– Завтрак в кухне на столе. Тоня уже час как принесла. Да и холодильник тебе забила: папа распорядился.

С этими словами она снова уткнулась в журнал, давая понять, что завтракать не планирует. Платов был ей за это благодарен: он по-прежнему не знал, как правильно отвечать на решительные действия девушки, которую помнил ещё ребёнком и которая изо всех сил пыталась доказать ему, что стала взрослой.

Едва Паша закончил завтракать, сделал глоток кофе и затянулся первой, самой сладкой затяжкой, как Лика снова напомнила о себе, появившись в дверях кухни. Опёршись о косяк, она без лишних пауз, будто продолжая прерванный разговор, объявила:

– …А дела у нас с тобой сегодня такие: папа разрешил мне поехать с тобой на ночную рыбалку. В Озерки. Так что надо собираться.

Паша поперхнулся кофе и, ошарашенно посмотрев на Лику, спросил:

– А Гарик понимает, чем может закончиться эта рыбалка?

– Не знаю, не спрашивала, – Лика повела плечом, будто этот вопрос слабо её интересовал. – Главное, что я понимаю. Хочу расстаться с девственностью не на твоём старом диване, а в красивом месте…

– Есть одна проблема, – Платов хмыкнул.

– Какая? – Лика скрестила руки на груди, словно защищаясь. Шёлковая майка, матово отблёскивая, отчётливо обрисовывала контуры её тела.

Паша сглотнул и всё-таки сказал, чувствуя, как неубедительно звучит его голос:

– Ты забыла спросить, хочу ли я лишать тебя девственности…

На мгновение огонёк безудержной дерзости в глазах Лики погас. Страх? Неуверенность? Или перегруппировка внутренних сил для новой атаки? Похоже, всё разом.

– Брось. Я тобой сегодня налюбовалась. Полюбуйся и ты, – потянув руки вверх, Лика одним движением сбросила с себя майку, обнажая молочно-белую грудь на фоне загорелой кожи. А затем, потянула за молнию на шортах: Павел готов был поклясться, что и там белья может не быть. Хотя кто об этом думает, когда перед ним оказывается голая девушка…

От неожиданности Пашу всего как током прошибло. Не в силах отвести глаз от Ликиного тела, совершенно безукоризненного, он только и смог прохрипеть что-то вроде:

– Иди домой, Лика. Нужно о многом подумать…

Лика быстро оделась. И уходя, почти спокойно посоветовала:

– Много думать вредно. Возьми плавки и полотенце. Остальное соберу я.

Уже у самой двери он не без удивления заметил, что девушка дрожит. Но Лика не позволила себе сорваться. Резко встряхнувшись и собравшись (откуда у этой девчонки столько сил?), она уверенно отчеканила:

– Думай, Спиноза, я об этой ночи пять лет мечтала.

«Любимый», «пять лет мечтала»… А ведь он и видел-то её только летом.

Подумать было над чем. Только он хотел избавиться от одной проблемы, как тут же – на, получи другую. Вечные метания между «хочу» и «правильно». Павел расхаживал по гостиной, стараясь привести мысли в порядок. Достал из серванта старую потёртую колоду карт и стал автоматически раскладывать их на столе по мастям и ранжиру. Он свято верил в тайный ход карт и надеялся, что они, как всегда, что-то подскажут.

Ну, во-первых, Наташа. Он никогда не изменял ей и был уверен, что она тоже. И, хотя Паша ничуть не соврал, когда сказал Лике, что прежних страстей между ними давно нет, он всерьёз и не думал о расставании. В этом-то, собственно, и заключалась проблема: их отношения замерли на какой-то странной стадии, когда всё уже вроде как было и ничего нового не предвидится. А ещё Паша знал, что один из товарищей Боги, югославский консул и просто красавец Милан, мягко говоря, неравнодушен к Наташе. И не будь его, Платова, рядом, она, возможно, ответила бы взаимностью…

Эта спасительная мысль подействовала на него успокаивающе. Никто не любит чувствовать себя виноватым. Вот и для Паши влюблённый консул из забавной нелепицы стал неким компромиссом с совестью.

