В раздевалке все так же никого, поэтому я, не прячась, сбрасываю тапочки, снимаю жутко тесную шапочку, раскидываю волосы по плечам, стягиваю лямки, а затем и весь купальник. Оставшись голой, достаю свою сумку, запихиваю его туда, но дверь моего шкафчика с резким хлопком закрывается прямо перед моим носом.

Вздрогнув, я роняю сумку.

– Бу! – слышу рядом. – Не пугайся. Это мы. Резко оборачиваюсь. Петрова и Красно. Обе в ку-

пальниках.

– Вижу, – сипло отвечаю я.

Руками сразу же прикрываю свое тело. Перевожу взгляд с одной стервы на другую. И дурное предчувствие уже заползает в мысли.

– Как-то не задался вчера у нас с тобой разговор. Еще и отвечать меня вызвали, минус влепили. И получается, что от тебя у меня проблемы, – хмыкает Полина, наигранно рассматривая свои длинные разноцветные ногти.

– Что-то опять она молчит, Поль. – Женя неожиданно делает шаг, приперев меня спиной к дверце шкафа.

Прохладная поверхность неприятно покалывает мне кожу.

– Слушайте, девочки… – сглотнув, начинаю я. Но Женя хватает меня за плечи и с силой прижимает к шкафу. – Жень, отпусти. Ты чего? – Мои глаза округляются.

Инстинктивно дергаюсь, пытаясь освободиться. Но Красно чуть выше и крупнее. И этого ей хватает, чтобы удержать меня. Ее пальцы вдавливаются мне в предплечья, вызывая боль.

– Знаешь, Просветова, – в это время спокойно заявляет Полина, продолжая демонстративно изучать свой маникюр. – Я терпеть не могу выскочекзаучек – «это неправильно, а это правильно». Но я хочу, чтобы ты зарубила себе на конопатом носу. Правильно – это не раздражать меня.

И Полина наконец теряет интерес к своим ногтям. Она присаживается и хватает мою сумку, валяющуюся на полу у меня под ногами. Что задумали Петрова и Красно, теперь становится очевидным.

– Отдай вещи! – Делаю еще один бесполезный рывок из рук Жени.

– И что будет, если не отдам? – Полина выгибает нарисованные брови. – Поругаешь меня? Пожалуешься в ООН? Или поплачешь?

– Скорее второе, – фыркает мне над ухом Женя.

– Руки убери! – Мой голос уже срывается. Я дергаюсь как рыба, выброшенная на берег.

Но Красно – богатырь, а каждое мое движение лишь заставляет ее сильнее сжимать мои плечи. Еще чуть-чуть, и доберется до костей.

– Держи ее, Жень, крепче, – спокойно изрекает Полина. – А то мне охота повеселиться! – И, прижав к себе мою сумку с вещами, она пятится к двери.

– Полин… – обессиленно сиплю я.

Смотрю ей прямо в глаза. Уже все равно, что мой взгляд сейчас беспомощный и просящий. Я так себя и чувствую. Я, голая, прижата сильными лапами Красно к двери. У меня закрыта всего лишь одна часть тела – коленка, залепленная лейкопластырем. Это отчаянно неуютное и стыдливое ощущение. Оно прокатывается по внутренностям, делая меня все более уязвимой с каждой секундой. И Полина чувствует это, потому что издевательская улыбка на ее лице становится лишь шире.

И, пока я беспомощно брыкаюсь в руках Жени, Петрова открывает дверь нашей раздевалки. Все еще глядя на меня в упор, она продолжает пятиться. Спиной заходит в маленький общий коридор между женской раздевалкой и мужской, дверь которой напротив.

Меня трясет мелкой дрожью, а Полина, не сводя с меня взгляда, распахивает дверь соседнего помещения. Там пусто, и она просто кидает мою сумку туда. Не глядя. И перед тем как она закрывает дверь, я успеваю заметить, что мои вещи и полотенце разлетаются там по полу. Тут же хватка Жени на моих плечах слабеет. Она буквально отшатывается, будто я могу на нее кинуться. Но все, на что я сейчас способна, – это подпирать голой спиной и ягодицами шкафчик, нервно хватать носом воздух и смотреть, как Полина вальяжно приближается ко мне.

– Где вещи забрать, ты знаешь. Так что оревуар. И еще, Просветова, – она вызывающе пробегается по мне взглядом и останавливает его у меня на бедрах, – ты бы хоть там побрилась. Фу.

