— Питер, выведи Барона на прогулку. Может тогда он успокоится?

— Нет, — торжественно заявил Питер, — снег идет.

Проклятье! Мне кажется, что наша венгерская овчарка — просто единственная в своем роде. Она боится снега, но думаю, в Венгрии они ходят по уши в снегу.

— Хорошо. Просто своди его под крыльцо.

— Это кино идет последний день, — снова пыталась пробить меня Кэрри.

— Не сегодня, — услышала я свой фальшиво-ровный голос.

— Ты просто вредничаешь, — сказала Кэрри.

И я почувствовала, что это так. Я была замученной и упрямой, наедине с двумя расстроенными детьми и невротичной овчаркой. Мне было жалко себя. Снег на улице означал, что придется его убирать с дороги перед домом. Соль разъедала лапы Барона, и использовать ее было нельзя. Вероника вышла за дверь, и Барон, попятившись назад, заскулил. Его вид просто сводил меня с ума. Это означало, что и на крыльце лежал снег.

Джоэл опаздывал. Я приготовила салат, французские булочки с чесноком, сняла с плиты жареный картофель и стала смотреть, как он остывает. Слава Богу, я догадалась не ставить на огонь бифштекс. Мы сидели в гостиной, как реклама американского образа жизни — темноволосая, еще достаточно стройная женщина, черная овчарка и два симпатичных ребенка. Под ногами тканый кремовый ковер, на окнах светлые шторы, на стенах зеркала, в углу пышет жаром камин, а за окнами снег… Но в душах у нас был мрак. Это можно было понять по вздохам Кэрри.

Она была немного угловатой, худощавой девочкой-подростком, с длинными белокурыми волосами, делавшими ее похожей на Алису в Стране Чудес. Но сейчас никто не обнаружил бы этого сходства в униженном и замученном существе, наматывающем свои волосы на палец.

— Не трогай волосы!

Она мученически скрестила пальцы рук и посмотрела на часы, висевшие на стене. Было шесть часов. Ее взгляд говорил, что сеанс уже начался. Мы молчали, пока камин не начал затухать. Угли рассыпались, и множество искр вихрем вынесло в дымоход. Барон моргнул, а затем тихонько зарычал, разглядывая перед собой каких-то невидимых существ, порожденных его воображением. Видимо они были очень маленькими и летали в футе от пола. Если в таких случаях закрыть Барону обзор, то он тявкает.

Питер убивал время по-другому. Он подражал Тэду. На столике перед ним лежала книга, на его мальчишеском лице было выражение сосредоточенности — он что-то писал в тетрадке, тщательно подражая почерку отца. Я заглянула в тетрадку со своего места — он делал уроки. Он начал подражать Тэду после развода — живой и чувствительный мальчик, он подражал холодному безразличию. Сегодня это мне действовало на нервы. Я встала и подошла к окну, надеясь увидеть Джоэла, идущего по улице, но увидела только пустую мостовую, небольшие дома, гаражи и снег на фоне уличных фонарей. Снег уже лежал на голых ветвях росших вдоль улицы деревьев.

— Он идет? — спросила Кэрри.

Я покачала головой, и она снова вздохнула. Джоэл и впрямь поступал очень нехорошо. Мне показалось, что в последнее время он стал более эгоистичным. Еще год назад он не был таким. Мальчишкой он больше напоминал Питера. Те же прямые черные волосы, та же сообразительность. Наша семья отнюдь не являлась книжным образцом. После серии нервных взрывов наша мать покончила с собой в клинике. Наш отец, несмотря на всю его выдержку и мягкий характер, был постоянно в отъезде, и наше финансовое положение было неопределенным. Он имел урановые рудники в Канаде. Короче, не углубляясь в детали, он имел акции и играл на их повышение. Мы получили обычное американское воспитание — в нашем распоряжении были деревья, газоны, летние лагеря, нам выпрямили зубы… Но наш большой и уютный дом был арендован, и частенько мне приходилось уговаривать владельца подождать, пока из Канады не придет очередной чек. Отец хотел сделать нас миллионерами, но умер в семьдесят лет, так и не найдя новых перспектив в добыче редких металлов.

