Я поднял брови.

– Поясните?

За те мгновения, что он смотрел на меня, где-то во вселенной родилась парочка галактик. Наконец, Райтмен вздохнул и, глядя куда-то сквозь мои ботинки, медленно произнёс:

– Знаете, мистер Мерри, даже после Коллапса, написавшего у человечества на лбу, что в этом мире есть нечто непостижимое, наука не сдалась. И продолжила разбирать вселенную на запчасти, категорически отрицая наличие сил сверхъестественных. Поверить в то, что что-то нельзя изучить и описать? Нет, это не по-нашему. Докопаться до сути, расковырять и вытащить сердцевину, чтобы потом использовать её на своё усмотрение. Как ребёнок, дорвавшийся до сложной и дорогой техники – вот что такое научный подход. Вот только, скажем, новенький коммуникатор, детали которого превратили в кораблик, уже вряд ли будет работать. Чтобы что-то изучить, его надо разрушить. И учёные всего мира охотно брались за это уничтожение мироздания. Не оттого ли оно объявило нам войну?

Я ответил не сразу, пытаясь осмыслить сам факт того, что это говорит тот, кто сам разбирает вселенную на части.

– Человек науки восстал против науки?

Он снова послал мне понимающую улыбку.

– Я не против науки, я против её превращения в религию. Пожалуй, даже в культ, где за ритуалами забывают, для чего их совершают. А сегодняшняя наука, увы, становится объектом такого поклонения. Старые боги умерли, новых ещё не изобрели. Во всяком случае, таких, в которых хочется верить. А  вера – это не то, что можно и нужно доказывать формулой, взламывая код вселенной.

У меня в голове опять звякнул колокольчик. Слова мне кое о чём напомнили. Забавно.

– И поэтому люди пытаются доказать, что никаких богов нет?

Райтмен пожал плечами.

– Наука без веры существовать не может и не должна, мистер Мерри. Но верить только в неё – большая ошибка.

– И как же быть? Во что тогда верить?

– Возможно, в то, что вселенная познаваема, а у человечества есть предназначение, и оно чуть выше, чем просто жить.

– Думаете, у него правда есть предназначение?

– Кто знает, – Эрик пожал плечами. – В этом и смысл науки – узнать, как всё устроено и для чего. Или хотя бы предположить, чтобы от чего-то оттолкнуться в своих поисках.

– А если искомое будет не так приятно?

Эрик пожал плечами.

– Что ж… Зато мы умрём с чувством полного удовлетворения, что нам таки удалось узнать истину. Во всяком случае, в это я хочу верить.

Мы посмотрели друг на друга. Мне стало неловко. И зачем я вообще это затеял? Уже второй раз за сутки я ощущаю нечто подобное.

– Простите, Эрик. Надеюсь, я ничем вас не обидел? Порой меня заносит.

Я встал с места и протянул ему руку.

– О, напротив, – он улыбнулся, правильно поняв сигнал о том, что ничего кроме псевдофилософских рассуждений о сути науки у меня не осталось. – Мне всегда интересно любое мнение. Говорят, истина рождается в спорах, а я считаю, она стоит в точке пересечения противоположных идей, потому что так или иначе, люди всегда говорят об одном и том же, просто с разных сторон. Как если бы мы были гранями одного кристалла. Мои студенты тоже любят рассуждать на эти темы. И, как всегда, приходят к неожиданным выводам. Не всегда верным, но всё же.

– Пожалуй, я понимаю, почему студенты так о вас отзываются, – сказал я.

– Я стараюсь их не разочаровывать.

– А меня вот вы разочаровали, – улыбнулся я.

– Вот как?

Снова эта игра бровями. Где он так научился?!

– Я думал, вы скучный и что вам за восемьдесят.

– А я думал, что все репортёры наглецы и носят шляпы, – сказал он серьёзно.

– Вы забыли про карандаш за ухом.

Райтмен улыбнулся. Тепло, скромно и интеллигентно. У этого парня есть хоть один недостаток?!

Я не успел выйти из университета, как меня атаковал звонками Ларри.

– Ник! Ты уже закончил с Райтменом?

– Только что от него, – осторожно сказал я. Интонации Ларри мне не нравились.

– Дуй в редакцию.

