– Ты знаешь, повелитель, – заговорил стоящий рядом Карача, – ведь убитый князь Остей – внук Ольгерда.

Хан не мог скрыть удивления.

– Кто сказал?

– Кирдяпа. Уже после того, как убили.

– Пес! Глуп, а хитер, пес паршивый. Пошли за ними обоими. – Потом с сомнением спросил: – Может, врет? Как мог Димитрий доверить Москву внуку своего врага?

– Димитрий ведь породнился с Ольгердом через Владимира. Русские умеют привлечь к себе иноплеменников.

Тохтамышу снова вспомнился отряд, посланный прошлым летом на Городец-Мещерский. Жив ли тот князь-переметчик, которого он хотел уничтожить? Правда ли в руках его была дочь Мамая?

– Нукеры говорят: на стенах против нас сражались татары.

– Да. Это безродные татары, здешние кожевники.

– Взяли кого-нибудь?

– Нет, повелитель. Они бились насмерть, да мы ведь и не старались брать. Среди полона могут быть их родичи.

– Скажи Адашу: пусть ищет.

Двое всадников привели на площадь какого-то человека в обгорелом зипуне. Он держал перед собой серебряную пластину со скрещенными стрелами. Подъехал Адаш, сказал:

– Это наш лазутчик. Он хочет говорить тебе.

– Который лазутчик? Твой Жирошка?

– Нет, повелитель. Жирошка еще не объявился. Это другой, он приходил к нам под Серпуховом. Новгородец.

– Он такой же новгородец, как я – китаец. Пусть подойдет.

Человека подвели, он стал на колени перед ханской лошадью:

– Великий хан, я сделал, как ты велел.

– Что же ты сделал?

– Отворил ворота. Ты сам видел: даже после взрыва башни они не закрылись.

Носатый человек в прожженном зипуне, испачканном сажей, казался смешным в своем бахвальстве, но Тохтамыш спросил серьезно:

– Как ты сделал это?

Лазутчик сунул руку за пазуху, вытащил железный клинышек, сильно вытянутый с острого конца.

– Вот смотри. Этого достаточно, чтобы ни одни крепостные ворота в мире не сдвинулись с места. Надо только умело и вовремя поставить. Я прибился к московским воротникам и выбрал момент. Я ведь посылал тебе вести через стену.

Тохтамыш посмотрел на Адаша, тот ответил с сомнением:

– Надо проверить, повелитель.

– Клин на месте. Чтобы его вынуть, надо разрушить стену.

«Разрушить стену, – повторил Тохтамыш про себя. – Развалить по камню до основания, чтобы никогда не поднялась снова!»

– Ты заслужил то, что просил. Теперь ты сможешь торговать повсюду беспрепятственно и чем хочешь. Но ты еще можешь мне потребоваться здесь. Ступай отдохни.

В сопровождении десятника нукеров через оцепление проехали нижегородские княжичи, пугливо озираясь по сторонам. Увидев побитых монахов, торопливо сдернули шапки, начали креститься. Хотели стать в отдалении, но Тохтамыш дал знак приблизиться, обратил холодные глаза на Кирдяпу:

– Кажется, это ты желал сесть московским наместником? Сегодня и завтра мои воины будут здесь хозяевами. Послезавтра же с рассветом принимай и владей.

– Великой хан, ты б оставил мне людишек-то?

– Я возьму этот небольшой полон. Остальные – твои.

Мурзы начали ухмыляться.

– Тут жа одне побитые, – растерялся Кирдяпа.

– Они сами виноваты. Зачем ты не уговорил их сдаться мне на милость? Впрочем, князь, ты можешь выкупить у меня полон. Гнать их в Крым для продажи – далеко, на дворе осень, половина подохнет в пути. Выкупай.

– Иде ж мне казну-то взять?

– Я недорого прошу, князь. По гривне – за детей, по две – за отроков, девки от тринадцати до восемнадцати – по десяти гривен, бабы – по пяти. Мужиков только нет для расплода. Однако, вы с братом молодые, постараетесь. Что, по рукам?

Мурзы едва сдерживали хохот, Кирдяпа плаксиво сказал:

– Помилуй, великой хан. Это ж какая кучища серебра! Тут жа их с тыщу будет. А у нас с Семеном и ста рублев нет.

– Дешевле нельзя.

– Да ты б пождал, великой хан. Годок минет, и я те самолично привезу и выкуп, и выходы, и поминки. – Кирдяпа смотрел в лицо хана собачьими глазами.

