Увидев её впервые, он как-то сразу понял: она особенная!

Так началась третья глава в жизни его сердца – глава, как он сам думал, последняя и, может быть, самая важная…

– Ты как? Я тут включила российские новости, а там ты…

– Здравствуй, Мила. Со мной всё нормально. Ты ведь знаешь: становиться телезвездой я не планировал. Но какие-то ребята решили снять сериал. Это не первая моя роль, конечно, но пока самая известная…

Павла самого покоробило от шутливого тона, которым он говорил. Ему хотелось успокоить Милу, показать, что всё в порядке. Однако способ был выбран явно неправильный, судя по короткой, но заметной паузе по ту сторону.

– А отказаться от роли можно? Или хотя бы нанять каскадёра… – подхваченная шутка повисла в воздухе неоконченной: Мила подыгрывала с трудом. – Я хочу взять билет на ближайший рейс до Москвы. Или ты можешь прилететь ко мне в Лос-Анджелес – так было бы даже лучше. Здесь тебя никто не будет… доставать.

Платов усмехнулся этому «доставать».

– Мила, послушай: мне рекомендовали никуда не выезжать, пока начинается следствие. При всём желании твой приезд придётся отложить. Тут сейчас такая суматоха… К тому же дела никто не отменял… Всё нервно. Ты не обижайся…

…Отношения Павла и Милы развивались стремительно: оба не ожидали, что короткое знакомство почти сразу же пробудит большие чувства, противиться которым невозможно. Они быстро обвенчались, поняв, что не могут друг без друга. Но полноценной семьёй, несмотря на удивительную душевную близость, даже спустя год так и не стали – их жизни пока не были сплетены общим домом и бытом.

Радмила Драгович – американка с сербскими и русскими корнями – всё никак не могла оставить свой бизнес, требовавший частых перемещений по миру, и перебраться к мужу в Москву. Слишком много вопросов следовало решить до этого момента. Передать ли дела управляющим и руководить удалённо или вовсе продать компанию? Бросить карьеру или просто снизить активность? Перестать мотаться между родными для неё Лос-Анджелесом и Москвой или пытаться организовать жизнь на два города?

Платов же наконец-то ощущал в себе желание строить настоящую семью – поздновато он дозрел, конечно, но лучше уж так, чем никогда, – и вопрос совместного проживания поднимался в их разговорах всё чаще. Платов считал, что до конца этого года им обязательно нужно съехаться. Но обстоятельства последних дней несколько пошатнули его планы…

– Понимаю, что тебе не до меня… – она сразу отступила, будто заранее знала ответ и была готова к нему. Но прежде чем разговор смялся бы окончательно и в трубке повисла неловкая тишина, она вновь заговорила, стараясь – Павел отчетливо почувствовал это – казаться спокойной: – Нельзя обойти эти твои ограничения и всё же приехать ко мне?

Второй заход на уговоры заставил Платова улыбнуться. Мила всегда вела себя деликатно, но за этим ощущалась мягкая сила: не споря и не противореча, она плавно вела свою линию, склоняя собеседника к компромиссу. И он охотно бы поддался, будь обстоятельства другими…

– Прости. Могу только сказать, что это не по моей вине.

– Я тебя и не виню. Просто переживаю…Тебе небезопасно оставаться в Москве, неужели это не очевидно? Сегодня не попали, а завтра? – Мила уже не могла сдерживать эмоции.

– Хотели бы попасть – попали. Не думаю, что я такая мелкая мишень. Бегаю не слишком резво – артрит, колено…

– «…Сколиоз, рахит, больная печень и несносный характер. Валюсь, рассыпаюсь», – передразнила Мила. Она умела поддеть. А ещё страшно не любила, когда он всерьёз или в шутку упоминал свой возраст. – Тебя послушаешь – вот вроде бы умный же человек, а говоришь иногда такие глупости…

– Я тоже по тебе скучаю. И очень рад, что ты позвонила.

