Герман достал из кармана брюк портсигар.

– Не особо. Где твоя подружка?

– Ей нездоровится, разболелась голова. Сильвия подвезет ее до дома. Я бы с удовольствием сделал это сам, но сегодня отлучиться не могу.

– Должно быть, миледи страдает от жары, – произнес Ливий, не отрывая взгляда ли Законника и миссис Шварц. Хорошая новость: на сегодняшний вечер он избавлен от общества Сильвии. Плохая новость: Саида Голдстоун, с которой он надеялся если не поговорить наедине, то хотя бы побеседовать в компании Рихарда, а, может, и потанцевать, хозяина от своего общества тоже избавила. – Я провел большую часть жизни на востоке, но лето выдалось слишком жарким даже для меня.

– Она слишком много работает и слишком мало спит. Я уже перестал говорить ей об этом. Как горох об стенку. Проще переупрямить толпу мужчин, чем мою невесту.

– Невесту? – переспросил Ливий. – Так… ты уже подарил ей кольцо? Вы назначили дату свадьбы? Не то чтобы я надеялся, что ты расскажешь мне об этом, но рад, что все же узнал.

Рихард поднес к губам бокал с коктейлем и опустошил его в несколько глотков.

– Реши я подарить ей кольцо, ты бы узнал первым, Халиф. Сообщил бы даже в том случае, если бы ты сидел в тюрьме. – Он рассмеялся. – Прислал бы открытку со свадебным сюжетом.

– Ну так что? – обратил на себя внимание Герман, закуривая. – Вроде все в сборе, пора поговорить о главном?

– Не хватает мистера Линдера, – сказал Ливий.

При мысли о встрече с Виктором Линдером Халиф начинал нервничать. Это имя он слышал еще в ту пору, когда обитал на востоке. Слухи о Викторе были разными. Кое-кто поговаривал, что в свое время он близко дружил и сотрудничал с Гектором Минцем, парнем, который когда-то наводил ужас чуть ли не на всю Европу, конфликтовал с Аднаном Саркисом, бывшим покровителем Ливия, и обожал вставлять палки в колеса тем, кто толкает дурь и живой товар. Теперь Гектор Минц отдыхает в могиле, а его империя давно поделена. Ее частью был Треверберг. Именно эту часть и получил Виктор Линдер еще в ту пору, когда его могущественный приятель жил в полную силу. Он был женат, имел двоих детей и в общей сложности десять лет из своих сорока провел в тюрьме. Об Офире и Германе Рихард говорил с насмешкой, а о Викторе – с искренним уважением. Ливий не помнил, кто в последний раз удостаивался такого тона.

– К слову, мерзавец, который раньше встречался с Энджи, хотел отправить Цезаря за решетку, – сказал Герман.

– Кристофер Ланц, – пояснил Рихард для Халифа. – Детектив из отдела по борьбе с наркотиками. Это он засадил Офира пять лет назад. Кстати, он вернулся к работе. Потрепанный, но вполне живой. Этот парень опасен.

– Шлепнуть его – и дело с концом, – предложил мистер Шварц, попыхивая сигаретой. – Я уже предлагал.

– В прошлый раз мы порешили целое стадо осведомителей. Соскучился по славным денькам? Наших внутренних проблем тебе не хватает?

– Мистер Хиббинс решит наши проблемы, – с деланой веселостью рассмеялся Герман. – Он ведь здесь за этим, да? Кстати, а при чем здесь наркотики, мистер Хиббинс? Все называют вас восточным королем работорговцев. И последний срок вы отхватили как раз за это. Каков ваш опыт обращения с дурью? Помимо чисто практического опыта и некрасивой истории с десятью килограммами героина на иракской границе?

– Добрый вечер, господа. Прошу прощения за задержку. Моя жена в больнице, я навещал ее.

Рихард повернулся на голос.

– Привет, Виктор. Легок на помине. Надеюсь, Наоми идет на поправку?

– Очередной истерический припадок, или как там это называется. Галатея вот уже два месяца не присылает писем, и она возомнила себе, что ее отправили в зону боевых действий. Как по мне, чем дальше эта девчонка от Ночного квартала, баров, которые она грабила, и дури, которую она употребляла, тем лучше. Даже если ее отправили в зону боевых действий – что с того? Ей достался мой характер, но его необходимо закалить. Армейская дисциплина придется как нельзя кстати.

Герман подошел к одному из столов и затушил сигарету в хрустальной пепельнице.

– Господи, это же твоя дочь. Ты на полном серьезе хочешь, чтобы ее отправили на войну?

– Тебе бы тоже не помешало, но поздновато, останешься слюнтяем. Мистер Хиббинс, полагаю?

