Гриш – ладно сбитый мужчина самого неопределённого возраста. Ему можно было дать как двадцать, так и пятьдесят, смотря с какой стороны разглядывать. Почти идеально круглое лицо заканчивалось такой же идеальной лысиной, отчего голова Гриша приобретала сходство с воздушным шариком. Но главная его особенность – это нос. Большой, такой же круглый, как его физиономия, он виделся даже через тонированное бронестекло, отбрасывал собственную тень и, не удивлюсь, если периодически спрыгивал и отправлялся гулять.

Видимо, Гриш читал мои мысли, или невыраженные шуточки о его внешности светились у меня на лбу бегущей строкой, потому что каждый раз, когда я встречал Гриша в дежурной будке, он устраивал мне настоящий квест под названием: «Попробуй пройти через турникет». Власть опьяняет, особенно сильно – тех, кто сам долго находится в подчинённых.

– Не положено, Ник, – ответил Гриш, высовываясь в форточку своей сторожевой будки. – Сам знаешь.

– Но мне, правда, очень нужно!

– Раз нужно, зайди за угол и спусти штаны. Только отвернись от дороги.

Я выругался. Гриш вздохнул.

– За решётку бы тебя за нарушение общественного порядка. Подожди, я наберу Хоука. Подтвердит – милости прошу.

Пока я выдавал новую тираду, Гриш и вправду позвонил. Понятия не имею, что и кому он сказал, и что ответили Гришу, но как только этот цербер положил трубку, вертушка запищала, индикатор отозвался весёленьким зелёным человечком, и я быстро прошмыгнул в коридоры дома правосудия.

– Сам найдёшься? – спросил Гриш. – А то мне нельзя уходить, а на вахте больше никого.

– Что, ваши ряды редеют? – усмехнулся я. – Зарплата не устраивает или повышенная концентрация лицемерия?

– Ох, по лезвию ходишь, Мерри, – насупился Гриш.

Я пожал плечами и отправился на третий этаж к своему другу. По дороге мне попалось несколько человек, у всех – одно и то же угрюмое выражение на лице. Им тут что, выдают специальные маски? Стараясь спрятать ухмылку и осечь привычку осматриваться по сторонам, я дошёл до следственного отдела и тут же почувствовал себя в безопасности.

За стеклом в приемной я увидел знакомую фигурку. Она стояла на маленькой лесенке возле стеллажа и пыталась запихнуть на полку здоровые папки. Я подкрался сзади и легко шлёпнул её по приятно выпирающим округлостям, обтянутым строгой узкой юбкой.

– Привет, Ева!

Естественно, она вскрикнула, вздрогнула от неожиданности и… споткнувшись, полетела на меня. К такому повороту событий я был готов, поэтому уже через мгновение вернул секретарше Дастина вертикальное положение.

– Мерри! Не стыдно?! – она ударила меня папкой с кипой бумаг. Учитывая, что так называемую бумагу сейчас делают из полимеров, это все равно, что получить по голове куском пластмассы. – Что творишь?!

– Восхищаюсь. Как поживаешь?

Я лучезарно улыбнулся. Ева Файнс была настоящей красоткой: рыженькая, голубоглазая, с невероятно светлой кожей, она походила на старинную фарфоровую куколку, а когда улыбалась, где-то далеко таяли ледники, и за окном начиналась весна. Всё, как я люблю. Что она делала в этих серых стенах, лично для меня было загадкой. Еве была дорога в модели. Или хотя бы – в рекламу.

Она покачала головой и ещё раз ударила меня бумагами, но уже из принципа и несильно.

– Иди ты… Лучше некуда, – улыбнулась она. Боги, это был единственный человек, который понимал меня в этом королевстве скорби! – Опять накопал что-то интересное?

– Ага, умираю от любопытства узнать, кто порешил девочку на юго-западе Уэйстбриджа.

– Ох, да. Такая шумиха с утра, – Ева покачала головой. – Хоук носится, как сумасшедший, под глазами синяки. Ему бы выспаться…

– Да и мне не помешало бы, – сказал я, стараясь справиться с щемящим чувством от потери прекрасных часов безделья в выходной.

– И вправду, – фыркнула Ева. – И побриться заодно.

Я провёл рукой по щеке – точно погладил против шерсти стриженую полчти налысо кошку. Вот что значит забыть об утренних ритуалах.