– Мне войску платить теперь, а не через год. – Тохтамыш отвернулся. Кирдяпа отер вспотевшее лицо, Семен угрюмо смотрел на гриву коня, мурзы откровенно зло смеялись.

– Попроси, княжонок, взаймы у моих воинов под московские выходы. – Адаш, щерясь в ухмылке, пнул в бок лошадь Кирдяпы. – Видишь, какие кучи серебра и золота они натащили. Вот как надо добывать казну, княжонок!

– То-то погляжу – всё ваше войско в золоте да серебре, – мрачно сказал Семен. – И нонешняя казна надолго ль вам? А во храме сии украшения век бы людей радовали да учили благости.

– Ты што, завидуешь? – прошипел Адаш. – Не в твои грязные руки московское серебро плывет?

– Кабы московское! Московское-т небось Митрий давно уж вывез. То церковное, божье.

– Кого учишь, княжич? Голова тебе надоела?

Кирдяпа толкнул брата кулаком в бок, тот смолчал, снова уставился на гриву коня. Хан дал знак всем следовать за ним, направился к полону, поехал вдоль пешего оцепления. Одни женщины молились на коленях, другие закаменели, прижав к себе детей, третьи затравленно, как пойманные зверушки, следили за своими угрюмыми насильниками. Законы в Орде жестоки. Пока полонянки не поделены, никто под страхом смерти не смел прикоснуться к ним – разве только убить за неповиновение. Женщины знали это и со страхом ждали дележа добычи. Может, он наступит еще не скоро, может, раздадут их по рукам не здесь, на родных пепелищах, а в неведомом краю, куда погонят вместе, но час этот неизбежен. Одних степняки возьмут в жены и наложницы, другие пойдут на невольничий рынок, а судьба одна: рабство, чужая сторона, власть немилого человека, чужие постылые обычаи, медленное угасание в тоске и тяжелой работе. Самое страшное – вырвут детей из рук, чтобы тоже продать, как ягнят, в руки работорговцев.

Хан услышал позади женский крик, обернулся. Дородная молодайка в малиновом убрусе и синей облегающей телогрее, перегнувшись через скрещенные копья стражи, плевала в сторону княжат.

– Смотрите, православные! Близок конец света – два июды родилось на земле. Эй вы, проклятые, покажите сребреники, какими одарил вас ирод ордынский!

– Штоб вам приснилась веревка, христопродавцы!

– Штоб земля не приняла вас, змеи ползучие!

– Пусть перевернется в гробу ваша мать, породившая клятвопреступников!

Кирдяпа рванулся к толпе, судорожно дергая меч из ножен, но копья стражников скрестились перед мордой его коня, и плевки женщин доставались невинному животному. Нукеры лишь усмехались: полонянки оскорбляли «своих», и стражи это не касалось. Семен хотел укрыться за ханской свитой, однако бока ордынских коней смыкались перед его лошадью, а Тохтамыш, как нарочно, ехал неторопливым шагом – так и следовали за ним вдоль всей толпы оба княжича, осыпаемые проклятиями женщин. Тохтамышу наконец, надоела потеха, он обернулся к Кирдяпе:

– Видал, князь, какой отборный полон! Может, отца разоришь? Я знаю, ему нужны люди.

Кирдяпа наконец понял, что над ним издеваются, угрюмо ответил: у отца, мол, нет денег для выкупа чужого полона.

– Жалко. Придется, видно, торговаться с Димитрием Московским.

Отправив гонцов с приказаниями темникам, Тохтамыш оставил казначея описывать добычу, которую уже считали младшие юртджи, и, не дожидаясь Шихомата, направился из дымного и жаркого детинца за ворота, в свою ставку. Полуденное солнце с трудом пробивалось сквозь тучи копоти, пепел и хлопья сажи оседали на одежде и лицах свиты. Если каменные храмы и монастырские строения сами не загорятся, их можно специально выжечь, и разрушителем станет огонь. Но как ему срыть белокаменные стены проклятой крепости? Войско нельзя отвлекать – надо воспользоваться разгромом столицы, опустошить все княжество, а удастся – и соседей Москвы. Да и по силам ли эти укрепления его степнякам? Не только строить, но и разрушать нужны мастера, на худой конец – простые ремесленники и мужики, а их нет: народ из окрестностей разбежался, защитники Кремля перебиты. Пороха у него лишь два мешка, русы свой сожгли. Рассчитывать можно только на большие полоны, которые еще надо взять.