Кожаные сиденья обжигают задницу, в салоне нечем дышать. Завожу мотор и открываю все окна, и тут за рычанием двигателя слышится трель мобильного звонка. Имя контакта на экране – новая колотая рана, надпись на запястье горит огнем. Судьба издевается надо мной, не иначе. Желания брать трубку нет, но приходится себя пересилить.

– Слушаю, – отвечаю на звонок.

– Здравствуй. – Ее тихий голос завязывает нервы в тугие узлы. – Можешь заехать?

– Сейчас?

– Да. Ненадолго. Нужно поговорить.

Солнечные лучи, бьющие в лобовое стекло, почти плавят плоть. С трудом сглатываю кислую слюну и отвечаю:

– Хорошо. Скоро буду.

Завершаю звонок и следом набираю сообщение Ясмине, чтобы предупредить о том, что приеду на работу к двенадцати. Ответ приходит незамедлительно.

Ясмина: Конечно, не проблема. У тебя запись только на половину второго, но если не успеешь, напиши, я тебя заменю

Ярослав: Спасибо

Ясмина: Что-то случилось?

Ярослав: Нет, все хорошо. Не волнуйся

Смотрю на лживые буквы еще несколько секунд, а после блокирую экран мобильного и швыряю его на соседнее сиденье. Закрываю окна, включаю кондиционер и обхватываю руль, повторяя про себя: «Притворяйся! Притворяйся, пока сам не поверишь»!

Машина несет меня через город к окраине коттеджного поселка. Паркуюсь на подъездной дорожке перед высоким забором, за которым прошло мое детство. В ушах тут же раздаются звон битой посуды, мамины тихие рыдания и суровый голос отца, который ставил точку в любом разговоре оглушающим хлопком двери. Нужно покончить уже с этим поскорее.

Выбираюсь на улицу, калитка во двор оказывается открытой. В клумбах сухая земля, вместо зеленой лужайки плешивый жухлый газон, и только ряд карликовых елей выглядит живым и ухоженным, но это их заслуга, а не хозяев. Они растут сами по себе, никто за ними не ухаживает, но им это никак не вредит, даже наоборот. Поднимаюсь на крыльцо и рывком распахиваю тяжелую дверь. Пустота в полумраке прихожей мигом бросается в глаза. На полках нет обуви, на вешалках – верхней одежды. Стягиваю кеды и шагаю дальше. В кухне-гостиной ситуация не лучше. Плотные шторы закрывают высокие окна, у левой стены стоят коробки, а за мраморным кухонным островком сидит мать. Ее голова опущена, плечи сутулые. Кажется, она стала еще меньше с нашей последней встречи.

Пересекаю комнату, чувствуя при каждом шаге, как хрустит воля. Забираюсь на барный стул, и мать медленно поднимает голову. Ее пустой взгляд меня не слишком удивляет, как и темные круги под глазами. Другой я ее и не помню.

– Хочешь чай или… – начинает было она, но я мотаю головой.

– Нет. Спасибо.

– Ладно. – Мать коротко кивает, вновь опуская взгляд в стол, будто ей и правда физически невыносимо смотреть на меня.

– Он что? Забирает дом? – сухо спрашиваю я.

– Нет.

– Тогда что здесь происходит?

– Я уезжаю.

Мои руки немеют, а голова пустеет. Только слух улавливает какой-то шорох, и я замечаю, как мать пододвигает ко мне папку.

– Что это?

– Документы. Теперь этот дом твой. – Ее голос похож на шелест сухой листвы – ни эмоций, ни чувств.

Невысказанные слова разбухают во мне, точно дрожжевое тесто. Ползут вверх по горлу, мешая дышать. Прелый привкус тухлятины скапливается во рту, грозит вырваться претензиями и обидами, но я молчу. Молчу, потому что это ничего не изменит. Все уже случилось. Все выборы сделаны, а последствия приняты.

– Куда ты едешь? – спрашиваю я.

– К Нине, – называет она имя моей двоюродной тетки. – Поживу пока у нее.

– Когда?

– Сегодня вечером.

– Ясно. Это все? – уточняю глухо.

