- Да постой же! - в последний момент успеваю выставить ногу в щель двери, пока она снова не захлопнулась перед моим носом и какое-то время мы боремся, кто сильней.

Чумакова сегодня просто в ударе, победа достается мне довольно тяжело. Василиса отлетает в самый дальний угол, становится ко мне спиной и хватается руками за голову, рывком разворачиваю ее на себя, обхватываю пальцами лицо и вцепляюсь в ее губы. Я уверен, что она тоже хочет этого, но просто трусит. Я был готов, что дикарка какое-то время будет со мной бороться, а потом как обычно расслабится, но Чумакова даже не думает сдаваться. Она истошно бьется, брыкается и пытается оторваться от меня. На одно мгновение она становится мягче, разжимает губы, но когда я разжимаю свои, она вгрызается в мою нижнюю губу с такой силой, что меня пронзает резкая, пульсирующая боль и я ее отпускаю.

- Помогите! Кто-нибудь! - начинает истошно визжать, по щекам снова катятся слезы, а испуганные глаза бегают из стороны в сторону.

- Ты чего? - говорю тихо, смотрю на нее и не мигаю, вытираю разбитую губу ладонью, - Тут же нет никого, все на обеде…

Чумакова нервно всхлипывает и мечется, я продолжаю ошарашено наблюдать за ее реакцией и в груди ноет противной тяжестью.

- Ты знал! Ты знал, что так делать нельзя и все равно это сделал! - она начинает плакать еще сильней и я горю от сожаления и обиды.

- Но это же я…

- Ненавижу тебя! Ненавижу! Почему ты не оставляешь меня в покое? Почему ты постоянно хватаешь меня? Думаешь за меня некому постоять? - у Василисы настоящая истерика.

Я делаю несколько шагов ей навстречу, хочу обнять и успокоить, но она опять начинает визжать и драться, совершенно остервенело. Да чтоб тебя, Чумакова, я опять чувствую себя полным дерьмом! Разворачиваюсь и покидаю ее комнату с громким хлопком двери.

Эта девчонка сведет меня с ума! С чего я решил, что могу совладать с чужими эмоциями, если не могу совладать со своими! Моя дверь хлопает так же сильно, как Чумаковская. Прыгаю на кровать и закрываю лицо подушкой. Черт! Все опять плохо! На этот раз букетом цветов отделаться не получится! Но это не самое плохое. Дикарка визжала! Она правда этого не хотела! Мне стыдно и больно одновременно. Надо было дать ей чуть больше времени… Но я тоже не железный, меня переполняют чувства и я не могу их укротить, и так веду себя, как праведный девственник, даже больше не смотрю ни на кого. И что толку?

До самого вечера не встаю с постели, лежу и страдаю о нашей с дикаркой печальной судьбе. Ко мне заходил Тошик, интересовался что опять за страсти у нас кипят, но я его быстро спровадил. Не хочу ничего рассказывать, вообще не хочу разговаривать. Естественно, меня тянет пойти на второй этаж и помириться. Я похоже вообще на всю голову ушибленный, повезло же Чумаковой…

- Гофман! Эй! Гофман! - слышу агрессивный мужской голос за окном, а потом оглушительный свист, и у меня вырывается нервный, ехидный смешок.

Да ладно? Серьезно? Встаю с кровати и подхожу к окну. Внизу, за забором стоит высокая фигура в темном. Да… Чумакова… Ты не шутила.

Невозмутимо машу ему рукой и лезу в шкаф за курткой. Мне сейчас так хреново, что даже немного все равно, что скорее всего мне настучат по морде. Натравила все таки… И правда ничего со мной не хочет.

Спускаюсь вниз и уверенной походкой иду к забору. Не терпится посмотреть поближе, что же там за Скворец. Злобный взгляд замечаю еще издалека. В целом, ничего необычного, обыкновенный гопник, высокий, плечистый, в таком же стремном пуховике, как у Чумаковой. Его морда уже битая, на скулах и подбородке свежие ссадины.

- Давай за ворота, - говорит приказным тоном и машет головой в сторону.

- Без проблем! - отвечаю с ухмылкой.

Мне не страшно. Я разочарован. Поднимаю глаза на ее окно и вижу, как она смотрит на нас сверху вниз, облокотившись об подоконник. Спешной походкой прохожу через пост охраны иду за забор. Оттуда Чумаковой нас точно не будет видно.

- Ну давай знакомиться, - говорю ядовито, как только мы сближаемся.

- Давай! - хмыкает Скворец и в ту же секунду в мое лицо прилетает кулак.

Меня ведет, но мне удается удержаться на ногах.

- Ты че, сука? - он бьет с другой руки и тут же хватает меня за грудки, чтобы я не рухнул.

