Вил кивком подтвердил правильность предположения.

— Этим мы обязаны госпоже Кензи, она не пожалела усилий и обеспечила своему чаду «приемлемые условия существования». Видели бы вы, с каки презрением эта дамочка взирала на мой убогий скарб, пока я освобождал комнату! Но, возвращаясь к Кензи-младшему: наследник шоколадной империи, по сути, был парнем добрым, но до чрезвычайности избалованным и импульсивным. Нельзя не отметить его себялюбие и патологическую потребность в любови и восхищении окружающих. Я склонен приписывать его расточительность в отношении друзей, угощение всех и вся шоколадом своего батюшки попыткам реализовать это своё желание. Он легко давал в долг, забывая кто и сколько ему задолжал. Один ловкач, он выпустился в прошлом году, вообще делал так: демонстративно вытряхивал из кошелька последние деньги (их, как правило, бывало очень и очень немного), вздыхал и обещал расплатиться в следующем месяце. Но по итогу он выпустился, а «следующий месяц» так и не наступил. Как человек, что с пелёнок имеет всё, чего только можно пожелать, по щелчку пальцев, Кензи не умел преодолевать сложности. Впадал в ступор либо лез напролом, свято веря, что прошибёт своим лбом любую стену. Учился ужасно, пересдавал экзамены и зачёты с десятой попытки. Его личный рекордом можно считать начертательную геометрию на третьем курсе. Уж одним богам ведомо, зачем он записался на этот курс, только пересдал он его аж с двенадцатого раза. Рё за каждую попытку, несложно подсчитать, во сколько его родителям обошёлся каприз с этой бесполезной для Кензи наукой.

— Каприз? — удивлённо переспросила Рика, — разве у вас не все предметы обязательны?

— Система обучения в Кленовом институте состоит из двух частей, — охотно объяснил Савара, — базовые предметы у нас самые бесполезные, но обязательные. Это — этикет, артанский и делийский языки, классическая поэзия, а также основы экономики и ведение домашнего хозяйства для девушек. Но вот те курсы, которые могут реально пригодиться человеку, что собирается умом, способностями и усердием выстраивать свой жизненный путь, стоят денег, и немаленьких. Но зато и престиж среди студентов тех, кто записывается на дополнительные курсы, в куда как выше. Наверное, ради популярности и престижа Кнези выбрал начертательную геометрию, что с его уровнем стараний и интеллекта, оказалось более чем смелым поступком.

— Понятно, — сказал коррехидор, — а теперь просветите нас по поводу характера вашего соседа.

— Ютако был добродушным, вспыльчивым, но отходчивым. Мог наговорить много чего, он в выражениях сдерживаться вообще не привык. Потом успокаивался, порой даже извинения просить не брезговал, конфетами угощал.

— Мог он в растрёпанных чувствах с крыши спрыгнуть? — поинтересовалась чародейка, пытающаяся мысленно собрать образ погибшего.

Савара наморщил лоб в раздумье, он не бросился сходу исключать возможность суицида, но опасался и подтвердить предположение.

— Не могу утверждать с полной уверенностью, что Кензи имел подобную склонность, однако и заявлять обратное было бы с моей стороны в высшей степени самонадеянно, — ответил студент, — он был человеком настроения. Знаете, из тех, что в прекрасном расположении духа — милейшие люди, а в минуты чёрной меланхолии — буквально невыносимы. Так что я воздержусь от какого-нибудь определённого вердикта.

Вилу понравилась взвешенность суждений Савары. В парне ощущались ум и обдуманная трезвость суждений, пожалуй, даже чуточку избыточная для столь нежного возраста. Он задал ему ещё несколько вопросов, и всякий раз студент отвечал по сути дела, чётко и подробно, без излишних деталей.

— Ну, всё, — с облегчением проговорил коррехидор, когда они направлялись в кабинет его тётки, — мы с чистой совестью можем остановиться на несчастном случае. Кензи пригласил на свидание девицу, не рассчитал с коньяком и неудачно выбрал место, чтобы любоваться ночным небом. В итоге имеем падение с большой высоты в состоянии алкогольного опьянения. Доложим, и свободны как ветер.