Мое лицо вспыхивает, а пульс шумит в ушах. Хохот этих мегер доносится до меня уже издалека. Мои дрожащие руки неосознанно тянутся к низу живота. Скрещиваются, пытаясь прикрыть все интимное, что

должно остаться только при мне. Я так и стою на месте, когда хохочущие Полина и Женя исчезают из раздевалки.

Мне хочется плакать в голос. Слезы наполняют глаза. От стыда кровь закипает в венах. Прошлая стычка с Полиной, тот проклятый клуб и снова выходка Полины… Я даже переключиться с одного на другое не успела. Куда мне сейчас? А главное, как в таком виде? Даже позвонить Соне и позвать на помощь не могу: мой телефон лежит в той же в сумке, что теперь валяется в мужской раздевалке. И обратиться к преподавателю тоже не могу. Я совершенно голая.

Закусываю губы до ощущения боли и глубоко дышу. Не реветь! Только без истерики! Но она уже подступает к горлу. Я ведь еще от вчерашнего не отошла. Сколько прошло времени, как Петрова забросила туда мою сумку? Кажется, не больше минуты. Мне остается лишь надеяться на чудо, что там все еще никого.

Вытерев тыльной стороной ладони мокрые щеки, я решаюсь на то, чего никогда бы не сделала, даже если б на мне была хоть какая-то одежда. Но и стоять в чем мать родила всю пару тоже не могу. Пока скачет в груди сердце, я на негнущихся ногах преодолеваю расстояние от своего шкафчика до двери раздевалки. В общем коридорчике никого. Еще шаг и резкий вдох. Больше не дышу, когда хватаюсь за ручку двери в мужскую раздевалку. Медленно толкаю ее от себя, а перед глазами уже черные мушки. Боже, спасибо! Я выдыхаю. Вижу перед собой только закрытую дверь, ведущую в мужскую душевую, два ровных ряда шкафчиков, пустые лавочки между ними и свою брошенную сумку и полотенце на полу прямо посреди

раздевалки.

Решаю все сделать на счет три.

Раз. И я босыми ногами пробегаю несколько шагов вперед.

Два. Хватаю полотенце. Сердце вот-вот выскочит из-под ребер.

Два с половиной. Тянусь теперь к сумке. И замираю, как и мое сердце. Слышу скрип двери. И явно не той, в которую вошла я. Перед моими глазами, прямо возле сумки, пара голых мужских стоп. А еще по раздевалке разлетается довольный смешок:

– Вот это задница!

Мои лицо и уши вспыхивают огнем, а ноги подкашиваются. Я приземляюсь голой попой на лавочку, испуганно поднимая глаза. Я здесь больше не одна. На меня направлены две пары глаз, а через секунду сюда заваливаются еще двое. Теперь здесь четверо парней, бедра которых обернуты полотенцем.

В одном из последних вышедших в раздевалку я узнаю Горина. Он, так же как и остальные, застывает в дверях душевой, изумленно таращась на меня. Но тот, кто вошел первым, уже лыбится шире всех. Он слегка склоняет голову, облизывая губы:

– Пацаны, а кто из вас девочку заказывал?

Три…

Мои пальцы впиваются в мягкую махру. Я прижимаю к себе скомканное полотенце, но прикрыть получается лишь грудь и верхнюю часть бедер. Мои плечи, ноги, спина и все, что ниже, еще обнажены. Мне бы обернуть всю себя полотенцем, но любое мое движение чревато полным стриптизом.

Я просто прирастаю голой попой к скамейке, пока на меня направлены четыре пары мужских глаз. Ни дышать, ни сглотнуть противный спазм в горле не получается. Каждый миллиметр моей кожи, выставленный напоказ этим парням, сгорает от стыда.

– Ну и как ты здесь оказалась, птичка? – ухмыляется тот, кто первым вошел в раздевалку.

Этот брюнет, худощаво-мерзкий экземпляр, в прямом смысле лапает меня взглядом, пока я дышу через раз.

– Чик-чирик, птичка, что молчишь? – Мне адресуется еще один вопрос вместе с противными смешками стоящих позади него.

Это двое совершенно незнакомых мне парней и все тот же Горин. Они переглядываются, медленно расходясь к своим шкафчикам. Я делаю над собой усилие, прежде чем издать хоть какой-то членораздельный звук.