Виктор Линдер походил на аристократа из прошлой эпохи, заброшенного в современный мир. Впрочем, он по этому поводу не переживал и отлично вписался в новую атмосферу. Ливий обратил внимание и на армейскую выправку, и на широкие плечи. Скорее всего, пловец, но бывший, если судить по нездоровой бледности. В иссиня-черных волосах Цезаря серебрились седые пряди, лицо тронули первые морщины, и внимательные темно-карие глаза в таком обрамлении выглядели странно, чересчур молодо. Халиф пожал протянутую ему руку, думая о том, что с этим человеком нужно держать ухо востро. Лесть с ним не сработает. Он уважает только силу.

– Мистер Линдер. Рад знакомству.

– Вы не похожи на итальянца, кожа слишком светлая. Кстати, обращение вас устраивает? Или я должен говорить «ваша светлость граф Винчелли»?

Ливий улыбнулся и покачал головой.

– Меня устроит имя. От отцовского титула я отказался.

– Особняк великолепен. Хотелось бы увидеть его изнутри, но вас просили об этом не единожды, и вам это до смерти надоело, так что как-нибудь в другой раз. И светская шелуха вам тоже до смерти надоела, я вижу это по вашему лицу. Не терпится заняться по-настоящему важными делами, ради которых вы сюда приехали. Рамон рассказывал о вас. Да и Рихард тоже. Если верить их словам, у вас много достоинств. Надеюсь, знание своего места входит в их число. – Он доверительно наклонился к уху собеседника. – Это главное правило в нашем городе. Вы должны знать свое место. Бунтарей здесь не любят. Считайте, что я вас предупредил.

Рамон подвел сияющую от радости Энджи к гостям.

– Музыка чудесна, мистер Хиббинс! Обожаю танцевать на свежем воздухе! Мистер Эверетт, вы великолепно танцуете! – Она улыбнулась Виктору. – Добрый вечер, мистер Линдер.

– Здравствуйте, миледи, – поприветствовал женщину Цезарь, наклоняясь к ее руке.

– Дорогой, – посмотрела Энджи на Германа, – я хочу посмотреть на особняк, но мистер Хиббинс беседует с гостями и не может прерваться ради такой чепухи… мистер Эверетт согласился сопровождать меня. Надеюсь, ты не против?

Герман бросил на Рамона взгляд, в котором читалось все, что он об этом думает, но на его губах появилась почти искренняя улыбка. Кое-кто здесь и вправду знает свое место, подумал Ливий.

– Хорошо, милая.

– Осмотрим все как следует, потом расскажу! – пообещала Энджи и, влекомая спутником, удалилась в направлении дома.

Тягостное молчание нарушил Виктор.

– Потаскуха тебе под стать, – рассмеялся он. – Явилась на светский прием чуть ли не в костюме Евы, крутит задом перед всеми гостями, а ты не сказал ей ни слова. Я бы никогда не выпустил Наоми из дома в таком виде. Не позволил бы даже спуститься к обеду. Пусть Эверетт ее отымеет. Хотя бы раз в жизни женщина должна узнать, каково это – нормальный мужик.

На щеках Германа выступили красные пятна, но он не проронил ни слова. Цезарь по-отечески похлопал его по щеке.

– Ты молодец. Веди себя хорошо, тебя ждет большое будущее. Ты знаешь, я всегда держу свое слово.

Он достал сигарету из смятой пачки, и Ливий поднес к ней зажженную спичку. Из-под манжеты рубашки Виктора показалась часть татуировки. Проследив за взглядом хозяина, он расстегнул пуговицу, закатал рукав и продемонстрировал рисунок целиком. Голову дракона, обвивавшего руку, венчала корона.

– Тонкая работа, – сказал Халиф.

– Благодарю. Сидел со мной один парень, знал толк в этом искусстве. Я говорил, что, скорее, умру, но не буду разрисовывать себя татуировками. Увидел его работы на других и не устоял. Потом сделал вторую, потом – третью. И понеслось. У вас, наверное, подобных украшательств полно?

– Только одна. На большее меня не хватило.

– Не любите боль?

Молодой светловолосый вампир, о мастерстве татуировщика которого шла слава по всей тюрьме, внимательно оглядел медальон Ливия и расставил пальцы, показывая размер будущей работы. «Слишком крупно», – сказал Халиф. «Если хочешь, чтобы с деталями, иначе не получится. Без деталей – это халтура. Халтурой я не занимаюсь, – заявил вампир. – Где делаем-то?». «На спине, под левой лопаткой», – ответил заказчик. «Уверен? – уточнил вампир. – Больно будет». «Больно – это хорошо», – кивнул Ливий. Боль хотя бы ненадолго отвлекала его от мыслей об морфии, а боль, которую причиняла игла из храмового серебра, должна была прогнать все лишнее из головы. Именно это, а не желание во что бы то ни стало обзавестись татуировкой с изображением бога Ливиана, толкнуло его на глупость. Боль и вправду была адской. И от мыслей о морфии избавила, пусть и ненадолго. Зато татуировками он насытился на всю оставшуюся жизнь.