Противостояние между Ахурамаздой и дэвами намечалось уже в индоиранский период, поскольку ведийская Индия тоже противопоставляла друг другу дева и асуров. Разница состояла в том, что в Индии и Иране религиозные ценности обеих групп развивались в противоположных направлениях: дева стали в Индии "истинными богами", взявшими верх над более древними асурами, которые в ведийских текстах считаются «демоническими» фигурами (§ 65). Аналогичный процесс, хотя и направленный в обратную сторону, имел место в Иране; там были демонизированы древние божества, дэвы (§ 65). Мы можем определить направление, в котором происходила трансмутация: дэвами стали в первую очередь боги-воители: Индра, Саурва, Вайю. Ни один из асуров не приобрел демонических черт. То, что в Иране соответствовало великому протоиндийскому асуру Варуне, превратилось в Ахурамазду.

Возможно, Заратустра сыграл свою роль в этом процессе. Но восхождением на свое высокое положение Ахурамазда обязан не Заратустре. Считавшийся Верховным Богом или просто Великим Богом среди остальных великих богов, Ахурамазда был почитаем в иранских странах прежде Заратустры. Под этим именем он встречается в письменах царей династии Ахеменидов.

Долгие годы ученых разделяет спор по поводу приверженности Дария и его преемников зороастризму.[668] Против зороастризма Великих Царей приводятся, среди прочих, следующие аргументы: Заратустра не упоминается ни в одной надписи; такие важные термины, как спента, Ангро-Майнью и Амеша Спента, не встречаются (за исключением понятия Арта); да и в религии персов времен Ахеменидов, по описанию Геродота, нет ничего зороастрийского. В пользу же зороастризма Ахеменидов, как считается, говорит прославление в надписях великого бога Ахурамазды, а также то, что при Артаксерксе (465–425) введение нового календаря с представленными в нем именами зороастрийских сущностей не встретило никакого сопротивления.

Как бы то ни было, если Ахемениды и не исповедовали зороастризма, то их теология все же находилась в том же русле, что и гаты: в текстах много абстрактных выражений в духе гат, и они "нагружены соображениями морального плана".[669] Кроме того, как указывает Маржан Моле, не следует ожидать, что царь будет действовать и формулировать свои идеи, как священник; он не совершает литургий, но делает конкретные дела; это есть fraša — "то, что хорошо, что составляет счастье человека, что позволяет царю осуществлять свои полномочия".[670] В первой надписи, которую Дарий приказывает высечь на Накш-и-Рустаме вблизи Персеполя, Ахурамазда восхваляется как "великий бог, который сотворил эту землю, кто сотворил небо, кто сотворил человека, кто сотворил счастье для человека, кто сделал Дария царем, царем над многими, господином над многими".[671] Надпись говорит о творческой природе Ахурамазды и — как следствие — о религиозной ответственности суверена. Дарий и царем был сделан именно для того, чтобы поддерживать творение Ахурамазды и обеспечивать "счастье человека".

Эта особая религиозная ситуация находит объяснение в мифе об основании династии Ахеменидов. Согласно Геродоту, Астияг, царь Мидии, увидя в толковании своих двух снов магами плохое предзнаменование, выдал свою дочь замуж за перса (т. е. представителя низшей расы) по имени Камбис, и когда она родила сына, Кира, Астияг приказал его убить. Но ребенка спасла и вырастила жена пастуха Митрадата.[672] Кир до отроческого возраста жил среди пастухов, но царское происхождение скрыть было невозможно, и его узнали. В конце концов, после многих приключений, прогнав своего деда с трона, он стал править Мидией и основал империю Ахеменидов.

Мифическая тема героя, брошенного и преследуемого, есть у многих народов. Нам в данном случае важно выделить следующие мотивы: а) испытания, пережитые Киром с того момента, как его бросили в детстве, эквивалентны инициации военного типа; б) будущий царь является — или становится — сыном бога Митры (Митрадат, имя его приемного отца, значит "дар Митры"); в) после победы над царем Мидии Кир основывает империю и новую династию; г) это равноценно созданию нового мира и открытию новой эры — т. е. он осуществил микрокосмогонию; д) так как космогония ритуально повторяется с приходом каждого нового года, правомерно предположить, что мифо-ритуальный сценарий основания династии стал частью обрядов Навруза.[673]

Дарий замыслил и построил Персеполь как священную столицу, где предполагалось проводить празднование Нового Года — Навруз.[674] В самом деле, Персеполь не был политической столицей, не имел стратегического значения, каким обладали Пасаргада, Экбатана, Сузы и Вавилон, и не упоминается ни в каких западных или восточных источниках.[675] Навруз, подобно любому другому празднованию Нового Года, обновлял мир символическим повторением космогонии. Эта концепция была знакома индоиранцам; однако возможно, что при Ахеменидах сценарий испытал месопотамское влияние.[676] Как бы то ни было, празднование Нового Года происходило под эгидой Ахурамазды, изображенного как святыня на некоторых воротах Персеполя.

Начиная с определенного исторического момента, на очень широком географическом пространстве в космогонический миф (впрочем, и во все другие формы «творения» и "основания") стало входить по-бедоносное сражение бога или героя с морским чудищем или драконом (Индра — Вритра, Баал — Йамму, Зевс — Тифон и др.). Можно доказать, что аналогичный сценарий существовал у ведийских индийцев и в Древнем Иране,[677][678] хотя в последнем случае источники, указывающие на это, принадлежат более позднему времени и представляют миф в историзированной форме. В самом деле, об упоминаемом в «Авесте» сражении героя Траэтаоны с драконом Ажи-Дахака ("Яшт" 9.145; 5.34; 19.92 и сл.) Фирдоуси рассказывает как о борьбе царя Фаридуна ([679] Иранским героям и царям приписываются истребления драконов (например, в легенде об Ардашире) — мотив, вообще весьма распространенный, и мы еще вернемся к нему. Добавим, что в Иране, как и повсюду, процесс историзации мифических тем и персонажей уравновешивается обратным процессом — реальные враги государства или империи представляются в виде фантастических чудовищ, особенно драконов.[680]

В данный момент важно иметь в виду тот факт, что на иранского царя возлагалась ответственность за сохранение и возрождение мира; другими словами, на том уровне, который ему положен, он борется с силами зла и смерти и помогает торжеству жизни, плодовитости и Добра. Заратустра искал всеобщего возрождения через Благую Религию. В конце концов, каждый зороастрийский жрец верил в то, что своими жертвоприношениями он приближает эсхатологическое преображение. Что совершал царь в начале и ежегодно, священник надеялся исполнять каждый год — а Саошьянт обязательно совершит это в момент окончательного Обновления. Нам неизвестно, существовало ли при Ахеменидах тайное или явное противостояние двух религиозных идеологий — царской и жреческой. Дружба царя Виштаспы с Пророком могла быть парадигматической моделью. Но позже, при Сасанидах, конфронтация выйдет на поверхность. Этот феномен известен всюду: принц Сиддхартха стал буддой, и его сотериология заменила сотериологию брахманов.