– Это… из которого родился тот самый Ахриман?

– Да. Этот цветок жаждал отыскать Баошенгдади, он верил, что именно с ним станет бессмертным. К тому моменту у него уже был молодой ученик, которого звали Андрей. Этот ученик искал цветок и нашел его.

– Тот неназванный герой был Андреем Швитским? – выдохнул холодного воздуха Никита.

– Как ты уже знаешь, он не сумел доставить цветок своему учителю.

– Вместо Ахримана мог быть Баошенгдади с такой же силой… – присвистнул Никита.

– Андрей чувствовал вину перед учителем, и когда через много столетий мировая эссенция была расколота и одна из частиц досталась ему, он незамедлительно преподнес ее Баошенгдади.

– Андрей мог обладать эссенцией жизни? – удивился Никита.

– Да, но решил даровать ее учителю.

– Наверное, Баошенгдади был счастлив, – усмехнулся Никита.

– Безусловно, не было частицы, более подходящей ему. Изначально он совсем и не думал присоединяться к Бунту, но понимая, что архангелы изымут у него эссенцию, решился на это.

– Но вроде как в боях почти не участвовал.

– Так и есть, – кивнул Вивальди, – сказывалась его нелюбовь к сражениям.

– Видно, посему-то его и решил пощадить Уриил, если бы он знал… какова истинная натура Баошенгдади.

– Он знал, – уверенно проговорил Вивальди, – но Уриил любил своих младших братьев. Каким бы бесчувственным он не казался, у него было доброе сердце. Убивать своих родичей… Ему было совсем неприятно.

– Понимаю, – кивнул Никита, – но сможет ли Андрей пойти против своего учителя?

– Он знает, что смерть Баошенгдади неизбежна.

– Тяжело ему… – сочувствующе вздохнул Никита.

– Андрей сильный муж, один из немногих, кого я уважаю.

– А меня ты уважаешь? – усмехнулся Никита.

– Стал бы ты уважать человека, которого называют Похотью? – скосив взгляд на Никиту, слегка улыбнулся Вивальди.

– Да кто бы говорил, Лень! – притворно возмущаясь, Никита толкнул исполина в бок.

– Не осуждай ленивых, – покачал головой Вивальди, – они ничего не сделали.

– Ха-ха, скажешь тоже! – хохотнул Никита. – До сих пор не понимаю, как Хенг согласился с Александром. Мы же буквально стали зваться в честь грехов и пороков! Неудивительно, что нас стали считать злом во плоти!

– У кого-то своеобразное чувство юмора, – безразлично пожал плечами Вивальди, – но народу понравилось это.

– Тебя хотя бы Ленью поименовали! – всплеснул руками Никита. – А меня, почему меня Похотью назвали? Я что, похотливее Яньди был? Да этот дракон с половиной континента, наверное, совокуплялся… Но нет! Он – Гнев. А Луция прозвали Завистью, естественно он предал нас! Это же самый неинтересный грех. Знаешь, кем бы я хотел быть?

– Кем? – без энтузиазма в голосе спросил Вивальди.

– Обжорством! – потряс кулаками в воздухе Никита. – Я бы отрастил себе пузо и соответствовал бы своему прозвищу. Не то Кимико выглядела слишком хорошо для той, кого называли Обжорой.

Никита замолчал, а Вивальди ничего не говорил. Они простояли так с минуту, пока Стендаль не спросил:

– Ты скучаешь по ним? По Кимико, по Яньди? – в голосе Никиты слышалась печаль.

Вивальди не отвечал.

– Будешь ли ты скучать по мне, когда и меня не станет? – грустно усмехнулся Никита.

– Я живу с зарождения самой вселенной, – отстранённо проговорил Вивальди, – в отличие от других жителей Небес я часто отправлялся во внешний мир или же в Бездну. Посему я прожил так много, что, казалось бы, ничто не может удивить меня, поколебать мой дух и пробудить сильные чувства. Но… разумные существа воистину поразительны. Они могут быть так отвратительны, низменны и ничтожны, что дикие звери кажутся лучше них, но они могут сочинять прекрасные мелодии, творить поражающие воображение шедевры, сооружать монументальные строения... Они есть микрокосм, каждый из них. Вселенная поразительна в своей красоте, слаженности и устроенности, но перед всем великолепием мира… Разумная тварь превосходит ее, дух, живущий в нас, делает нас равнобожественными.

