Виталик будто бы и не заметил, что заступил за незримую черту. Он просто-таки источал уверенность и вальяжное самодовольство.

– Ладно уж, гулять так гулять: прощаю тебе прежние задолженности. И даже готов открыть новую кредитную линию – вернёшь борзыми щенками… Или отработаешь как-нибудь… – Платов поморщился от этой неказистой саркастичности.

Сейчас Павел Николаевич изучающе смотрел на товарища. С каких это пор Виталик начал вот так разбрасываться деньгами, прощая долги? Нет, он всегда был человеком достаточно успешным, неплохо зарабатывая на антикварных сделках. Да что неплохо – иной посчитал бы его состоятельным: хороший дом за городом, сын в Лондоне, прочие атрибуты достатка. Меж тем Виталик, сколько помнил его Платов, был предельно аккуратен в расходах: попросту деньгами не сорил, не кутил, в игры по-крупному не ввязывался. Не потому, что не мог себе позволить. А потому, что не умел себе позволить. Таким уж уродился.

Настроение у Павла стремительно портилось. И ведь заранее знал, что Виталик не тот человек, с которым надо поправлять моральный дух…

Обсудили размер ставок. По мнению Павла, планку задрали высоковато для дружеской игры, которая задумывалась в качестве развлекательной. Но противостоять разбитному напору Виталика не было сил – они покидали Платова вместе с настроением.

– Ты же у нас в игре признанный профессионал, – пояснил Виталик, – а значит, для тебя хорошая ставка – это и не риск никакой. Скорее знак уважения… тебе с моей стороны, – снова одинокий смех.

Вроде ничего такого Виталик не сказал, однако красноречивым свидетельством тому, что разговор развивается явно как-то не так, служило затянувшееся молчание Артёма: обычно его не заткнуть, а тут неловкая тишина.

Справедливости ради, назвав Платова профессионалом, Виталик не соврал. Карты Павел Николаевич знал практически с детства. Сначала наблюдал за взрослыми: в компании его родителей детей редко отсаживали за отдельный стол, – потом пробовал играть сам; а поднаторев годам к 15–16, начал обыгрывать домашних и знакомых. Когда же прошла ещё пара лет, Платов обнаружил, что его умения позволяют ему участвовать и в играх посерьёзнее, чем он и стал пользоваться, постепенно нарабатывая нужные навыки. Карты приносили деньги – сначала хорошие, потом большие. В итоге игра стала для него работой. В полном смысле этого слова. Ей он посвятил немало лет…

Павел и не заметил, как Артём в какой-то момент словно растворился в пространстве. Вроде только что был здесь – и вот уже его нет совсем. «И правильно сделал, – подумал Павел. – Хорошего вечера сегодня не получится точно».

А ещё промелькнула мысль, что неплохо было бы проучить Виталика. Что-то он уж больно наглый сегодня. И энергию высасывает больше обычного. Но мысль была нелепой, Платов осознавал это отчётливо. Не в той он сегодня форме, не в том настроении, чтобы кого-то чему-то учить.

На пути к профессионализму прежде всего игрок приобретал умение шестым чувством определять, когда стоит вступать игру, а когда случается тот самый «не твой день». И этим тайным для большинства знанием Павел Николаевич овладел в совершенстве. Сейчас опыт подсказывал: ничего путного не выйдет.

Виталик достал колоду, предложив особо не мудрить и играть здесь, пока погода «располагает».

…Они играли уже больше полутора часов, когда Павел окончательно понял: игру нужно побыстрее сворачивать. И не потому, что карта не шла и он несколько раз подряд проиграл. Платов не мог толком сосредоточиться: в голове, будто в улье, роились, мешая своим жужжанием, десятки бессвязных образов. «Жигуль», чиновники – убитые и живые, следователи, британские банкиры и американские инвесторы… Прошлое и настоящее. Лика, Мила, Наташа… Слишком много всего разом.

Пытаясь остановить этот вихрь, Платов выпил больше, чем дозволяют карты. Итог предсказуем: ум потерял остроту, подступала усталость – видимо, сказалось пережитое за последнее время. Виталик же в спиртном себе совсем не отказывал: закидывался виски. Алкоголь придавал ему решительности и дерзости в игре, а язык делал более развязанным.