– Не переживай, ты всё равно красавчик, – подмигнула она, снова забираясь на лестницу. – Ох, расцвёл, как фиалка! Будь добр, подай папки.

Она указала на стол. Да уж, бюрократия умрёт только вместе с человечеством. Я притворно закряхтел, отрывая их от стола. Ева покачала головой и усмехнулась.

– Спасибо. Только тронь меня ещё раз, я тебе руки скрепкошиной отрежу, – пропел её ангельский голосок с лестницы. – Кофе будешь?

– Нет, спасибо. У меня срочное дело к Хоуку, надо его убить.

– Придётся подождать, – ответила Ева, спускаясь. – Он еще на допросе.

– Ого, вот это интересно. Кто жертва?

– Не знаю точно, – пожала плечиками Ева.

– Давно он там занят?

– Часа полтора назад.

Я задумался. Странно. Новость вышла примерно в это же время. Дастин бы не успел растрепать всё журналистам. Я оглядел коридор и,  вздохнув, сказал:

– Ладно, Ева,  я буду кофе. Если, конечно, нет ничего покрепче.

Я подмигнул ей.

– Американо подойдет? – усмехнулась она, качая головой.

Да, милая, я неисправим.

Мы с Евой провели прекрасные полтора часа, беседуя о всякой ерунде, которая не стоила внимания прессы. Так, пустяки – медицина, налоги, рост цен. Говорили, как два обывателя, которым не терпелось продемонстрировать, как много они знают об этом сложном мире, и как глубоко понимают, как он работает. Вот так, обмениваясь флёром поверхностных знаний, предположений и конспирологических теорий, водители, грузчики, электромонтёры и сантехники учились управлять обществом, и жутко негодовали, когда какой-то там политик проморгал такой для них очевидный ход. И почему на должность Генерального не выдвигают представителей рабочего класса? Уверен, мы бы жили, катаясь как сыр в масле – без налогов, коммунальных проблем и долгов, а по вечерам всем бы развозили по банке пива. Впрочем, с большей долей вероятности именно из-за неё люди нашли бы очередной повод угробить друг друга.

Мы добрались до международной политики, когда Ева вдруг замолкла и многозначительно посмотрела в сторону. Я повернул голову. Из дальней двери в коридор практически ворвался Дастин Хоук. В одной руке – плащ, в другой – папка. Он быстрым шагом подошёл к стойке и кинул папку на стол.

– Ева, это к делу, – начал Хоук, но тут его взгляд упал на меня. – Почему посторонние в отделении?

– И тебе привет, – усмехнулся я.

– Он сам зашёл, – уже перелистывая дело, отозвалась Ева. Уголки губ дрогнули, и я понял, кому звонил Гриш, чтобы меня пропустили. – Для прессы?

Ева потрясла папкой.

– Только первая страница. Остальное просто прицепи к делу. Никаких ответов не давать, на все звонки отвечай, что ведётся следствие. Меня нет, – ответил он приказным тоном, а потом небрежным кивком указал мне на дверь. Я не стал мешкать.

Кабинет Дастина походил на переговорную. Окна вечно наглухо закрыты пыльными жалюзи. Два стола выставлены буквой «Т»: тот, что у стени и покороче – рабочее место Хоука. Девственно-чистое, если не считать компьютера. Ни бумаг, ни канцелярии, ни даже кружки, просто голое дерево, моноблок с панелью клавиш. Вплотную к нему – второй стол, длинный и узкий,  разделял помещение практически пополам. Возле стола только два стула, и оба – едва ли не в самом конце. Я обошёл этот памятник интровертности и приземлился на своё обычное место – в видавшее виды кожаное кресло, в дальнем углу делившее пространство с фикусом и замшелым шкафчиком, и развалился в нём, свесив ноги с подлокотника. Отсюда я мог общаться с другом, не чувствуя себя участником допроса.

– Я-то надеялся, что не увижу тебя хотя бы до завтра, – буркнул Дастин. Он бросил пальто на куцую вешалку и закатал по локоть рукава идеально выглаженной белой рубашки.

– А я надеялся, что ты пришлёшь мне результаты экспертизы раньше, чем всем остальным, – парировал я. – Не ты ли мне говорил, что преждевременные выводы грозят наказанием и четвертованием? Из-за тебя мы профукали передовицу. Хитер меня чуть не убила.