Теперь Гарик и Лена. По возрасту Гарик занимал промежуточное положение между Павлом и Платовым-старшим. Так уж повелось, что все они были на «ты», а в последнее время Паша даже больше общался с Гариком, чем вечно занятый старший Платов. И если Лена по своей дворянской простоте могла воспринимать ночную вылазку дочери как забаву вместе выросших приятелей, то Гарик со своей еврейской проницательностью чётко понимал, чем может закончиться эта ночная рыбалка. Ну а раз понимает, значит, так хочет.

Лика – вот главная проблема. Несмотря на свою внешне довольно безалаберную жизнь, Павел считал себя человеком порядочным. Потому ему было важно разобраться, что сейчас он чувствует к ней. Проблема была в её настойчивости, мешающей смотреть на вещи трезво. Он вспомнил момент, когда увидел её на велосипеде: как она сняла кепку и очки, подставив лицо лучам солнца. Затем недавнее представление… Неужели всё-таки влюбился? Вот уже и о расставании с Наташей ненароком стал думать, чего раньше с ним никогда не случалось…

Паша смешал разложенную на четыре фриза[1] колоду и наугад вытащил две карты. Выпали дама треф и бубновый король. Значит, любовь. А кто может ей сопротивляться?

И главное – зачем?

Лика заехала за Пашей на старой «Победе», которую лет десять назад Платов-старший подарил Гарику, тогда ещё не председателю райпотребсоюза, а простому заготовителю.

Девушка беспрерывно сигналила и, когда Павел вышел, захватив старую ветровку, плавки и полотенце, облегчённо заулыбалась. Вся машина была завалена какими-то кульками, пакетами, пледами, а к багажнику на крыше была прикручена бечёвкой огромного размера коробка. «Семья инженера отправляется на летний отдых», – подумал Паша, а вслух заметил:

– Мы что, отправляемся жить в Озерки навсегда?

– Может быть, – Лика неопределённо развела руками и, подвинувшись, освободила водительское место для Павла.

С первых же минут в машине установилась гнетущая тишина. Паша чувствовал себя не мужчиной в предощущении обладания красивой девушкой, а статистом в какой-то низкопробной постановке. Видимо, то же самое ощущала и Лика. Чтобы как-то разрядить обстановку, Паша спросил:

– Мы на свадьбу едем или на похороны?

Лика, слегка задумавшись, ответила:

– И на то, и на другое. На нашу свадьбу и на похороны моего детства.

Оба громко расхохотались. Мрачная обстановка сразу разрядилась. Паша заехал на полянку лесосеки, обрамлявшей дорогу. Достал бутылку шампанского из корзинки на заднем сиденье, наполнил бокалы и, подхватив Лику на руки, торжественно произнёс:

– Не знаю, как насчёт свадьбы, но то, что я чувствую сейчас, по-моему, очень похоже на любовь…

Когда они подъехали к своему Озерку, уже смеркалось. Павел стал вытаскивать из машины бесконечные кульки и пакеты, а Лика аккуратно раскладывала их содержимое.

– Скажи, Лика, а что в этом бауле на крыше машины? Я всю дорогу гадал, но так и не понял.

– Я думала, в дороге тебя занимали более приятные мысли. А в коробке раскладной столик и стульчики.

– Это ещё зачем?

– Хочу накрыть стол как полагается.

– Ну, это уже похоже не на романтический пикник, а на торжественную церемонию сдачи объекта в эксплуатацию.

Лика прыснула, бросила в Пашу подвернувшуюся корягу и, всё ещё смеясь, крикнула:

– Гадкий мальчишка, иди лучше собери хворост для костра!

«Где-то я это уже слышал», – подумал Паша и пошёл вглубь леса собирать сухие ветки.

Вернувшись из леса с охапкой дров, Платов глянул на преобразившуюся полянку перед Озерком и недоумённо покачал головой.

Посреди поляны стоял накрытый белой скатертью стол, сервированный по всем правилам этикета на двух человек: с салфетками, приборами и хрустальными бокалами. На маленьких тарелочках были разложены разные деликатесы. И всё это великолепие венчала бутылка французского шампанского в ведёрке со льдом.

– А лёд-то откуда? – именно это серебряное ведёрко со льдом больше всего потрясло Платова.