Смотрю на нее в упор. Смотрю, и сам не знаю, чего жду. От чего мне стало бы легче? Стало бы вообще? Мне жаль ее. Жаль, что она выбрала для себя такую жизнь. Встретила не того человека, попала в ловушку обстоятельств и обязательств, которые стали для нее неподъемными, но… черт возьми! Я ведь в этом не виноват! Я хотел помочь, пытался сделать так, чтобы ей было проще, но даже наша подмена ролей не принесла облегчения. Это она должна была быть взрослой, а не я. Она должна была заботиться обо мне и защищать. Показать, что такое безусловная любовь, научить жить эту жизнь, но она сама не умеет. Не знает, как быть счастливой, свободной и смелой. Мне пришлось разбираться во всем этом самому, правда, теперь я уже не уверен, что разобрался, учитывая, в каком состоянии сейчас нахожусь. Такой же несчастный, нелюбимый, потерянный и жаждущий принятия. Яблоко от яблоньки.

Молчание душит, а стены этого ненавистного дома давят воспоминаниями и веют кладбищенским холодом. Касаюсь ногой пола с выкручивающим суставы желанием уйти поскорее, но светло-карие глаза матери вдруг впервые за долгое время смотрят точно в мои. Слабая улыбка растягивает ее губы, а после звучит скребущий по сердцу шепот:

– Береги себя, Ярик.

– И ты себя, – отвечаю я, хватая папку.

Встаю со стула и направляюсь к двери. Наверное, это ее первое правильное и взрослое решение – уехать отсюда подальше. Так действительно будет лучше для всех. По крайней мере, я очень на это надеюсь. Отец спокойно будет жить со своей новой семьей. Мать сможет начать все сначала или хотя бы попытаться это сделать. А я буду наконец-то свободен от гнета семьи, в которой все равно был никому не нужен. Не самый плохой расклад, если не обращать внимания на горестный рев мальца, до сих пор не понимающего, чем он все это заслужил.

К обеду солнце становится критически беспощадным, но я все гоняю по городу, пытаясь поймать и пленить собственную рациональность, прежде чем отправиться на работу в студию. Все ведь не так плохо. Мне больше не придется беспокоиться о матери, тетя Нина о ней позаботится. Отец тоже отвязался, нам больше не о чем с ним спорить, не за что воевать. Вдобавок у меня теперь есть тачка и дом. Наследством родители не обидели, и на том спасибо. После ремонта «норы» мы с Кириллом, Толей и Колей сможем переехать ко мне, чтобы наша молодая семья, ожидающая пополнения, чувствовала себя комфортно. Или я могу сдать дом в аренду, а сам снять квартиру. Можно даже попытаться продать его, тоже хороший вариант, если эту громадину вообще кто-то захочет купить.

«Все нормально. Все нормально. Все. Нормально».

Подумаешь, подкосило немного. Справлюсь. До этого же как-то получалось. Мысли красными лентами тянутся к Ясмине, и я давлю сильнее на педаль газа. Резвый стук сердца гремит в ушах вместе с ревом двигателя и шелестом дорожного полотна. Я думал, что у меня получится. Думал, что смогу остаться с ней, пока все не прояснится, но последние дни показали, что мне далеко до Тони Старка. Я ни хрена не железный. Неопределенность разъедает изнутри, туманит разум. Я хочу быть с Ясминой, но больше не могу оставаться для нее перевалочным пунктом. Даже для меня это слишком.

Ближе к двум часам дня направляюсь в центр. Паркуюсь недалеко от рынка, отыскав свободное местечко, и неторопливо двигаюсь к студии. Черная вывеска уже виднеется на другой стороне улицы. Останавливаюсь перед пешеходным переходом и вдыхаю горячий воздух. Нужно все сделать аккуратно, выйти из ее жизни так же незаметно, как я в нее и пробрался. Не хочу, чтобы Яся переживала, чтобы винила себя. Она не должна ни о чем узнать.

Загорается зеленый сигнал светофора, и я уже собираюсь ступить на зебру, но в кармане звонит телефон. Вытаскиваю мобильный, замирая. Брови ползут по лбу, и я отвечаю на звонок больше на автомате, чем сознательно.

– Привет. Что-то случилось?

– У меня тот же вопрос. – Ее недовольный тон мигом дает понять, что разговор будет не из приятных.

– Риш, я сейчас занят.

– Ничего страшного.

– Слушай…

– Нет, это ты послушай, – рычит она. – Леша нам все рассказал, а пять минут назад я дожала Кира. Мы теперь в курсе, что у тебя там творится. И я в пяти секундах от заказа билетов, чтобы приехать и снести хлебальник этой Ясмине.