— Десять тысяч лир в месяц.

— И в течение какого времени?

— Пяти месяцев.

— Как он узнал настоящий адрес ваших родителей?

— Я не знаю.

— Десять тысяч лир, это было тяжело для вашего бюджета, да?

— Очень тяжело.

— Теперь, когда он умер, вы, наконец, освобождены.

— Это настоящее облегчение!

Потом, внезапно поняв, что мог подумать полицейский, молодая женщина взволнованно спросила:

— Но вы ведь не думаете, что я его убила, чтобы освободиться?

— Я не знаю.

— О! Вы...

— Адда, я очень симпатизирую вам, но мне известна реакция несчастных, которых шантажируют. Они боятся довериться полиции из-за возможной огласки, боятся выдать свой секрет, секрет полишинеля... Тогда может случиться, что они теряют голову и, не видя другого выхода, убивают своего мучителя. Если это случилось, Адда, вы должны мне признаться, и я помогу вам.

— Благодарю вас, синьор комиссар. Я глубоко сожалею, что вы можете думать подобным образом обо мне. Я клянусь вам, что предпочла бы тысячу раз сказать правду своим родителям, чем убивать кого-то. Теперь, если вам не о чем больше у меня спрашивать, я бы попросила вас оставить меня. Мне нужно отдохнуть.

Тарчинини печально покинул комнату. Он чувствовал, что только что потерял друга, но говорила ли Адда правду? Для Ромео работа была прежде всего, она была важнее безрассудств сердца, которые могут лишь затмить разум.

***

Инспектор Бергама после долгого выслушивания юного Фабрицио, чьё воображение не уступало родительскому, спрашивал себя, не водит ли он за собой сына принца, или, вопреки тому, что ему сказали, комиссар веронской полиции получает жалование, позволяющее ему жить во дворце? Малыш не казался очень увлечённым памятниками Флоренции, которые показывал ему его гид, заявляя по поводу каждого из них, что в Вероне есть и получше. Имея весьма апатичный характер, Бергама начал скучать и уже подумывал о том времени, когда папочка заберёт своего карапуза. Только папа не появлялся. С назначенного времени свидания прошло уже более четверти часа, и инспектор решил вернуться во дворец Биньоне, чтобы узнать, чем там занят комиссар.

Прибыв в Сан-Фредьяно, Бергама обратил внимание на царившую там суматоху. Его невероятные размеры подействовали так, что тишина была восстановлена, хотя он не произнёс ни слова. Он обратился к консьержке:

— Синьора, я инспектор Бергама, помощник комиссара Тарчинини.

Графиня перебила его:

— Хорошо, что вы пришли! Бедняга комиссар! С ним произошёл несчастный случай!

— Несчастный случай? Здесь?

— Здесь! На лестнице в погреб.

Удивлённый великан тупо повторил:

— На лестнице в погреб?

— Я же вам говорю... Я готовила спагетти, как вдруг услышала шум падения... только на этот раз звук шёл снизу лестницы... Тогда я спустилась... Я увидела открытую дверь в погреб... Я подошла... Я закричала: «Есть кто-нибудь?» Мне ответили, и это было похоже на стон... Я стала искать свет... Когда тебе выпало счастье делить существование с героем, то не надо бояться, правда? Я спустилась и что же я увидела внизу, под лестницей? — Она подождала несколько секунд, чтобы усилить эффект: — Бедный синьор Тарчинини лежал, свернувшись в клубок, и кровь растекалась возле его головы.

Инспектор скверно выругался, и синьора делла Кьеза скривила рот. Раздался дрожащий голос Фабрицио:

— Папа умер?

Адда Фескароло взяла его на руки:

— Ma qué! Конечно, нет! Он в своей комнате наверху. Врач заверил, что это не страшно. Ему нужно только отдохнуть. София Савоза ухаживает за ним.

Успокоенный, Фабрицио спросил себя, не нарочно ли папа растянулся, чтобы почувствовать заботу столь мало одетой женщины? Ему, Фабрицио, этого хотелось бы, так как эта София очень ему нравилась.

