— Понятно, — проговорил Вил, — а что за кольца?

Парень полез за шиворот и извлёк красивый кожаный шнурок, на котором висел огромный безвкусный перстень из золота и серебра с печаткой, изображавшей западный рыцарский щит, скрещённые пять мечей и два иероглифа: тайна и знание, которые при некоторой фантазии можно было прочесть как «интерес и преступление».

— Вот, — он стянул с шеи шнурок и протянул коррехидору, — такие вот кольца получили все члены нашего клуба. Носить на пальце сие сомнительное украшение мало кто решался, а вот иметь сувенир, придающий нашим собраниям оттенок элитарности приятно. Поначалу, чтобы попасть на заседание, нужно было предъявить перстень, но со временем традиция эта утратила новизну, угасла и забылась.

— Скажите, — проговорила чародейка, рассматривая тяжёлое кольцо, — Ютако Кензи тоже носил свой перстень на шнурке? — ей вспомнилось, что при вскрытии ни шнурка, ни самого кольца Клуба детективов она не видела.

— Юто был, пожалуй, единственным, кто не стеснялся надевать перстень на палец. Ведь дизайн символа клуба он придумал сам и очень этим гордился. Собственно, из-за подобных выходок моего бедного друга я и не придал должного значения его словам о преступлении. К тому же настойчивые уверения, что после «блистательного расследования» мы буквально не сможем не сделать даму его сердца полноценным членом клуба, тоже наводили на мысли о каком-нибудь фортеле.

— В последнее время Юта носил кольцо? — спросила чародейка.

— Естественно. В момент разговора о «преступлении» он размахивал рукой перед моим носом, и на его среднем пальце красовалось кольцо.

Рика и Вил задали ещё несколько вопросов и отпустили Марка Курису с миром.

— Версия буллинга и ревности потерпели жестокое фиаско, — заметил Вил.

Они уселись на лавочку в институтском парке, и воздух, напоённый ароматами цветущих деревьев, был особенно сладок после спёртой атмосферы старой аудитории.

— Так и есть, — согласилась Рика, — но зато мы получили полноценное доказательство убийства: кольцо. Точнее, его отсутствие. Перстня не было ни на шее, не на пальце убитого, ни в его комнате, следовательно, драгоценность забрал убийца.

— Сомнительно, — возразил коррехидор, — кольцо, конечно, не дешёвое, но и не столь дорогое, чтобы из-за желания обладать им убивать двоих человек. Вряд ли при его продаже можно много выручить. Уникальность перстня — большой недостаток, она легко наведёт на след. Не стыкуется изощрённость самого преступления с подсказкой в виде классического стихотворения с банальной кражей кольца.

Рика проводила глазами промелькнувшую птичку и ответила:

— Что, если убийца сперва не собирался грабить Ютако Кензи, но в момент засовывания листка со стихотворением ему в карман заметил кольцо и решил взять просто как лёгкие деньги. В этом случае мы можем предположить, что убийца — человек небогатый, и некоторое финансовое подспорье для него не будет лишним.

— Возможно, — кивнул Вил, — меня более заинтересовала история с преступлением. Вдруг на этот раз Юто действительно столкнулся с чем-то серьёзным. И его убрали, как ненужного свидетеля. А поскольку он непременно поделился открытием со своей девушкой (помните, председатель педалировал его МЫ), то и Майна Андо была обречена умереть вместе с ним.

— И какое такое «жуткое преступление» мог наблюдать развесёлый сын Шоколадного короля в стенах благополучнейшего Кленового института? — повернулась к нему Рика, — циничная кража конспектов по артанской литературе или подглядывание в женской раздевалке перед занятиями по физподготовке?

— Ваша ирония столь же понятна, сколь и неуместна. Преступлениям находится место везде. Мы сами убедились, что даже защищённый заклятиями и гвардией королевский охотничий замок стал местом преступления. Чем хуже Кленовый институт?

— И какие преступления могли произойти здесь? — девушка для наглядности повела рукой, предлагая собеседнику окинуть взором красивейшее здание института, ухоженные клумбы и пышные деревья институтского парка, по которому во все стороны разбегались разноцветные дорожки.

