Входит, как ни в чём: волосья, правда, прибраны, но на роже улыбка до ушей.

— Что с деньгами? — спрашиваю.

— Всё в ажуре, — отвечает, — не извольте беспокоиться, полный порядок. Посчитаны, все до последнего мо́на в наличии. Вытаскивает бутылку бренди. Не иначе, как из предыдущей деревенской «посылочки», — не откажите, — говорит, — госпожа Рона, напоследок пригубить со мной сей великолепный напиток богов. В знак примирения и дарованного мне прощения, — и значительно так себя по карману похлопывает.

— Отчего ж не пригубить, — отвечаю, — за ради бога.

— Только позвольте мне поухаживать за вами, — и голосок такой вежливый, покорный, исполненный глубочайшего почтения. Как такому откажешь. К тому же набегалась я за день, ноги гудят. Разрешаю.

— Вот там в буфете стаканы возьми. Только, уволь, закусывать у меня нечем, — вру нагло. Мне покойный Кудзи на прошлой неделе три коробки шоколадных конфет с фабрики папаши презентовал. Только не собираюсь я кого попало конфетками угощать.

— Пятилетний бренди сам по себе обладает драгоценным вкусом, не требующим закуски, кои искажают восприятие напитка, забивают рот, и не позволяют благодатному расслаблению растечься по жилам.

Надо же, как умеет. Не только стаканы поставлены на стол, так в них уже и бренди щедро налито.

— Простите мне все грубости и недопонимание, вольно или невольно допущенные моей ничтожной персоной в отношении столь важной личности, как вы, госпожа Саюси!

Хороший тост, прощаю. А бренди хорош! Крепкий, чуть вяжущий, с еле уловимым вкусом винограда, которым он, в сущности, когда-то и был. Но вот запах каких-то раздавленных странных ягод совсем не в тему. Почему так ударило в голову? Перед глазами всё поплыло, не могу сфокусировать взгляд. Что там эта крашеная сволочь делает? Похоже, ещё наливает. Нет, я пас. С усталости что ли меня так с одного бокала разобрало. Хочу сказать, мол, довольно. Клади деньги на стол и выметайся прочь! Но не могу. Язык совершенно не слушается. Рукой махнуть? Где руки? Ощущение такое, что рук у меня нет вовсе, и махать совершенно нечем. Что это? Воронка? Зачем? Откуда ей взяться? У меня сроду в буфете подобной ерунды не было. И что эта воронка делает у меня во рту? Не могу дышать, в глотку что-то вливается едкое и мерзкое. Бренди со вкусом редьми? Гадость! Нет сил даже голову повернуть, чтобы дышать глотаю, глотаю и тону в отвратительной жиже. Кажется, будто тело растворяют в кислоте, нагретой до кипения. Больно, очень больно, но даже застонать не могу, живот скрутило, и тошнота накатывает, да ещё какая сильная. А надо мной крашеные волосы и холодные, злые глаза…

Впервые за последние несколько месяцев Рика шла на службу с такой неохотой. Да, что там несколько месяцев! Чародейка вообще впервые в жизни делала что-то с подобным чувством. Завтракать не хотелось вовсе. На яичницу с кусочками поджаренного чёрного хлеба и бекона даже глядеть было противно. Рика отказалась, выпила чаю с куском вчерашнего кекса и под многозначительные намёки о женских недомоганиях по утрам выскочила за дверь. Обычно она не страдала от приступов меланхолии, тренировки и занятия не оставляли для этого ни времени, ни сил. Чувство, которое поселилось в её сердце со вчерашнего дня абсолютно не походило на обыкновенную хандру, что бывает от усталости или же в силу внешних причин. На сердце была тоска, словно она сама, своими руками разрушила что-то очень важное, что-то такое, без чего её жизнь из искрящейся искорками удовольствий и наполненной многочисленными маленькими и большими радостями превратилась в унылые серые будни. Эти будни маячили впереди беспросветной чередой, отчего становилось лишь хуже.

«Просто весенняя депрессия, — сама себе сказала чародейка, — ничего особенного. Бывает же осенняя депрессия, почему бы не быть весенней? И четвёртый сын Дубового клана тут совершенно ни при чём. Он волен обедать, работать и проводить своё свободное время по собственному усмотрению». Однако ж эти мысли не приносили ни успокоения, ни облегчения. Отчего-то было жутко жаль, что для неё в этом свободном времени не нашлось места.

