Тем не менее он снова обрадовался, когда яркие лучи лунного света вновь залили купол. Радость его продолжалась, по крайней мере, до тех пор, пока…

Он невольно вскрикнул, но обнаружив, что за время темноты тень не только сдвинулась с места, но и смогла пройти почти половину расстояния, отделявшего ее от него, и продолжала размеренным шагом идти дальше.

Фредерик повернулся и побежал в противоположном направлении.

Он бежал по окаймлявшему галерею карнизу, иногда ударяясь ногой о бесконечную скамью и поскальзываясь на ровном и гладком полу, — тогда ему приходилось судорожно хвататься за перила, чтобы удержаться, — и изредка бросал искаженный ужасом взгляд назад, высматривая освещенные лунным светом участки галереи, чтобы удостовериться, там ли еще находится тень.

Оказалось, тень изменила свой прежний замысел: вместо того, чтобы продолжать преследовать мальчика, она быстро пошла ему навстречу, явно намереваясь опередить его и первой оказаться у спасительной двери. Фредерик отчетливо видел, что двигалась тень гораздо быстрее, чем он сам.

Он снова повернулся и побежал обратно, лишенный возможности избрать какой-то иной маневр, и с каждым поспешным, бегущим прыжком из груди его вырывались короткие, слабые, тоненькие, похожие на всхлипывания вопли. Он больше не спотыкался и не поскальзывался. Инстинкт самосохранения явно подсказывал направление движения и избавлял от ошибок, а пронзительное отчаяние наполняло мышцы ног дополнительной силой и точностью.

Теперь он уже точно знал — сам не понимал, как пришло к нему это знание, но все же знал, что преследовавшая его тень была тенью самой Смерти. Ей хотелось забрать его к себе и положить рядом с другими мертвецами, которые лежали под холодным полом склепа.

Фредерик вернулся на свое прежнее место, откуда он начал свой бег — на диаметрально противоположном двери участке галереи… И тень оказалась там же, где была раньше, — у того же прямоугольника двери. Обессиленный и едва дыша, он рухнул на скамью, но по-прежнему не отрывал взгляда от маячившей вдали мрачной тени. Казалось, она вновь замерла на одном месте. К ней вернулась прежняя неподвижность.

Затем до него снова донесся тот же голос — спокойный и на сей раз почти уговаривающий: «Пройдите сюда!…»

Она словно увещевала его, внушала мысль о том, что если он пойдет дальше, то все снова будет в порядке и ему не придется ни о чем беспокоиться.

Но Фредерик знал, что это ловушка. Он не пойдет туда. Он будет продолжать цепляться за жизнь, покуда у него хватит сил, пока будет оставаться хотя бы малейшая надежда. Ведь голос потерял еще два слова из своей прежней фразы. Может, он продолжал звать его все то время, пока Фредерик бежал, и в спешке, объятый безумным страхом он попросту не расслышал его звучания?

Громадный купол над головой почти светился в отражении не заслоненной луны, отчего изображенные на фресках человеческие фигуры казались мальчику сейчас группой молчаливых, напряженных людей, взиравших со своей высоты на узкое кольцо карниза, по которому метался ребенок, отчаянно спасавший собственную жизнь.

Он верил в то, что они внимательно наблюдают за ним, и при этом очень хотелось знать, на его ли стороне Святой Павел. Фигура святого маячила в вышине, указывая перстом еще выше туда, где под самым куполом должно было находиться сейчас золотое яблоко. «Это тот самый путь, которым тебе, Фредерик, следовало бы пойти» — казалось, безмолвно вещал он.

— Я знаю, знаю, — прошептал мальчик, — но как мне до него добраться?

И тут же снова послышался зовущий голос Смерти:

«Иди сюда!»

— Нет! — закричал Фредерик, вскакивая на ноги и стремительно отскакивая в сторону. Тень двинулась в том же направлении, идя ему навстречу. Он побежал назад — тень остановилась, словно наблюдая за его перемещениями и прикидывая про себя его намерения, после чего пошла в противоположном направлении, опять же чтобы перекрыть ему путь к двери.