— Самые разные, — пожал плечами коррехидор, — финансовые злоупотребления, вымогательство, принуждение к интимным отношениям, подпольная торговля запрещённым: я имею ввиду всё от ответов на контрольные до папирос, лёгких наркотиков и алкоголя.

— Но и воровство тоже нельзя сбрасывать со счетов, — подхватила чародейка, — сувенир из Клуба детективов запросто может всплыть в какой-нибудь ювелирной лавке.

— Отправим Меллоуна на его поиски. Давайте вернёмся к Марку Курису и попросим дать на время своё кольцо, чтобы облегчить задачу нашему ретивому сержанту.

— А мы?

— Что мы? — не понял Вил.

— Что станем делать мы?

Коррехидор удивлённо посмотрел на чародейку.

— Лично я, — он изящным жестом вытащил часы, — собираюсь поехать домой и отобедать. Вы же вольны распоряжаться обеденным часом по своему усмотрению. Потом я намерен приватно побеседовать со своей любимой тётушкой и выяснить, какие проблемы во вверенном ей заведение наблюдались в последнее время.

Он поднялся и поправил волосы, которые слегка растрепал ветер.

— Вас куда подбросить до коррехидории или домой?

Рика вздохнула и заявила, что ей нужно на службу.

— Надо же было такому случиться именно у нас, — думала госпожа Ро́на Саюси, вышагивая по коридору Кленового института в сторону кабинета ректора, — убийство! просто в голове не укладывается. А сегодня с утра Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя опять шныряла. Я так и знала, не к добру эта надушенная фифа, под скромным платьицем классной дамы скрывающая свою истинную гнилую сущность, подошла ко мне и медовеньким голоском передала требование госпожи Докэру «немедленно зайти к ней в кабинет». Нет! эти преступники совершенно обнаглели! Будто сложно найти иное место для убийства; непременно нужно было убивать прямо в стенах института. Чуяло моё сердце, ох, чуяло, что закончилась спокойная мирная жизнь, и теперь жди разных проверок от министерства, Попечительского совета, да и ещё одним богам ведомо из каких мест.

А эта идёт себе, семенит, будто в традиционном наряде. В душе, небось, потешается, предвкушая мою выволочку от госпожи ректорессы. Знаю я, знаю, что вы все меня терпеть не можете, и всё из-за того, что я — требовательная, строгая, беспристрастная и говорю прямо в лицо то, что о человеке думаю, потому как не любительница политесы разводить на пустом месте.

— Вы, госпожа Ка́ги, можете идти по своим делам, — говорю ей с высоты своего роста, — я полагаю, у вас сыщутся служебные обязанности, кои вы должны исполнять в данный час? — и бровь выгибаю, чтобы у неё даже поползновения спорить не возникло.

Каги поклонилась, но лишь для приличия, и пошла прочь. Подлиза. Всё возле госпожи Докэру крутится, думает, коли станет начальству в рот глядеть, да самые разные мелкие услуги оказывать, та ей жалование поднимет. Святая наивность! Жалование попечители распределяют, а урождённой в Дубовом клане ректорессе дел иных нет, как за дурочку-класснушку ратовать.

Так, волосы поправила, блузка в порядке, пошла. Госпожа Докэру очков не сняла, верный знак, что сердится. Когда хорошее настроение, она очки снимает и на стол кладёт, ежели расположение духа ей уже кто-то подпортить успел, то она очки в руках вертит, может ещё и дужку покусывать. Но вот коли не сняла совсем — дело плохо, раздражена госпожа ректор, крепко раздражена, если не сказать больше: зла.

Поклон, приветствую со всей возможной вежливостью. Не дело сердитого хищника сердить ещё больше. Сесть она мне не предложила. Понятно. И началось.

— В Кленовом институте дисциплина упала дальше некуда, — проговорила госпожа Докэру фальшиво спокойным голосом, от которого у меня по спине пробежали мурашки, — а я, видите ли, манкирую своими служебными обязанностями, хотя с этого учебного года моя должность из заместителя ректора по хозяйственной части стала называться заместителем ректора по безопасности Кленового института, что влечёт за собой больше ответственности, больше обязанностей и бо́льшее жалование, — последние слова она произнесла со значением, будто мне жалование удесятерили.