Госпожа ректор выслушала их с нескрываемым удовольствием и настояла на чаепитии.

— Когда ещё я увижу в наших пенатах моего дорогого Вилли, к тому же в обществе невесты! — воскликнула она, разливая по чашкам чай с ароматом прелых осенних листьев.

Рика в душе поморщилась. Она не особо любила делийский пороховой чай, а именно его она мгновенно узнала по запаху. На её вкус он слишком уж отдавал влажной землёй и золой. Да и упоминание её формального статуса тоже особой радости не добавляло. Ещё зимой она помогла Дубовому клану с расследованием, именно для этого и было решено объявить её младшей невестой. Статус избавлял от неизменных пересудов и сплетен, позволяя им с Вилохэдом беспрепятственно общаться и появляться вместе во всякое время суток и в любом месте. Однако ж, сожаление о том, что она невеста Дубового клана лишь на словах, всё чаще заглядывало в её душу.

— Как и говорила, — разглагольствовала между тем тётя Сацуки, — я всегда была на сто процентов уверена в своей правоте. Ничего, кроме смерти по собственной неосторожности просто и произойти-то не могло! Рикочка, — она переключила своё внимание на чародейку, — непременно попробуйте эти слоечки с малиновым вареньем. Они буквально таят во рту.

Чародейка из чистой вредности сослалась на непереносимость малины и ограничилась печеньем с вкраплениями шоколада.

Когда чай был допит, а полковник Окку воздал должное слойкам с малиной, пришло время откланяться.

— Да, Вилли, у меня чуть было не вылетело из головы! — воскликнула тётка. Она подошла к письменному столу, — твой помощник с нелепыми рыжими усами просил тебе передать это, — она протянула стандартный пакет для вещественных доказательств и плотной серой бумаги, — заявил, что важное.

Вил кивнул и заглянул внутрь. Там находился наполовину оторванный листок из блокнота сержанта Меллоуна и сложенный пополам листок дорогой белой бумаги.

«ВывОлилось из кармана трупа мужчины, — гласила записка нацарапанная Меллоуном с грамматической ошибкой в первом же слове, — на предсмертную записку не тянет я не понял ничего».

«Он, видите ли, ничего не понял, — с издёвкой подумала чародейка, — без мнения сержанта нам, ну никак не обойтись!»

Вилохэд развернул листок плотной бумаги, на котором каллиграфическим почерком было начертано трёхстишье:

В теснинах туманных гор

Любовь моя голосом оленьим стонет.

Алые слёзы клёнов камни дорожки ковром укрыли.

Он прочитал и дал прочесть чародейке. Та пожала плечами: стихотворение из сборника классической поэзии. Там на все случаи жизни стихи найдутся. Это не тянет ни на предсмертную записку, ни на любовное признание. Даже времени года не соответствует, на дворе май. И она не преминула заявить об этом.

— Может, убитый для ка́руты стихи учил? У вас в институте есть клуб каруты?

— В каруту наши девушки, естественно, играют, — склонила голову на бок госпожа ректор, — даже двое парней в команде есть. Но ни Кензи, ни Андо никогда не проявляли интереса к этому полезному развивающему занятию, кое многими почитается литературным видом спорта.

— К тому же это стихотворение не входит в сборник «Искорки поэзии», стихи которого используют для игры в каруту, — сказал Вил, — там другое стихотворение Акома́цу Кё. Но наличие в кармане погибшего именно этого стихотворения окончательно зачёркивает версию несчастного случая, — он поднял на госпожу Дакэро серьёзные глаза, — в стенах вашего института случилось двойное самоубийство — гэнроку.

Тётя четвёртого сына Дубового клана посмотрела на племянника скептически.

— Не вижу никакой связи между классическим стихотворением и твоим упорным стремлением перевести самый обыкновенный несчастный случай, единственной причиной коего является глупое самовольство и бессовестное нарушение правил внутреннего распорядка, в скандальное самоубийство! Неужели и ты поддался на газетную шумиху, что в последние полгода устроили кленфилдские журналисты?