Фредерик вновь замер на месте. Теперь ему стало ясно, что он никогда не доберется до двери — вне зависимости от того, каким путем он пойдет, — поскольку тень обладала явным преимуществом как в позиции, так и в скорости, и потому всегда могла первой достичь цели. Неужели, никогда не настанет конец этой ужасной игре?

Нет, подумал мальчик, конец обязательно будет — когда эхо окончательно умрет. И скоро этот конец наступит.

Он прижался горячим лбом к холоду металлических перил. Только сейчас он заметил, что на стенах прямо под галереей также располагались мозаичные изображения — как раз между арками, уходившими далеко вниз, в бездонный сумрак, — и на каждой настенной картине были изображены ангелы, застывшие в беззвучном полете. Их совсем не страшила громадная высота, над которой они сейчас парили; они ведь так и родились со своими волшебными и вполне надежными крыльями.

«Если бы у меня были крылья! — подумал он. — Тогда бы я мог избежать смерти! Даже больше того — на них я мог бы подлететь к самой вершине и сорвать золотое яблоко».

Лоб мальчика пылал, и капли пота медленно опадали на железные перила. Голова раскалывалась от нестерпимой боли, а ангелы беспрестанно то подлетали, то снова отступали вдаль, мельтеша перед его затуманенным взором и носясь от одной стены к другой.

Фредерик некоторое время отупело смотрел на них, чувствуя в голове громадную тяжесть и все же ловя себя на мысли: они понимают меня, чувствуют мое состояние. Ангелы улыбались ему и плавными движениями показывали, как это просто — летать. Ведь это любому под силу, в том числе и ему — надо только попытаться.

Внезапно он снова вспомнил про тень и посмотрел на противоположную сторону галереи. Ее там уже не было. Затем он уловил справа от себя слабое движение — вот где она сейчас: заметно возросшая, давно прошедшая половину расстояния, отделявшего ее от мальчика. Она воспользовалась своим преимуществом, пока он с увлечением разглядывал фигуры ангелов, и смогла приблизиться к нему.

Тень победила в этой жестокой, омерзительной игре. Даже если Фредерик и бросился бы изо всех сил бежать к спасительной двери, она и тогда, успела бы опередить его.

Сейчас она была так близко, и Фредерик со всей отчетливостью понял, что видит невдалеке от себя фигуру Скелета. Теперь он ясно различал темные глазницы, которые повернулись вместе с головой и в упор уставились на него; замечал, как поблескивают эти белеющие, такие гнусные и противные зубы, становившиеся все больше с каждым новым шагом тени.

Фредерик стал карабкаться на перила — сделать это было довольно непросто, поскольку они чуть загибались вовнутрь, в его сторону, — но ему все же удалось забраться на них. Теперь он стоял на узкой металлической планке, балансируя руками, как канатоходец. Взгляд его скользнул вверх. Где-то там, в вышине, под самым куполом мерцала заветная золотая награда, до которой он так и не сможет никогда добраться. Но Святой Павел по-прежнему указывал рукой в сторону вершины купола, словно вдохновляя его на последний и отчаянный рывок к желанной цели. Казалось, его губы вещали: «Веруй!»

И ангелы, похоже, тоже хором звали, манили его: «Веруй, Фредерик, и ты сможешь летать, как летаем мы. Веруй, и ты сможешь долететь до самого яблока!»

Фредерик отчаянно задрожал, протянул руки вперед, распростер их над бездонным пространством пустынного собора. Потом бросил быстрый взгляд по сторонам: Скелет подошел почти вплотную и безгубый рот чуть приоткрылся, чтобы проговорить:

«Иди сюда!»

«Ты можешь летать! Ты можешь летать!» — хором кричали ангелы.

— Я верую, — пролепетали губы мальчика. — Я иду за вами, проговорил он уже громче и стал заносить вперед одну ногу вполне спокойно и уверенно.

— Фредерик! — это был голос его матери, громкий и встревоженный.

На него нахлынуло теплое чувство облегчения.

Мама нашла его, она пришла как раз вовремя. Она спасет его, защитит от Скелета — откупится от него, только бы он ушел. Она может сколько угодно ему заплатить, она такая богатая.