Деятельность резидентуры была весьма успешной, и, казалось, ничто не предвещало беды. Но в результате предательства одного из руководящих сотрудников польской разведки М. Голеневского ЦРУ получило сведения о том, что СССР якобы располагает информацией с базы английских военно-морских сил в Портленде. Еще в 1958 году Голеневский, завербованный ЦРУ, сообщил американцам, что у советской разведки в Портленде есть ценный источник информации. ЦРУ информировало об этом английскую контрразведку, которая затратила на поиски советского агента, работавшего на базе, целый год. К концу 1959 года он был установлен и взят в активную разработку. К середине 1960 года контрразведчики установили Молодого-Лонсдейла, а затем и его помощников – разведчиков-нелегалов супругов Коэн, работавших в Англии под фамилией Крогер.

5 января 1961 года, испугавшись разоблачения, Голеневский, который находился в то время в командировке в Берлине, бежал в США. Предупрежденные об этом англичане поспешили с арестом Лонсдейла и Крогеров, произведя его 7 января.

Среди последних операций, которые «Бену» предстояло провести, была назначенная на 7 января 1961 года встреча с Хаутоном. На ней «Бен» должен был известить агента о том, что уезжает на некоторое время из страны, и обговорить условия встречи на будущее.

Встреча с Хаутоном была назначена на 16 часов 30 минут на Ватерлоо-роуд, неподалеку от известного лондонского театра «Олд Вик». В этом районе мало жилых домов, а во второй половине дня по субботам там и вовсе безлюдно.

По дороге к месту встречи «Бен» тщательно проверился. Всё было спокойно, слежки не было.

Здесь следует отметить, что работа английской контрразведки в отношении «Бена» строилась таким образом, чтобы исключить возможность хоть малейших подозрений. В этих целях контрразведка не стремилась постоянно вести за разведчиком слежку на всех маршрутах его передвижения. Она фиксировала его по месту жительства, месту работы, в других местах, где он регулярно бывал, а также во время встреч с Хаутоном и Джи, ведя наблюдение за последними. Обнаружить такую слежку практически невозможно.

Оставив автомашину в нескольких кварталах, «Бен» пошёл к перекрёстку, где должен был пересечься с Хаутоном. Вскоре разведчик увидел не только его, но и, к своему удивлению, Джи, которую он не ждал. Они переходили дорогу прямо перед ним.

Поздоровавшись с помощниками как со старыми друзьями, «Бен» сразу же сообщил им, что уезжает и известит Хаутона по почте о дате и форме следующей встречи. Пройдясь с Джи под руку, «Бен» на ходу взял у неё хозяйственную сумку, в которой, как оказалось позже, находились документы Адмиралтейства с грифом «Совершенно секретно» и «Секретно», содержавшие сведения о военных кораблях и чертежи конструкций узлов атомной подводной лодки. В этот момент и был подан сигнал о захвате разведчика и его источников.

Гордон Лонсдейл, Гарри Хаутон и Этель Джи были схвачены, их посадили в разные полицейские автомобили. Один из людей в штатском надел на руки Лонсдейла наручники, предварительно вырвав у него хозяйственную сумку, которую передала ему Джи. <…>

7 января 1961 года в 19 часов 15 минут в доме Крогеров резко зазвенел звонок – длительный и непрерывный. Питер открыл дверь. Перед ним стояли около десятка детективов в традиционных для них английских макинтошах. Арест Крогеров был обставлен в духе голливудских боевиков: с мощными прожекторами, толпой корреспондентов и телеоператоров.

«Свой арест 7 января 1961 года, – вспоминала позже Леонтина Коэн, – мы восприняли без паники, потому что были в какой-то мере уже готовы к этому. Помню, жалко было оставлять книги и спрятанные в них честно заработанные нами несколько тысяч долларов и английских фунтов. Остались мы без единого пенса. Затем начались ежедневные допросы. Мы вели себя так, чтобы сотрудники МИ-5 и Скотланд-Ярда сами раскрывали свои карты перед нами, а мы, уже в зависимости от этого, вырабатывали для себя линию поведения».

