– А грант? На что он пойдёт?

– Я бы не стал спешить, всё-таки грант мы пока не получили, – я вдруг понял, что голос Райтмена можно использовать вместо успокоительного. Интересно, часто ли студенты засыпают на его парах? – Мы только подали заявку, но уже получили первое одобрение. Впереди ещё несколько этапов, но надеемся, что наши разработки заинтересуют Международную ассоциацию новой физики. На них мы ориентируемся в первую очередь.

– Правильно, эти ребята подарили миру сверхквантовые компьютеры. А вам они что обещали?

– Если всё пойдёт хорошо, в нашем университете мы сможем открыть лабораторию мирового уровня, чтобы сделать дальнейшие шаги, подробнее изучить то, что нам удалось вывести экспериментально, – улыбнулся Райтмен.

Я усмехнулся про себя. Мне нужно было написать материал о том, о чём мне категорически отказывались рассказывать. Вызов принят, профессор.

– А если в двух словах? Что за феноменальный скачок?

Райтмен понимающе улыбнулся. Мы оба знали, какую игру ведёт каждый.

– Это не столько скачок, сколько… Если говорить метафорически, это маленькая замочная скважина, куда удалось заглянуть, чтобы мельком увидеть очередной проблеск. Я действительно пока не хочу раскрывать карты, мистер Мерри. Скажу только, что мы занимались анализом потока ка-частиц, и пришли к любопытным выводам, которые действительно могут стать основой для нового взгляда на эти кирпичики вселенной. Мы изучали взаимодействие Купола, ка-частиц и хм-м… разных материалов, определяя… хм-м… Поведение потоков. И попытку изменить его.

– Почему вы решили вести такие открытия со студентами?

– В Уэстбридже действительно очень много молодёжи, которая увлечена наукой, – Райтмен задумчиво посмотрел в чашку. – В частности, эта группа специалистов предложила совершенно новаторский подход. Ну и, конечно, как это порой бывает, научные открытия – это набор случайностей. У нас произошло примерно то же самое.

– То есть, это полностью их заслуга?

Райтмен кивнул.

– Я всего лишь курирую, направляю и подсказываю. В меру своих способностей.

– Да уж, молодёжь сейчас знает куда больше, чем мы. Иногда даже становится неловко.

Райтмен издал смешок и покачал головой. Мы прекрасно друг друга поняли.

За спиной послышалось движение. Я обернулся. Студенты, видимо, сдались. Доска была пустой, как и взгляды молодых учёных, тоскующих по упущенной тайне вселенной. Теперь они, видимо, ждали, пока профессор закончит со мной. Я не удержался и улыбнулся.

– Коллеги, – сказал вдруг Райтмен, обращаясь к студентам, – сегодня без меня. О наших достижениях хотят знать все. После разговора с мистером Мерри я поеду на радио.

Меня как по голове огрели. Вот где я слышал это имя! Гарри и Мик представили Райтмена с утра. Просто я был не в том состоянии, чтобы запоминать такие мелочи.

– Один вопрос, ребята, – улыбнулся я. – Прежде чем вы уйдёте – пару слов о работе с мистером Райтменом. Мисс, – я обратился к Саре. Та тут же пошла алыми пятнами, как при лишае. – Как бы вы охарактеризовали его как преподавателя?

– Пр… Профессор Райтмен… – Она подняла на него большие глаза. Тот улыбнулся прямо-таки по-отечески. – Лучший преподаватель на свете.

– О-он в нас в-верит! – вставил Унтер.

Максим кивнул. В общем-то, мне этого было достаточно. Ребята покинули аудиторию.

– Немногословно, но содержательно, – усмехнулся я.

– Будьте снисходительны, это их первое интервью, – с улыбкой парировал Райтмен.

– Для первого раза сойдёт. А они вас ценят.

– Я их тоже, – несколько растерянно сказал он. – У вас есть ещё вопросы?

И тут я совершил страшную ошибку: спросил его что происходит с Куполом. Почему вспышки стали сильнее? Есть ли опасность, что поля не выдержат? Что будет, если поток крафт-частиц обрушится на город? Словом, просто завалил Райтмена вопросами.