Так как я была на десять лет старше Джоэла, а отец приезжал очень редко, я стала для него чем-то вроде матери. По пути в школу я вела его в детский сад и забирала на обратном пути. Я покупала продукты, готовила. Я мыла посуду, а он помогал мне вытирать ее. Он был хорошим, послушным, сообразительным, с чувством юмора. Он много читал. Возможно, в этом была и моя заслуга, но он никогда не носился по улицам в толпе других мальчишек.

Потом, когда ему стукнуло десять, все кончилось: я забросила его. Ему могло показаться, что я как бы испарилась. Конечно же, во всем был виноват Тэд. Мы поженились и вскоре переехали в Калифорнийский университет. Дом был слишком большим для десятилетнего мальчишки, отец которого пропадал неизвестно где. Джоэл был направлен в интернат, и его привычная жизнь пошла прахом. Уже многие годы я чувствую свою вину за это. Но тогда я боролась за свое будущее, мне казалось, что Тэд и мое счастье исчезнут навеки, если я поступлю по-другому. Возможно, мне стоило подготовить к этому Джоэла, или даже взять его с собой. Хотя я сомневаюсь, чтобы Тэд согласился. Следующий год был очень жестоким для Джоэла — новая школа, новые лица, видимо ему казалось, что все в мире перевернулось вверх дном. Он заболел пневмонией, и я вернулась на Восток, думая, что он не перенесет этого. Но он выкарабкался: худой, бледный, но прежний Джоэл. Хотя мне показалось, что в его глазах появилось какое-то новое, настороженное выражение.

Он приехал к нам на каникулы, а потом, когда мы переехали в Кембридж, приезжал к нам из Колумбии на выходные. Внешне все было как прежде. Но внутри мое чувство вины сплелось с его чувством заброшенности. Я ничего не могла поделать. За все годы не подвернулось удобного случая высказаться по этому поводу. Его дела в колледже шли блестяще. Быстрая смена мест работы по окончании учебы казалась лишь поиском молодого человека своего места в жизни. Его неудача в любви не насторожила меня. Чем раньше познать все это, тем лучше, думала я. Но его переезд в Марокко и беззаботность, с которой он растратил там все деньги, обеспокоили меня.

Но самые большие волнения начались после того, как он вернулся оттуда. Он не стал искать работу и зарабатывал лишь как редактор рекламных буклетов. Когда я заходила к нему в середине дня, я поднимала его с постели. Однажды, когда я вынула какую-то книгу из его книжной полки, оттуда выпало что-то, завернутое в фольгу.

— Это «кайф», — сказал Джоэл, когда я развернула пакет.

— «Кайф»? — слово казалось знакомым, хотя я не припоминала его значения.

— Турки называют это гашишем.

— Гашиш! Значит, вот он какой… — я долго разглядывала его, пока он не выпал из пакета. — Зачем он тебе?

Он пожал плечами, делая вид, что не желает выслушивать дальнейшие расспросы.

— Я привез это из Марокко.

— Ты стал наркоманом? — спросила я, стараясь выдерживать обычный тон.

Но он, я видела это, мне уже не доверял и легко сменил тему, оставив меня с чувством огромного беспокойства.

Мне вспомнилось все это, когда я стояла у окна — его побег, беззаботность… Мне это очень не нравилось. Ожидание перешло в беспокойство. Я поставила стакан на стол и подошла к телефону.

Дети быстро соображают. Слыша, как я набираю номер, Кэрри поняла, куда я звоню.

— Думаешь, он еще дома? Очень маловероятно.

— Может, он просто уснул.

— Прекрасно, — с иронией заявила Кэрри, — пожалуй, я съем кусок хлеба.

— Пожалуй… — неуверенно ответила я. В трубке слышались длинные гудки, и хотя я знала, что будь Джоэл дома, он давно бы подошел, я не торопилась вешать трубку, так как и не предполагала, где еще его искать. Мне пришло в голову, что я до сих пор не знаю его друзей и есть ли они у него вообще. Когда он был в колледже, он делил комнату с кем-то из ребят. Они вроде бы дружили. Но, по-моему, тот парень переехал в Вашингтон. Были какие-то девчонки, но все они повыскакивали замуж. Была еще Шерри — большой погибший роман. Но все это давно-давно прошло. И все же, ведь должен же кто-то быть. Я посмотрела на лежащую на шкафу телефонную книгу и настолько крепко задумалась о прошлом, что чуть не пропустила ответ на мой звонок.