Несмотря не свой объем и вес, инспектор Бергама преодолел четыре этажа, держа за руку Фабрицио, который, казалось, летел рядом с ним. Полицейский ворвался в комнату, занимаемую Тарчинини, как если бы его начальник нуждался в немедленной помощи. Он удостоверился, что это не тот случай. София в бикини обмывала лоб Ромео, взгляд которого говорил о том, что он находится не при последнем издыхании. Инспектор издал звук, выражавший одновременно и удивление и удовлетворение тем, что комиссар находится в добром здравии. При виде своего временного помощника и своего сына Ромео вроде бы полностью успокоился и пустился в сложную импровизацию:

— Когда меня привели сюда, синьорина Савоза, принимавшая солнечную ванну, прибежала впопыхах, в чём была... У неё такое доброе сердце...

Фабрицио положил конец отцовским затруднениям, бросившись ему на шею и объявив:

— Я очень доволен, что ты не умер.

— Я тоже.

Тогда Фабрицио обернулся к Софии:

— Тебя я очень люблю. Ты должна поехать с нами в Верону. Правда, папа?

Не очень убеждённый, Тарчинини заверил:

— Замечательная идея...

И в тот же момент он представил себе, чем может обернуться для него присутствие в доме на via Пьетра девицы, которая чаще всего считала одежду излишней роскошью.

Бергама, успокоившись, поинтересовался:

— Что же с вами стряслось, синьор комиссар?

Прежде чем ответить, Ромео обратился к Софии:

— Я не хотел бы вас долее задерживать, малышка. Вы были так добры, благодарю вас от всего сердца.

— Нет, что вы, мне это было только в радость. Постарайтесь быть осторожней в будущем и смотреть, куда ставите ногу, ладно?

Без малейшего кокетства она наклонилась и запечатлела быстрый поцелуй на носу веронца, чьё лицо сразу сделалось пунцового цвета. Не осмеливаясь взглянуть на инспектора, он заявил:

— Флорентийки, решительно, очень милы.

Славному Бергаме показалось, что Тарчинини вынес немного скороспелое заключение о его землячках; он уже хотел было предостеречь комиссара от некоторых иллюзий, но София Савоза, остановившись перед ним, с восхитительной непосредственностью поведала ему:

— Можно сказать, что вы очень красивый мужчина! Вы должны исполнять стриптиз, я уверена, что это понравится!

Застигнутый врасплох, Энрико Бергама не нашёлся, что ответить. За время своей карьеры он слышал всё, но никогда ещё ему не советовали исполнять стриптиз. Подобное предложение озадачило его. Голос веронца вернул его к действительности.

— Знаете, инспектор... это не было несчастным случаем!

— Что?

— Моё падение.

— Нет? Но тогда, значит, кто-то хотел...

— ...меня убить, да, мой любезный.

Очарованный, Фабрицио слушал, разинув рот. Он не очень хорошо понимал, в кино он или нет, настолько реальность и фантастика смешались в его сознании. Всё, что он слышал, связывалось у него с виденными раньше фильмами. Слишком привыкший к своему отцу, чтобы представлять его в образе древнего героя, он видел его стражем, сражающимся с преступниками. Покушение на отца переносило Фабрицио в мир вестерна. Он ничуть не удивился бы, если бы его отец был облачен в классический мундир со знаменитой звездой шерифа на груди.

Более приближённый к реальности, инспектор Бергама нуждался в объяснениях, которые Тарчинини с удовольствием ему представил.

— Выходя от Адды Фескароло, я подумал, что кто-то скользит за мной, стараясь быть незамеченным. В этот момент я вспомнил, что в то время, как я говорил с молодой женщиной, я вроде слышал тихое движение за дверью её квартиры. В этот момент, признаюсь, я не обратил на это должного внимания и не волновался. Звук этого скольжения напомнил мне подозрительные шумы во время нашего разговора. Для меня стало ясным, что кто-то подслушивал нас и теперь спасался бегством. Естественно было думать, что это не иначе как убийца или, по крайней мере, его сообщник, и он где-то близко, и я бросился по следам беглеца. Я дошёл до первого этажа. Никого! Дверь на улицу была заперта, а в погреб открыта. Я приблизился к ней, наклонился, чтобы уловить шум шагов, шорох подсказывал мне, что моя дичь пыталась укрыться именно там. Я приготовился было спуститься...