Об аресте «Бена» и членов его резидентуры Центр узнал уже на следующий день. Резидент «легальной» резидентуры сообщил, что во всех утренних газетах напечатано сообщение об аресте «Бена», «Дачников», «Шаха» и «Аси».

Лондонская газета «Дейли мейл» опубликовала заявление Молодого, в котором говорилось, что никто из арестованных не находился с ним ни в какой преступной связи и что если суд на основании имеющихся у него улик считает обвинение доказанным, то виновным является только он, какие бы последствия для него это ни повлекло.

В полицейском участке на Боу-стрит разведчик также впервые после ареста увидел Хаутона, который держал себя отнюдь не враждебно, как ожидалось. Прежде всего, Хаутон был крайне удивлён, увидев, что его шеф оказался в том же положении, что и он, ибо думал, что Лонсдейл обладает дипломатической неприкосновенностью и его наказание сведётся к высылке из страны. По мнению Лонсдейла, на Хаутона, видимо, произвёл впечатление тот факт, что его шеф шёл на такой же риск, что и он сам, причём делал это по собственной воле. Во-вторых, Хаутон был уверен, что его готовность признаться во всём и сотрудничать с полицией обеспечит ему небольшое наказание. На прогулке он говорил другим заключённым, что рассчитывает получить не более трёх лет. <…>

В то же время следует особо подчеркнуть, что все усилия контрразведки выявить других агентов «Бена» успехом не увенчались. Его разведывательное мастерство, мужество и стойкость обеспечили безопасность большей части резидентуры. Это позволило советской разведке в дальнейшем успешно и в кратчайшие сроки наладить работу нелегальной резидентуры и вновь приступить с позиций Англии к выполнению важных оперативных задач.

В 1961 году отношения между СССР и США резко обострились. Американцы разместили на военных базах в Турции ядерные ракеты средней дальности. В ответ советское руководство тайно доставило аналогичное оружие на Кубу. С обеих сторон зазвучала агрессивная риторика.

Так возник самый острый в годы холодной войны Карибский ракетный кризис 1962 года, который поставил человечество на грань ядерной катастрофы.

Судебный процесс над «портлендской пятёркой» начался в уголовном суде высшей инстанции Олд Бейли, расположенном в Сити, 13 марта 1961 года. Он продолжался восемь дней и широко освещался в английской прессе.

Этот процесс должен был стать для министерства юстиции Великобритании самым важным из всех уголовных дел последних десятилетий. Ведь в «пятёрку» обвиняемых входили представители трёх стран: двое американцев – Питер и Хелен Крогер (то, что они являются американцами Коэнами, было доказано по их отпечаткам пальцев, полученным из ФБР США; правда, Крогеры на процессе это опровергали), двое англичан – Гарри Хаутон и Этель Джи и канадец Гордон Лонсдейл, руководивший всеми операциями по проникновению в Адмиралтейство и Центр по изучению биологических методов ведения войны.

На важность для английских спецслужб данного процесса указывает и следующий факт: за два дня до начала основных слушаний председательствовать на суде было поручено самому верховному судье лорду Паркеру.

Предстоящие слушания в суде высшей инстанции вызвали огромный резонанс не только в Англии, но и во всём мире: газеты были заполнены сенсационными сообщениями об аресте в Лондоне канадского коммерсанта-миллионера, который оказался русским шпионом. На процессе были аккредитованы более двухсот журналистов из разных стран мира.

На суде Лонсдейл, как главный подсудимый, решил не давать никаких показаний. Ему было совершенно ясно, что они не принесут пользы и к тому же смогут привести к перекрёстному допросу со стороны генерального прокурора и членов суда по всем аспектам его деятельности в Англии в течение шести лет.