За годы работы я понял для себя важную вещь: журналист – что-то вроде переводчика, объясняющего язык науки, культуры и бюрократии обывателю, знакомому со всем этим ровно настолько, чтобы отличать одно от другого. Вот только чтобы перевести, это нужно сначала понять самому, и куда как лучше своих читателей. От Райтмена я надеялся получить ответы, более-менее соответствующие моему уровню знаний, который я считал тем самым средним арифметическим. Как и мои читатели (ну, подавляющее большинство), я не был глубоко знаком с тайнами мироздания на квантовом и метафизическом уровнях, не знал научных терминов, но при этом был далеко не глупым и никогда не считал таковой свою аудиторию. Люди прекрасно понимают, о чём им говорят, они умеют делать выводы. Но только когда информация соотносится со степенью их эрудированности.

Профессор же был о нас более высокого мнения, решив с самого начала пересказать всю новую физику. И каждая попытка уточнить, что он имеет ввиду, уводила меня всё дальше по этому лабиринту квантовых миров, а я как назло сегодня оставил дома хлебные крошки и путеводные нити. Это было похоже на сетевой сёрфинг – ты ищешь рецепт грушевого пирога, а через пару часов обнаруживаешь себя читающим про принцип работы счётчика Гейгера. Притом ты совершенно не понимаешь, для чего тебе эта информация, как ты вообще до неё добрался и где, Коллапс раздери, эта вкладка с рецептом?!

– Таким образом, если применить теорему Мака-Жданова, получается, что поле Родэ просто не работает, понимаете? То есть, мы имеем прямой направленный поток крафт-частиц, которые разбиваются об электромагнитную сеть, сопряжённую с квазигравитонами. И как раз они-то и дают этот эффект. Понимаете?

Я моргнул и с глубоким вздохом упёрся губами в кулак. Райтмен ударился в пространные объяснения о магических взаимодействиях, квазигравитонах и Куполе, заставляя мой мозг плавиться с каждым словом. За эти сорок минут Эрик вложил в мою голову такое количество информации, что, кажется, система начала давать сбой – я отказывался понимать даже слова-связки. Однако мне и правда было любопытно. Этот парень любил своё дело.

– А можно ещё раз? Только попроще. Мы все умрём?

Райтмен вдруг осёкся, посмотрел на меня с извиняющейся улыбкой.

– Нет, мистер Мерри, не умрём. Это обычное явление. Часть квазигравитонов получает случайный заряд от крафт-частиц и распространяет их на другие квазигравитоны. Лавинное увеличение числа заряженных частиц приводит к нарушению постоянного напряжения поля. В местах, где оно достигает предельных значений, случается разряд, ликвидирующий избыток заряженных квазигравитонов.

Я тупо улыбнулся, но в этот раз хоть немного понял, о чём речь. Купол сбрасывает напряжение.

– Почему это происходит так часто и так сильно?

– Атмосферное давление. Уменьшение числа квазигравитонов после одного мощного разряда. Усиление потока крафт-частиц.

Он вдруг осёкся.

– Что-то не так?

– Нет-нет, всё в порядке. Просто я, кажется, снова увлёкся и несколько неточно выразил последнюю мысль. Не пишите об этом, хорошо? А не то меня сочтут сумасшедшим, – Райтмен немного смутился. – Как вы сказали, профдеформация.

Я улыбнулся.

– Напротив. Здорово, когда человек так увлечён своей работой. Очень интересно, правда, я не знал и полови… Ничего, из того, что вы рассказали. Даже жалею, что не пошёл в эту сферу. Но вряд ли из меня бы вышел хороший учёный, с моим-то пониманием.

– Главное, что у вас есть интерес, – Райтмен улыбнулся в ответ.

– Ещё бы. Такие вещи сложно оставлять в стороне. В конце концов, знания – сила, и всё такое. Тем более что с каждым годом жить становится всё любопытнее и любопытнее.

– Мы только в начале пути, Ник, – сказал Райтмен. – Те открытия, которые окончательно поставят точки над «и» появятся  не скоро. Честно говоря, я вообще не уверен, что они придутся на наш век. И даже – на следующий.

– И это я-то скептик? – усмехнулся я.

Райтмен улыбнулся и собрал со стола чашки.

– Впрочем, может, оно и к лучшему. Если мы не можем понять, как что-то работает, может, нам этого и не нужно?