачивает ко мне экран своего мобильного. – Смотри, кто тут у нас.

– Приве-е-ет! – весело тянет Коля.

– Доброе утречко-о-о! – вопит Толя.

Смотрю на их счастливые белозубые улыбки и загорелые рожи на фоне пустого пляжа и чистого моря и вынужденно улыбаюсь в ответ.

– Здоро́во. Вы чего так рано встали? – спрашиваю я.

– Да мы еще не ложились!

– Сон для слабаков! Особенно когда девчонки приглашают к себе в номер.

– Кстати… Яр… – пьяно ухмыляется Толя, поглядывая на брата. – Мы у тебя спросить хотели…

– Да! Никто, кроме тебя, не ответит на этот жиротрепе… животнорепе… Тьфу! Ну ты понял, короче.

– Ага, – отзываюсь я. – Что за животрепещущий вопрос?

– Почему Коля – это Николай? А Толя – не Нитолай? – серьезно произносит Коля.

– Ага, – кивает Толя. – Ну или… почему Толя – Анатолий? А Коля – не Анаколий? Мы всю ночь с девчонками спорили, но так ни к чему и не пришли.

Кир с Лехой покатываются от смеха, а я лишь медленно моргаю.

– Сколько вы выпили?

– Да кто ж считал, Яр. Ты ответишь или нет?

– Это важно.

– Я не знаю, – бросаю сухо.

– Как?! Ты?! И не знаешь?

– Быть такого не может!

– Ты же знаешь все! – продолжают дурачиться парни.

– Сказал же, не знаю! – рявкаю я и сам вздрагиваю от резкости собственного голоса.

Друзья замолкают, а я нервно сжимаю зубы. Последние дни настроение у меня ни к черту, будто сам дьявол вспорол когтями все мешки с худшими из качеств, и теперь они сыплются под ноги, мешая сделать даже шаг. И самое тупое, я знаю, почему все это со мной происходит, но ни фига не могу с этим сделать. Не чувствую сил. Ничего не чувствую, кроме омерзительной злости на себя и всех вокруг. Я на пределе своих возможностей. Не думал, что он настигнет меня так скоро, ведь раньше притворяться, что мне нравится моя жизнь и я не боюсь перемен, было так же легко, как дразнить Толю и Колю из-за их глупости или шутить над Лешей из-за роста.

– Сорян, – цежу я. – Пойду плиткой в ванной займусь. Мне на работу к десяти.

Разворачиваюсь и выхожу из кухни. Швыряю полотенце на застеленный целлофаном диван в гостиной, а затем хватаюсь за перфоратор. Будь моя воля, я бы сутками только этим занимался, потому что в грохоте инструмента и падающей на пол плитки не слышно никого, даже моих внутренних диалогов, что стали исключительно пессимистичными. Правда, стоит мне подойти к последней целой стене в ванной комнате, как в дверном проеме появляется Леша.

– Что с тобой, братан? – серьезно спрашивает он.

– Не с той ноги встал, – отмахиваюсь я.

– Может, еще поспишь? Ты за четыре дня почти всю плитку в доме сорвал. Незачем так надрываться.

– Я в норме.

– Уверен?

– Лех, не загоняйся. У тебя есть о ком беспокоиться.

– И ты в этот круг тоже входишь. – Он делает шаг вперед, а я опускаю подбородок, глядя на него исподлобья.

– Я тебя не узнаю, Яр, – растерянно говорит Леша. – Ты почти не разговариваешь с нами, ни дома, ни в чате. Кир тоже ничего не говорит, но, похоже, что-то знает. Что у вас здесь случилось?

Мне не хочется ни с кем говорить. Не хочется ничего обсуждать, потому что все, что я могу сказать: «Отвалите! Я устал! Я не хочу больше с вами нянчиться! Ни с кем не хочу! Все, что я делаю, не приносит мне ничего, кроме боли. Я задолбался быть хорошим и удобным. Просто оставьте меня в покое, занимайтесь своей жизнью!». Рык поднимается по горлу, но я не позволяю ему вырваться наружу ужасным потоком слов. Не собираюсь вываливать все это на друзей. Нужно просто еще немного потерпеть. Еще чуть-чуть, и я снова стану собой. Если от меня вообще еще что-то осталось, конечно. Встреча с Ясминой что-то во мне сломала. В том нет ее вины, знаю, она не нарочно. Просто именно она показала мне, чего я хочу. Как сильно я этого хочу. Заботы, понимания, поддержки, любви… гребаной любви. Хочу быть нужным не только как жилетка, верный друг или свободные уши. Хочу большего.

– Ничего не случилось, – выдавливаю я и включаю перфоратор, отворачиваясь к стене.

Пару часов спустя, хорошенько вымывшись от пыли, выхожу из дома и с неприязнью кошусь на машину, стоящую у двора. Взять бы сейчас перфоратор и раздолбать ее к чертям, но я не могу опуститься до позорной истерики. Сколько мне, пять? Мир несправедлив и меня это расстраивает? В кого я превратился? Затыкаю внутреннего обиженного мальца и сажусь за руль.