Встреча с Милой изменила его прежние логические построения, которыми Платов хотел огородиться от серьёзных чувств и необходимости перестраивать свой давно налаженный быт. Поначалу Павла смущала разница в возрасте: ей только-только исполнилось 30. Но эти сомнения Мила почти моментально развеяла. Они поженились едва ли не на втором свидании. Это со стороны, должно быть, выглядело скоропалительным решением, но то была та любовь, перед которой все логические расчёты рассыпались в труху…

Он и сам не заметил, в какой момент уснул: то ли они с Милой ещё болтали, то ли он всё-таки положил трубку, попрощавшись… Недавний шок дал о себе знать в причудливой форме, да и усталость последних дней, когда отдыхает тело, но не разум, перевела его в «спящий режим» без всяких предупреждений. Но покоя не было даже во сне.

Сначала ему снилось, что он сидит за игровым автоматом где-то в Бонне, раз за разом просовывая евро в узкую железную щель и поворачивая ручку. Вот наконец четыре пиковые дамы выстроились в ряд – зазвучала победная музыка! И тут автомат погас вместе со всем освещением в казино. Когда же свет включили, оказалось, что никто не хочет обналичить его выигрыш и нужно идти в какое-то здание рядом и заполнять докладную у полковника Кашина, почему-то одетого в старомодный френч.

Затем ему привиделся Киев – то есть во сне он знал, что это Киев, хотя почти все здания несли на себе неуловимый московский отпечаток. В этой части сна он ехал в гости к Виталику, причём тот сидел рядом с ним в машине таким, каким был в молодости. Наконец, когда они подъехали к одному из домов и поднялись по лестнице, дверь им открыл Царевич. В квартире что-то отмечали – не то свадьбу, не то день рождения, и вокруг Павла мелькали Сабуров, смутно знакомые коллеги его отца, лорд Спенсер… Наконец, он подошёл к столу с закусками и увидел Наташу – она сидела к нему спиной, в белом платье со сломанной молнией. Он зачем-то попробовал расстегнуть «собачку» до конца – и внезапно понял, что это не Наташа, а Мила. Мила попросила его потанцевать с ней. Но тут снова подошёл молодой Виталик и сказал, что неподалёку играют «Динамо» и «Спартак» и нужно успеть на игру, потому что они заявлены в основной состав. Павел чувствовал, что Виталик использует матч как повод разлучить его с Милой…

Платов снова сел в машину и обнаружил, что на заднем сиденье свернулась потрясающей красоты змея, принявшая форму ремня безопасности. Он задёргал ручку, пытаясь вырваться. Кто-то подошёл к окну – силуэт просматривался лишь краем глаза – и стал стучать снаружи по стеклу, мерно отбивая какой-то ритм. Дробно и чётко. Звук всё усиливался, перейдя в стук дождевых капель, затем практически в обстрел. Павел почувствовал, как салон медленно заполняет вода: вот она поднялась по щиколотку, вот прибыла ещё… Он судорожно задёргал дверь, и тут, когда вода уже поднялась почти до самой крыши, стекло словно само собой взорвалось, позволяя глотнуть свежего воздуха…

…Павел открыл глаза. Московская морось била по окнам косыми струями. Чуть скосив глаза, он понял, что на часах только шесть утра. Некстати захотелось пить.

Последующие несколько дней будто бы продолжали этот бессвязный сон. Павел тонул в суете – мутной и вязкой… Ещё одна встреча с Кашиным: опять те же вопросы от следователя и ни намека на ответы. Разгребание странных проблем и форс-мажоров по бизнесу, поток которых и не думал ослабевать, – всё словно разом поломалось и разладилось (или кто-то поломал и разладил?). Особенно неприятным было то, что кредитный комитет снова отложили – теперь уже на три недели. Увесистые отчёты Сабурова, вылавливавшего десятки заказных статей о покушении «на олигарха из 90-х и заказчика недавних убийств двух видных чиновников», которое изображалось как «кривая инсценировка для отвода глаз».

Павел чувствовал подбирающуюся усталость. Не от объёма навалившихся дел. А от иррациональности происходящего вокруг. Невозможность найти разумное объяснение событиям последних дней выводила его из себя.

Поэтому Платов ждал одного очень важного звонка, зная, что последующая за ним встреча многое прояснит…