Павел, наверное, давно бы поддался усталости, если бы не вспышки раздражения, которые провоцировал Виталик. Его действия и слова били будто электрошоком. Пока Павел удерживал эмоции в себе, меж тем чувствуя, что долго это не продлится.

Виталик в равной степени не умел как проигрывать, так и выигрывать.

На протяжении всех полутора часов игры он практически каждый свой успех отмечал с преувеличенной радостью, в которой звучали нотки снисходительности. Виталик словно вёл принципиальную схватку с заклятым противником, оказавшимся неожиданно гораздо слабее, чем ожидалось и помнилось. И чем больше не получалось у Павла, тем большее удовольствие испытывал его партнёр. Причём не пытался этого скрывать. А даже напротив – всячески подчёркивал.

Павел не шёл на поводу. Виталик давил сильнее.

В какой-то момент он не просто стал намеренно говорить под руку, чтобы сбить игру и навязать свой темп, но делал всё, чтобы своими подколами довести Платова до бешенства. По крайней мере, так это выглядело.

– Ну что ты, Паш, всю фортуну истратил? Ну это несерьёзно, смотри-ка, что тут у нас…

И в прежние времена эта манера Виталика накаляла атмосферу будь здоров. Тут же у Павла возникло стойкое понимание, что его пригласили не столько поиграть, сколько покуражиться. Виталик же игнорировал сгустившееся напряжение:

– Терц! – победоносно объявил он и выложил на стол козырных короля, даму и валета. – Ну и «белла» в придачу…

«Это уже было», – подумал Платов, заглянув в свои карты. И правда, терц…

– Партия снова твоя… Доволен?

– Более чем, – Виталик оскалился в улыбке. Ну в самом деле, в чём причина такой радости? Не от выигранной же солидной суммы… – Знаешь, Артёма придётся расстроить: не такой уж ты уникальный везунчик. Хотя тебе вообще грех жаловаться: прихлопнуть хотели, и то не смогли…

– Ждал, чтобы прихлопнули, что ли? – последние слова Виталика ожгли Платова какой-то непонятной скрытой злобой.

– Бред не неси! Там тебя, слава Богу, удача не обошла. А сегодня она уже со мной. Ну не злись, не злись. Вижу, проигрывать ты так и не научился. Непривычно же, да? С почином. Не всё же тебе одному: деньги там, бабы… – Взгляд Виталика, до этого мутный от выпитого, на последнем слове стал давящим. – Или ты хотел, чтобы я тебя тут развлекал в поддавки?

– Поостынь! – Павел Николаевич был взведён до предела. – Ты перебрал. И с алкоголем, и со словами.

– А, ну да, простите. Всё время забываю, что Павел Платов – дело особое и к нему особый подход нужен. На него человеческие законы не распространяются. Пули – и то отскакивают…

Что Виталик говорил дальше, Павел уже не слушал. Когда говорят о красной пелене перед глазами, имеют в виду явно нечто именно такое. И хотя не дрался он давно, свой порыв сдержать не смог. Да и не хотел.

Резко встав из-за стола, Платов быстрым и точным ударом врезал Виталику в его аристократический нос.

Тот кулем повалился навзничь. А Платов тем временем развернулся и пошёл к выходу, по дороге фиксируя испуганные лица персонала, не решающегося даже посмотреть на него.

Когда Платов, всегда тонко чувствующий окружающую обстановку, договорился о встрече с Каменским у памятника героям Плевны, он уже примерно понимал, что услышит от чиновника администрации президента. Да уж и куда яснее: прежде безотказный телефон стал дозваниваться до нужных людей реже, поставки подвисали всё больше, а прежние радушные партнёры улыбались как-то натужно. Пазл из этого складывался нехороший, хотя внешне всё оставалось пристойным: кроме вопроса с кредитом, все остальные дела продолжали пусть со скрипом, но двигаться. Хотя именно это ощущение – будто толкаешь несмазанную тяжёлую дверь, когда прежде все двери распахивались перед тобой настежь, – сильно раздражало. Будь Павел чуть сильнее склонен к меланхолии – его бы уже давно этой дверью придавило. Но, по счастью, ему пока вполне хватало воли преодолевать трудности. Только характер, пожалуй, совсем испортился вместе со сном: заснуть получалось не всегда, и это сильно отдавало по утрам в виски, заставляя мучиться от головной боли без всякого похмелья.