Это вызывает во мне только припадочный хохот. Смотрю на него с иронией и болтаюсь в воздухе. Я не собираюсь с ним драться, но чтобы не выглядеть слабаком, тоже припечатываю его кулаком в уже разбитую скулу. Охренеть, рама, даже не поморщился!

Получаю в лицо еще раз, и на этот раз, на ногах удержаться не удается, валюсь на снег, быдлятина тут же наваливается сверху и я получаю серию ударов в ребра и еще несколько в нос. Корчусь, пытаюсь закрыться, но выхватываю вновь и вновь.

- Скворец, ты совсем спятил? - испуганный женский голос звучит откуда-то сбоку и мне становится легче, но всего на секунду, а потом все возвращается назад, ведь когда в голове пропадает звон, я понимаю, что это голос не Чумаковой.

- Отвали от него! Совсем больной!? Слезай, говорю!

Когда меня отпускает тяжесть чужого тела, делаю глубокий вдох, снова морщусь и медленно, пошатываясь поднимаюсь на ноги. Передо мной стоит взъерошенная Стелла, в пижаме и тапках и стучит зубами от холода.

- Вот, держи, - Скворец стягивает свою куртку и протягивает ее Стелле, но она только брезгливо морщится и обнимает себя руками.

- Еще раз тебя тут увижу, вызову охрану, - говорит ему стальным тоном.

Откуда они вообще знакомы? Явно же знакомы!

- Да, хорош, мы сами разберемся, - смотрю на нее с раздражением, нашлась защитница, - Давай, иди…

Голубева подозрительно смотрит на Скворца, Скворец на Голубеву. Да что происходит?

- Стелла, иди! - гопник совсем раскомандовался, блондинка еще раз окидывает нас взглядом и быстро несется к воротам.

- Ну что, продолжим? - Скворцов скалится, - Или до тебя уже дошло, что тебе нельзя приближаться к Чуме?

- Ну давай продолжим, - я сплевываю на землю кровь.

- Тупой что ли? Или застрахованный? - в его глазах вспыхивает агрессивный, дьявольский блеск, - Я же тебя сейчас в ближайшем лесу прикопаю!

- Да прикопай! - я улыбаюсь дважды подбитой губой, - Давай, Скворец, ломай меня полностью!

Пока смотрю, как его глаза распаляются животным огнем, думаю лишь о том, что пока я охраняю ее душевный покой, дикарка готова скормить меня головорезу и не поморщиться. Не знаю, почему он медлит и не бьет меня еще раз, только переминается с ноги на ногу и стискивает кулаки.

- Смирись, Отелло, - говорю с сарказмом, - Она к тебе равнодушна.

- И к тебе тоже! - отвечает с самодовольной улыбкой, - Но в отличии от тебя, слова я понимаю. Гофман, считай это моим последним предупреждением, если Чума еще раз будет из-за тебя плакать, я тебя в порошок сотру!

Скворец подходит ко мне очень близко и устрашающе приближается к моему лицу, напряжено щурясь. Потом отходит на несколько шагов назад и сплевывает в сторону. Ой, боюсь! Он читает на моем лице призрение, я не дожидаюсь, пока он снова бросится в драку, разворачиваюсь и иду к забору. Ощупываю челюсть, она гудит, надо было все таки подраться нормально, но где-то в глубине души считаю, что получил заслуженно. Не надо было целовать Чумакову.

Когда возвращаюсь в свою комнату во мне сначала теплится надежда, что она ко мне придет, посмотреть или позлорадствовать, мне даже захотелось снова пойти к ней, показать свое разбитое лицо и спросить, легче ли ей. Но никто ни к кому так не пришел. Хочешь, чтобы я от тебя отстал? Хорошо, я от тебя отстану.

Василиса

Мне всегда казалось, что я уверенная в себе. Несгибаемая. Сильная. Сейчас я в этом сомневаюсь. У меня есть правило: какое бы дерьмо не случилось в жизни, один день можно пожалеть себя и спокойно пореветь, пока никто не видит, но на следующий, нужно обязательно собраться и жить дальше. В этот раз вышло два дня, что не понравилось мне сразу. А потом я пришла на занятия, увидела битую оленью морду и стала сомневаться в себе еще сильней. Во-первых, мне стало его жалко, я просила Скворца не бить его, хотя бы из уважения к Сереге, просто поговорить и припугнуть, но судя по всему, Денис не сдержал свое слово. Во-вторых, мне стало обидно, что тумаки на оленя подействовали, он ни разу не повернул на меня головы, а я вот пол дня сверлила глазами его спину и темноволосую шевелюру, со своей последней парты. И мне стало до такой степени от себя противно, что никакой силы в себе я больше не чувствовала.