С Хаутоном поддерживал связь сотрудник «легальной» резидентуры в Лондоне, выступавший от имени польской разведки.

Позже Хаутон был передан на связь «Бену», который вступил с ним в контакт под именем Алека Джонсона – капитана 2-го ранга Военно-морского флота США. На первой встрече разведчик показал ему «свою» визитную карточку, на которой было напечатано: «Коммандер Алек Джонсон, помощник американского военно-морского атташе, Лондон», и подчеркнул, что является куратором совместных с англичанами военно-морских проектов.

В дальнейшем работа с агентами строилась под предлогом того, что у американского командования, которое якобы представлял «Бен», есть веские основания подозревать своих британских союзников в недобросовестности при выполнении договорных обязательств по обмену военно-технической информацией. «Бен» попросил Хаутона за приличное вознаграждение знакомить его с документами и материалами базы, которыми он располагает по долгу службы. Хаутон согласился, подчеркнув, в свою очередь, что не видит ничего криминального в том, что союзники по НАТО будут знакомиться с соответствующими бумагами.

В «Очерках истории Российской внешней разведки» указывается, что «нелегальная резидентура получила от Хаутона большое количество секретных материалов: приказы Адмиралтейства, сведения об организации ВМС Англии, о военно-морской технике, подводном флоте, оружии, методах использования боевых средств флота, состоянии обороны английских портов и военно-морских сооружений».

23 марта 1957 года генерал-майор Александр Коротков получил новое назначение, которое, возможно, могло кое-кого и удивить: он стал представителем КГБ СССР при Министерстве государственной безопасности ГДР.

Даже для начальника управления и заместителя начальника разведки такое откомандирование из Центрального аппарата не могло и не должно было расцениваться как понижение. Объяснялось это просто: важностью данного поста в данное время. К 1957 году оба германских государства – ГДР и ФРГ, а также Берлин, разделённый на Восточный и Западный, стали главной ареной, форпостом противостоящих лагерей, фактически пребывающих уже второе десятилетие в зыбком состоянии, ранее в международных отношениях неведомом – «холодной войны». То есть той стадии конфронтации, когда любой неосторожный шаг одной из сторон, не говоря уже об умышленной провокации, мог привести к вооружённому столкновению с непредсказуемыми, но непременно тяжёлыми, возможно – непоправимыми последствиями.

Отметим, холодная война была не только взаимным заблуждением, как её трактуют ныне некоторые авторы, не только плодом пропагандистской, психологической борьбы противостоящих лагерей. Нет, за ней стояли вполне реальные геополитические и прочие интересы главных держав тогдашнего двухполярного мира: СССР и США. Для спецслужб эти десятилетия были долгим периодом самых жёстких, непримиримых столкновений. Особенно на том полигоне, которым в силу многих обстоятельств стала разделённая Германия и её растерзанная столица – Берлин.

В должности представителя КГБ в Германии Александр Коротков сменил генерал-лейтенанта Евгения Питовранова. Для посвящённых уже это говорило о многом. Генерал Питовранов заслуженно считался одним из самых умных и компетентных руководителей в системе органов госбезопасности. Ему довелось побывать и начальником обоих главных управлений – разведки и контрразведки, и заместителем министра, и… номерным узником внутренней тюрьмы.

Питовранов был арестован по делу своего тогдашнего министра Абакумова в числе нескольких других генералов и полковников. Только четверо из них, невзирая на жестокие допросы, не признали себя виновными: Виктор Абакумов, Леонид Эйтингон, Яков Матусов и Евгений Питовранов. Более того, располагая между допросами свободным временем, Питовранов в холодной камере-одиночке написал Сталину… нет, не покаянное письмо и не донос: обстоятельную докладную записку. О том, как в новой международной обстановке следует реорганизовать советскую контрразведку.