На счастье в коррехидории её ждала утопленница. Девушка вчера вечером прыгнула с Моста влюблённых после того, как срезала одну из дощечек и изломала её прямо на глазах патруля. Парни из их ведомства, следившие за порядком в том районе, сделали замечание девице, та швырнула обломки в Журакаву и сиганула следом. Те даже ухватить её за юбку не успели. В итоги пришлось вызывать специальную команду ныряльщиков, потому как под мостом глубоко, и баграми выудить труп не получилось.

Всю эту историю в подробностях ей поведал сержант Меллоун, встретившийся по пути в кабинет.

— Коли времени нет, то можете со вскрытием не торопиться, — милостиво разрешил он, — всё одно, личность утопленницы установить пока что не удалось.

Рика кивнула, будто разрешение или запрещения сержанта имели для неё какое-то значение!

— Господин коррехидор давал какие-нибудь распоряжения по этому трупу? — спросила она.

— Нет, полковник ещё не приехали.

Чародейка повернулась и пошла к себе.

Девушка оказалась некрасивой, с обширным синяком на левой стороне лица, которой она, судя по всему, и ударилась о воду при падении плашмя.

— Вот что любовь с человеком делает, — назидательно сама себе сказала чародейка, срезая уже успевшую немного подсохнуть одежду, — лишает разума, заставляет совершать безумные поступки, последствия коих безмерно разрушительны и необратимы. Посему мы обойдёмся без любви и любовных безумств. Слишком непомерная плата за эфемерное блаженство.

Она только начала работать, как в кабинет без стука вошёл коррехидор. Вид у него был утомлённый, с тенями под красивыми вытянутыми к вискам глазами.

— Здравствуйте, Эрика, — проговорил он своим обычным тоном, — боюсь, мне придётся просить вас отложить вскрытие на более позднее время. У нас новая смерть в Кленовом институте.

— Убийство? — спросила чародейка, вытирая салфеткой большой секционный нож.

— Пока сложно судить, — он пожал плечами, — тётя Сацуки была настолько вне себя, что я почти ничего не понял, кроме того, что кто-то из сотрудников был найден мёртвым в своей комнате. Так что собирайтесь. Серийный убийца в стенах одного из самых почтенных и самых элитных учебных заведений столицы — отличная сенсация для газетчиков. Наша старая знакомая Кока Норита уже звонила мне домой. Второе убийство точно не пройдёт мимо них. Едемте.

Рика поколебалась, но села на переднее сидение магомобиля. Вилохэд даже не посмотрел в её сторону, из чего чародейка сделала вывод, что ему всё равно, где она сидит.

— Ну и пускай, — мысленно сказала она сама себе, глядя на людей, спешащих по своим делам по бульвару, — так даже лучше. Никто никому ничем не обязан. Коллеги — и всё тут.

Возле ворот дежурил дворник — разбитной мужичок неопределённого возраста, но уж точно, не старик. Увидев магомобиль коррехидора, он стянул с головы кепку и принялся махать ею изо всех сил, будто Вил мог проехать мимо.

— Скорее, скорее, — проговорил он, наклоняясь к открытому по случаю тёплой погоды окну, — госпожа Докэру велела вам не задерживаться.

— Будто покойник убежит, — под нос себе пробормотала чародейка.

— Вилли! — воскликнула госпожа ректор, едва они успели перешагнуть порог её кабинета, — это — просто какое-то проклятие! В моём благополучнейшем институте труп за трупом. Нет, явно придётся приглашать жреца оммёдзи для проведения ритуала очищения. Если так пойдёт и дальше, многие родители пожелают забрать своих чад, и репутация Кленового института потерпит невосполнимый ущерб.

— Тётя Сацуки, — Вил по континентальному обычаю поцеловал расстроенной женщине руку, — положитесь на нас. Готов поклясться, за смертями стоит обыкновенный человек, а вовсе не мистические силы. Вы ведь совсем недавно хвастались особыми заклятиями, защищающими Кленовый институт от магии. Попытайся злодей проклясть вас, защита сработала бы по полной.