Иезекииль постоянно возвращается к теме нечестивой женщины, которую Яхве из уважения к ее имени все же не спешит отторгнуть (см., например, гл. 20). Свое привилегированное положение Израиль получил отнюдь не за заслуги — Яхве просто выбрал его среди других народов. Историческая катастрофа рассматривается как кризис брачного союза Яхве и Израиля, но значительно важнее тут оказывается идея вездесущности Господа. Бог не ограничивает свое присутствие каким-то особым пространством. Поэтому не имеет значения, поклоняется верующий Яхве в своей стране или же на чужой земле. Важна лишь внутренняя жизнь верующего и его поведение по отношению к ближнему. Иезекииль больше всех других пророков обращается именно к индивидууму.[754]

С падением Иерусалима в пророчествах Иезекииля появляется новое содержание — надежда на восстановление Израиля. Для Господа нет ничего невозможного. В экстатическом видении перед Иезекиилем предстает "поле, и оно было полно костей"" от прикосновения святого духа останки "ожили и стали на ноги свои". Так Господь поступит с Домом Израилевым (37:1-14). Иными словами, хотя Израиль и мертв, он может быть воскрешен чудесным образом. В другом пророчестве (гл.36) Яхве обещает высланным возращение домой, восстановление и умножение народа. Но главное — он возвещает спасение Израиля: "И окроплю вас чистою водою, и вы очиститесь от всех скверн ваших… И дам вам сердце новое и дух новый дам вам… вы будете ходить в заповедях Моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять. И будете жить на земле, которую Я дал отцам вашим, и будете моим народом, и Я буду вашим Богом" (36:25–28). Он утверждает, как и Иеремия, что будет Новый Завет, который есть не что иное, как новое Творение. Но поскольку из-за рассеяния Израиля возник вопрос о всемогуществе и доброй славе Господа, Иезекииль объясняет это новое творение желанием Яхве вернуть святость своему "имени, которое обесславил дом Израилев у народов, куда пришел" (36:21). Давид, князь и пастырь, примерный «раб» Божий, воцарится над новым Израилем (37:25 и сл.; 34:23 и сл.). И в последних главах (40–48) Иезекииль подробно описывает будущий Храм (являющийся ему в экстатическом видении) и ту обрядность, которую будут практиковать в новом Израиле.[755]

Пророки не исчезают в заключительные годы Исхода и в последующий период (см. том II). Но в их «посланиях» теперь развивается намеченная Иеремией "теология спасения". Правомерно поэтому на данном этапе попытаться оценить роль пророков в религиозной истории Израиля.

Прежде всего нас поражает в пророках их критическое отношение к культу и та ярость, с которой они обрушиваются на синкретизм, на ханаанское влияние, именуемое ими «блудом». Но этот «блуд», вызывающий у них такой гнев, есть одна из самых распространенных форм космической религии. В космических религиях, характерных для земледельческих народов, сохранялась простейшая диалектика сакрального, в особенности вера в то, что божественное воплощается или проявляется в космических объектах и ритмах. С самого прихода израильтян в Палестину приверженцы Яхве клеймили эту веру, как наихудшую из возможных форм идолопоклонства. Никогда еще космическая религиозность не осуждалась столь яростно. В конце концов, пророкам удалось освободить природу от любого божественного присутствия. Целые категории предметов из мира природы: возвышенности, камни, источники, деревья, некоторые злаки и цветы — будут объявлены нечистыми, потому что их осквернило поклонение ханаанским божествам плодородия.[756] По-настоящему чиста и свята лишь пустыня, потому что только там Израиль оставался верным своему Богу. Священные свойства растений и вообще яркие природные эпифании будут вновь открыты только позже, в средневековом иудаизме.

Культ, и прежде всего, кровавые жертвоприношения, тоже осуждался. Дело не только в том, что он был осквернен ханаанейскими элементами, но и в том, что и священники, и миряне считали его идеальной формой поклонения Богу. Однако пророки утверждали, что бесполезно искать Яхве в святилищах; Господь "ненавидит, отвергает" жертвоприношения, праздники и обряды (см., например, Ам 5:4–6, 14–15, 21–23); он требует от человека честности и справедливости (5:24). До изгнания пророки никогда не говорили о том, чем должен быть культ для верующего. Эта проблема даже не вставала, поскольку народ не возвращался к Яхве. Пророки хотели преобразить не культ, но человека.[757]

Десакрализация природы, обесценение культа, т. е., коротко говоря, резкое и полное отвержение космической религиозности, а главное — придание первостепенного значения духовному возрождению индивидуума через окончательное возвращение к Яхве — вот ответ пророков на исторический кризис, угрожавший самому существованию обоих еврейских царств. Опасность была грозная и совсем близкая. "Радость жизни", неотделимая от любой космической религии, — это не только богоотступничество, но и просто иллюзия, которая тут же исчезнет, когда разразится неминуемая национальная катастрофа. Традиционные основы космической религии: тайна плодородия, диалектическое единство жизни и смерти, — отныне сулили лишь ложное чувство безопасности. Действительно, космическая религия вселяла уверенность, что жизнь никогда не прекращается, а значит, и нация и государство смогут выжить, несмотря на тяжесть исторического кризиса. Другими словами, не только народ и высокопоставленные чиновники, но и священники, а также пророки-оптимисты были склонны уподоблять исторические беды природным катаклизмам (засухам, наводнениям, землетрясениям, эпидемиям и т. п.). Но такие катастрофы никогда не бывают тотальными или «последними». А пророки периода до изгнания предрекали не только развал страны и падение государства, но говорили и об опасности полного исчезновения нации.

Такова была реакция пророков на официальный политический оптимизм и на поощрение Давидовой монархией религиозного синкретизма взамен объявления яхвизма государственной религией. То «будущее», которое они предсказывали, было на самом деле неизбежным. Пророки непрестанно говорили о нем, стремясь изменить настоящее через преображение внутреннего мира верующих. Их страстный интерес к политике имел религиозную природу. В действительности, ход событий был таков, что он мог привести нацию к чистосердечному покаянию и, следовательно, спасению, и это была бы единственная возможность для Израиля сохраниться в истории. Исполнение произнесенных пророками предсказаний подтвердило их правоту и особенно ту мысль, что исторические события происходят по воле Яхве. Другими словами, исторические события приобрели религиозный смысл, превратились в "отрицательные теофании", в «гнев» Господень. Тем самым раскрылась их внутренняя последовательность: они явились конкретным выражением единой божественной воли.

Таким образом, пророки были первыми, кто придал истории ценностное измерение. Отныне исторические события будут иметь свою собственную ценность, поскольку их определяет Божья воля. Теперь исторические факты — это «ситуации», когда человек оказывается лицом к лицу с Господом; они приобретают такой религиозный вес, какой ничто прежде не могло им придать. Поэтому правомерно утверждать, что именно древние евреи открыли смысл истории как Божественного священноявления, и эта концепция, как и следовало ожидать, была подхвачена и усилена христианством.[758] Но следует оговориться, что понимание истории, как теофании, было не сразу и не во всей полноте воспринято еврейским народом. Древние учения будут жить еще очень долго.