– Какого?.. Что случилось?

– Хитер тебе объяснит.

Ну всё, Никки, подумал я, теперь тебе точно крышка, что бы там ни случилось. Моя детка не признавала презумпцию невиновности. Знать бы ещё, в чём меня обвиняют.

– Какого чёрта, Мерри?!

– Что случилось?

Я оглянулся, ища пути к отступлению. Хитер надвигалась на меня разъярённой пантерой.

– Вот что, – она ткнула мне в экран. Любопытство победило инстинкт самосохранения: я подошёл к ее монитору и прочёл текст на страничке «Хайварс Пресс» по диагонали.

Ребята сообщали, что сегодня утром у недостроенного моста на Ша-авеню нашли тело девушки. «Свидетели („имена изменены по просьбе очевидцев – примеч. ред.“) утверждают, что видели яркий взрыв и слышали крики. Прибывшие на место оперативники установили, что  девушка-полуэльф скончалась от полной кристаллизации крови, „которая полностью поменяла свои свойства. На жертве было обнаружено украшение с драгоценным камнем, схожим по составу с кристаллами турмалина, и при этом состоящем из веществ, которые „сложно идентифицировать, поскольку подобные элементы отсутствуют в перечне известных современной науке веществ“. По словам ведущих следствие специалистов, продолжал указывать автор, главная причина – „магический всплеск насильственного характера, вызванный произнесением сакральных слов с целью использовать крафт-частицы для нанесения урона, способного повлечь за собой смерть жертвы, которой является двадцатилетняя девушка. Её отец отказался общаться с журналистами“.

– Ну? – спросила Хитер, когда я перестал шевелить губами.

– Ужасно, – ответил я.

– Именно, Ник!

– Кошмарно. Просто отвратительно. За такое надо гнать из редакции взашей.

– Абсолютно верно, – голос моей девочки был убийственно холоден.

– «Отсутствуют в перечне», «нанесения урона, способного повлечь», «произнесения сакральных слов»… Что за дилетантские формулировки? Это не статья, это информационный мусор. Кто вообще так пишет?!  Ну, кроме сотрудников пресс-служб, но им можно – они хотя бы не причисляют себя к репо…

Хитер ещё раз шлёпнула меня по плечу планшетом. За спиной фыркнул Ларри.

– Прости, – сказал я, глядя, как Хитер раздувает ноздри. Я, в общем-то, выглядел примерно так же. И не потому, что конкуренты выдали что-то интереснее раньше нас, а потому что мне до смерти хотелось придушить Дастина.

– За что ты извиняешься: за свою несдержанность или некомпетентность? – прошипела Хитер с колючей саркастичной улыбкой. – Почему мы узнаем все самое важное из чужих новостей, в то время как именно в нашем издании работает единственный репортёр, который был – буквально – на месте событий и – невероятно! – знаком со следователем?!

– Детка, я понятия не имею, как они все узнали, – устало проговорил я. И это было чистой правдой. Я тут же подумал, что Дастин не стал бы меня так подставлять.

– Что за шум без драки? – раздался у дверей громоподобный голос. – Я хочу зрелищ и крови.

– Привет, Гардо, – не глядя на шефа, сказал я. Чего на него смотреть? Гардо – лёрк, здоровый такой парень футов эдак в семь в длину, а по ширине может соперничать с промышленным холодильником. Ребята его расы будто были собраны из камней и мускулов, а чтобы чужак точно понял, что с ними связываться не следует, Матерь Гор (глядя на Гардо, невольно веришь, что она существует) наградила их выпирающими клыками и кожей цвета застоялой воды. Лёрки в Уэйстбридже встречаются так же часто, как честный чиновник в министерствах – в городе эти громилы просто не помещаются, а ещё они так же безобидны, как гориллы в брачный период.

Впрочем, я уже говорил, что наш Гардо был исключением из правил. Умный, слишком обаятельный добряк, каких еще поискать. Но если начнёт возмущаться, лучше надеть беруши. А для верности сбежать на пару этажей вниз. Не факт, что поможет. Угадаете, на кого он ругается чаще всех? Но Гардо я не боялся. А вот к фурии, в которую вдруг превратилась Хитер, упустившая сенсацию, я спиной поворачиваться не хотел.