Самое поразительное в этой фантастической истории даже не то, что докладная дошла до адресата. А то, что Сталин дал ей ход, в результате чего автор записки был освобождён и, более того, восстановлен на службе.

В декабре 1956 года Коротков возвратился в Москву, а летом 1957 года был назначен уполномоченным КГБ при СМ СССР по координации и связи с МГБ и МВД ГДР. Некоторые исследователи биографии Сахаровского пишут, что он чувствовал в Короткове конкурента и специально отправил его в ГДР. Эта версия неверна хотя бы потому, что в ГДР его направлял председатель КГБ Серов, с которым Короткова связывали тесные дружеские отношения. Более того, на плечи Короткова легло руководство самым крупным подразделением советской разведки за границей, ориентированным на ведение активной разведывательной работы против ФРГ, США, Англии, Франции и других стран – участниц НАТО, а также их объектов в Западной Германии и Западном Берлине, на оперативное проникновение в штаб-квартиру Североатлантического блока. Наряду с этим аппарат Короткова обеспечивал сотрудничество между Комитетом госбезопасности СССР и МВД ГДР, а также координацию деятельности немецких друзей и органов военной контрразведки Группы советских войск в Германии. Одновременно аппарат оказывал непосредственную помощь советским военным разведывательным службам, действовавшим с территории ГДР.

Когда по окончании института (иностранных языков КГБ при СМ СССР. – А. Б.) капитан Дроздов прибыл в восточногерманский Карлхорст, ему здесь, в Аппарате уполномоченного, предложили, что называется, «низовую» – в том числе и по должностному окладу – должность оперативного переводчика. А ведь он к тому времени имел двоих детей, которых нужно было кормить и содержать. Юрий Иванович решительно выступил против подобного назначения и попросил начальство: если нет иных вариантов его служебного использования, он хотел бы возвратиться на Родину, в Советский Союз. Это был серьёзный демарш, наверное – единственный в своём роде. Ведь за заграницу люди тогда держались – пусть жили они там и не шикарно, но всё-таки лучше, нежели в родном СССР. Недаром же досрочное возвращение «к родным пенатам» считалось самым серьёзным наказанием за какие-либо грехи. И вдруг – подобное заявление! <…>

Строптивого капитана вызвали к уполномоченному, и разговор у них получился достаточно жёстким.

Вот как описал Юрий Иванович свою первую встречу с генералом Коротковым:

«– В чём дело? – сухо спросил он.

– Я прошу назначить меня на должность, близкую хотя бы по окладу той, что я занимал в армии.

– Но вы же ничего у нас пока не знаете.

– Но и ваши сотрудники не всё знают и умеют. Не могут же они спланировать наступление артиллерийского полка.

– Согласен. Идите и работайте. Мы ещё встретимся и поговорим.

Второй раз кадровики приняли меня приветливее и отправили в отдел нелегальной разведки…»

Что можно добавить к вышесказанному? Известно, что Юрий Иванович не только отличался независимостью, но и любил этой независимостью бравировать, подчеркнуть её, и это, заметим, не всегда шло ему на пользу. Ему повезло, что Александр Михайлович Коротков был умным человеком и прекрасно понял логику своего подчинённого: ранее Дроздов служил Родине по другому ведомству, но служил честно и добросовестно, достиг определённых высот. Почему же теперь, перейдя из армии в КГБ, он должен забыть свои прежние заслуги и вновь начинать службу с нуля?

Итак, Юрий Дроздов был определён в нелегальную разведку, но, как мы сказали, не в качестве разведчика-нелегала: ему была поставлена задача «сделать жизнь другого человека». Что это значит?

В книге «Повседневная жизнь советского разведчика», которую в 2004 году издал в молодогвардейской серии «Живая история» наш старый друг, разведчик и писатель полковник Борис Николаевич Григорьев, который, кстати, сам проработал 16 лет в отделе документации Управления «С» – то есть «делал жизни других», – суть этой работы объясняется так: