В первый же день суда, пытаясь освободить от обвинения в шпионаже супругов Крогер, Лонсдейл взял на себя всю вину. Он утверждал, что Крогеры ничего не знали о его разведывательной деятельности. Лондонская газета «Дейли мейл» по этому поводу писала: «Затем он обернулся к жюри, все члены которого были мужчины, и на безупречном английском языке с чётко выраженным американским акцентом зачитал своё заранее заготовленное заявление».

Обращаясь к верховному судье лорду Паркеру, Лонсдейл сделал заявление, из которого следовало, что Крогеры не состояли с ним в тайном сговоре и что даже если суд сочтёт обвинения против них доказанными, то виновным во всём должны считать только его, какими бы последствиями лично ему это ни грозило.

Логика Лонсдейла была достаточно проста: у него как у гражданина Советского Союза на любые случаи в жизни была опора, а у Крогеров такой опоры не было.

В ходе следствия и суда Молодый прилагал большие усилия, чтобы оправдать Леонтину Коэн. Он представлял ситуацию так, что она не была посвящена в его дела. Газета «Обсервер» писала: «В нём было что-то настолько профессиональное, что возникало лишь чувство восхищения. И если хоть один человек был патриотом и жил ради своего долга, то это – он».

23 марта 1961 года в Лондоне в знаменитом уголовном суде высшей инстанции Олд Бейли завершился судебный процесс по так называемому «портлендскому делу», одним из основных действующих лиц которого являлся канадский бизнесмен Гордон Лонсдейл. 25 лет тюрьмы – таков был приговор. Имя этого человека тогда не сходило с первых полос английских и американских газет. Но только многие годы спустя стало известно, что под этим именем в Англии работал кадровый советский разведчик-нелегал полковник Конон Трофимович Молодый, который с 1955 по 1961 год возглавлял в этой стране нелегальную резидентуру.

Штраус[52] в июле 1961 года направился в США, где в беседах с президентом Кеннеди и его ближайшим окружением пытался убедить их, что «восстание в ГДР назрело».

Из ФРГ в Западный Берлин срочно перебрасывались специально подготовленные террористы и диверсанты, из них формировались ударные группы, которые должны были проникать в ГДР и провоцировать там беспорядки. Обстановка накалилась до такой степени, что в любой момент мог вспыхнуть конфликт с непредсказуемыми последствиями.

Всё это требовало от СССР и его союзников по Варшавскому договору энергичных мер. И такие меры были приняты. 13 августа 1961 года с одобрения стран – участниц Варшавского договора власти ГДР закрыли границу с Западным Берлином, соорудив бетонную стену.

События 13 августа оказали отрезвляющее воздействие на западных политиков, понявших бессмысленность демонстрации силы.

В общем, стало понятно, что к войне, к так называемому «особому периоду», следует очень серьёзно готовиться – не только на своей территории, но и на территории вероятного противника, который тем более не скрывал свою «противность», откровенно бряцая оружием. По этой причине заранее подготавливался стратегический резерв на период обострения международного положения, и этим, помимо всего прочего, занималась нелегальная разведка. В ожидании «дня X» за рубеж выводились нелегалы, часто с семьями, они жили там жизнью иностранцев, получали образование, трудились, рожали детей… Для обеспечения работы в «особый период» закладывались так называемые «долгосрочные тайники» – небольшие контейнеры, которые можно держать в земле десятки лет, и с ним абсолютно ничего не будет – ни вода, ни температура не повлияют на содержание тайника, в котором находятся портативный передатчик, оружие, взрывчатка и многое иное… Это называлось «длительное оседание».

То же самое происходило тогда и на собственной территории: были люди, которые должны были в случае необходимости организовать и возглавить сопротивление противнику в масштабах своего района, города, области, однако пока что они занимались совершенно другими делами и, разумеется, не сидели в служебных кабинетах местной «управы» (управления КГБ), так что никакие «доброхоты» никак не могли вписать их в список «чекистов, коммунистов, активистов», который, так сказать, «в случае чего» поспешили бы представить оккупационным властям. Что ж, опыт войны не пропал даром.

Ранним утром 24 августа 1961 года Аппарат уполномоченного КГБ в ГДР информировал Центр срочной телефонограммой, в которой, в частности, сообщалось:

«Днем 23 августа в Западном Берлине на секторальную границу были выдвинуты соответственно по секторам подразделения американских, английских и французских войск. У границы находятся танки, бронетранспортёры и автомашины с безоткатными орудиями».

В ответ к секторальной границе со стороны Восточного Берлина выдвинулись подразделения советских войск. Впервые после Второй мировой войны войска союзников противостояли друг другу в центре Европы. Это противостояние явилось прямым следствием политики холодной войны, которая превратила Западный Берлин в постоянный очаг кризиса и место противоборства спецслужб.

Какую роль играла внешняя разведка СССР в Берлинском кризисе? Она внимательно следила за положением дел в Западном Берлине и действиями западных держав и властей ФРГ против СССР и ГДР. Усилия разведки были направлены на обеспечение советского руководства информацией, необходимой для ведения сложных и нередко заходивших в тупик переговоров с западными державами по берлинскому вопросу. Необходимо было точно знать о планах и намерениях другой стороны, чтобы избежать действий, которые могли бы подвести противостояние к критической черте.

Для достижения этой цели были задействованы резидентуры советской внешней разведки практически во всех западных странах. На всём протяжении Берлинского кризиса внешней разведке удавалось систематически обеспечивать руководство Советского Союза информацией, в том числе документальной, относительно планов западных держав, касавшихся Берлина.

Одним из ключевых документов, полученных в ту пору советской разведкой, явился секретный меморандум правительства ФРГ Совету НАТО, озаглавленный: «Юридическая и политическая концепция правительства Федеративной Республики Германии в вопросе о статусе Берлина». В этом документе правительство ФРГ советовало западным державам перейти в политическое наступление и предъявить Советскому Союзу ряд серьёзных требований.

Если о судьбе Абеля хлопотали «родственники из ГДР» («кузен Дривс» – в первую очередь), то облегчить участь Пауэрса стремились его действительные родственники из США, кровно заинтересованные. Они также сразу связали эти два имени.

Поэтому Оливер Пауэрс, отец пилота, написал письмо не только советскому лидеру Никите Хрущёву, но и… узнику федеральной исправительной тюрьмы в Атланте Рудольфу Абелю – можно полагать, что не совсем по личной инициативе. Он писал:

«Вы, конечно, поймёте моё беспокойство как отца о судьбе моего сына и моё страстное желание, чтобы моего сына освободили и вернули домой. Я имею намерение просить Государственный департамент и президента Соединённых Штатов об обмене с целью освобождения моего сына. Я имею в виду, что буду настаивать и сделаю всё возможное, чтобы добиться от моего правительства вашего освобождения и возвращения на родину, если власти вашей страны освободят моего сына и разрешат ему вернуться ко мне. Если вы согласны действовать в этом направлении, я был бы вам обязан, если вы сообщите мне об этом и поставите в известность власти вашей страны…»