– Как красиво ты ушел от ответа, – ахнул Никита.

– Посему, – продолжал Вивальди, не обращая внимания на слова Никиты, – мне было приятно проводить с ними время, и по смерти их я скорбел, как и ты. Но для меня, как для исполина, такая смерть есть наилучший исход. Посему я и радовался, что Гендель встретил свою славную смерть от руки Уриила. Я помню каждого разумного, с которым довелось мне встретиться за мою долгую жизнь. Много друзей у меня было среди людей и зверей, но большая их часть уже почила.

– Ты всегда такой отстраненный, немного заторможенный, – слегка улыбнулся Никита, – из-за этого кажется, что тебе плевать на всех, что ничего тебя не волнует в жизни и лишь бои да музыка скрашивают твое бытие.

– Я познал мудрость мира сего, но не нашел того, чего искал, дух мой все еще мечется в поисках. В музыке я пытаюсь уловить Откровение, а бой помогает мне забыть о томлении духа, битва поглощает меня, и я могу отвлечься от ощущения пустоты, которое преследует меня с тех самых пор, как Отец покинул Небеса.

– Не понимаю я этого вашего Отца, – покачал головой Никита, – ты сам говорил, что не видел его, что он почти не общался с вами. Как ты можешь утверждать, что он вообще тот самый Творец? Не лучше ли как я, не верить ни во что? Слушая рассказы Андрея, я пришел к выводу, что Ахриман был прав. Ваш Отец есть такое же порождение Бездны, как и он сам.

– Ты не чувствовал того, что ощущал я, – молвил Вивальди.

– Да, ты прав! Я не чувствовал, и доказать мне тоже ничего никто не может!

Вивальди больше не говорил. Никита посчитал, что он уже и так истратил весь запас слов, и не стоит ему докучать, посему тихо отошел, оставив исполина в одиночестве.

***

Остальные в это время устраивались на корабле. Ахей решил исследовать его, Оцет отобедать, Ксантиппа инструктировала коммунистов, а Крату со своим отрядом заперся на нижней палубе. Вейж и Филипп тем временем сидели возле стеклянного гроба, охраняя покой Александра.

– Пока мы были в Гелиополисе, – произнес Филипп, оторвав свой взор от гроба, – я заглянул в библиотеку, чтобы просмотреть хронику тысячелетней давности.

– Что-то связанное с Искандером? – спросил Вейж.

– Да, – кивнул Филипп, – о нем действительно упоминают в хрониках. Там говорится, что в четыре тысячи второй год от сошествия в Гелиополис прибыл эмиссар богини Кали. Он назвался Искандером и доказал свое родство с родом Гелиоса, но вот что странно… Искандер не владел тогда силой солнца.

– Как это возможно? – нахмурился Вейж. – Неужели Аполлон наделил его силой потом?

– Сомневаюсь… то пламя, которое я ощутил в нем, было… – Филипп задумался, подбирая слова, – оно, безусловно, похоже на мою силу, но есть в нем что-то превосходящее. Не думаю, что Аполлон породил этот огонь.

– Хм, – поглаживая бороду, кивнул Вейж, – но выходит, он был эмиссаром богов.

– Прибыв, Искандер объявил созыв сильнейших гелиосцев для экспедиции в Океан. Многие были воодушевлены его речами и устремились за ним. Мы долгое время считали, что все погибли.

– Как оказалось, мы ошиблись, – вздохнул Вейж, – что ж, это соотносится с тем, что я знаю.

– Искандер был эмиссаром Кали, вскоре после отплытия ее убил Дьявол, – нахмурился Филипп, – а сейчас Искандер сотрудничает с коммунистами.

– Тут два варианта, – скрестив руки на груди, проговорил Вейж, – или он никогда не был предан Кали, или был предан, но не так сильно, чтобы идти вразрез с выгодой собственной.

– Либо же он просто пересмотрел свои взгляды, – добавил Филипп.

Пока они разговаривали, одни члены экспедиции осматривали свои каюты, иные играли в карты или кости, другие откупорили амфоры с вином, а были и те, кто завалился спать. Гелиосцы и коммунисты держались друг от друга на расстоянии. Все они не забывали, что путешествие это не увеселительное, практики понимали, они могут не вернуться домой, не увидеть своих жен или мужей, детей или родителей. Они являлись опытными воинами и были готовы умереть, пусть и не желали этого.