Закончив свой туалет, Ромео поцеловал сына, тотчас же проснувшегося. Папа принялся давать ему инструкции.

— Фабрицио, ты уже понял, что вчера в этом доме произошла трагедия. Мы не останемся здесь. Я навещу сейчас своего друга Роццореда и, если нужно, дам ему несколько советов, как лучше вести дело. Мы всегда должны делиться с другими своим опытом или особыми природными способностями, как в моём случае. Ты в это время будешь умываться — покажешь мне свои уши, когда я вернусь,— потом одеваться и напишешь маме то, что ты хочешь ей сказать, и будешь послушно ждать моего возвращения. Могу я рассчитывать на тебя, Фабрицио?

— Можешь, папа.

Как мужчины, глубоко друг друга уважающие, отец и сын обменялись рукопожатием, что закрепило их согласие и взаимное доверие.

На лестничной площадке, закрыв за собою дверь, Тарчинини кивнул Софии, выглянувшей из своей квартиры. Ромео почувствовал, что в отношении молодой женщины к нему что-то изменилось. Он некоторое время раздумывал, но потом убедился, что это оттого, что она была одета. Свитер с круглым воротником и брюки говорили о том, что София уже не была сама собой. Она едва ответила на приветствие полицейского и быстро скрылась в своей комнате с испуганным лицом нимфы, преследуемой сатиром. Польщённый тем, что внушает подобные чувства, Ромео стал спускаться. Прислушался, что творится за дверью гадалки, но ничего не услышал. Из апартаментов Адды раздавались крики Джакомо, пребывавшего, по-видимому, не в очень хорошем расположении духа. Под тем предлогом, что синьорина Фескароло является в некотором роде его протеже, веронец постучался в дверь. Адда, уже свежая и нарядная, с улыбкой приняла полицейского. Она явно испытывала большую симпатию к этому болтливому и сердечному толстяку. Он завоевал ее благодаря своему отношению к Джакомо.

— Синьорина, я вам не буду мешать. Только один вопрос: как вам спалось?

— Хорошо, спасибо.

— А... моему другу Джакомо?

— О, он... Он только что вот проснулся... Синьор, я должна вас поблагодарить за вашу доброту...

— Та-та-та-та! Не стоит благодарности... Я просто не могу видеть красивых девушек несчастными, а любовь — под угрозой. Кстати, малышка, ничего этого не случится, я хочу сказать, не будет огорчений у доктора Вьярнетто, если вы выйдете за него замуж, о чем я вас уже просил! Вы прекрасно знаете, что он вас обожает и Джакомо тоже, так зачем же отдалять свое счастье?

— Может быть, вы и правы...

— Я прав... Ma qué! Если бы я был на месте доктора, то я женился бы на вас силой! Вот как у нас поступают в Вероне!

И чтобы подчеркнуть свою искренность, Ромео счёл вполне естественным ещё раз поцеловать Адду, которая решительно ему все больше и больше нравилась. Мама Джакомо, слегка удивлённая такой нежной фамильярностью, подумала, что Верона, должно быть, действительно очень приятный город, если все там похожи на этого полицейского.

Тарчинини снова вышел на лестницу, где столкнулся с высокой и красивой девушкой, распространявшей тонкий запах духов. Он поприветствовал её по своему обыкновению, то есть с напыщенностью, весьма привлекающей внимание, а уж потом вызывающей смех.

— Счастлив, синьорина, встретить такую красавицу, начиная свой день. Это хорошее предзнаменование для его продолжения.

— О! Вы знаете, синьор, эту радость я могу доставлять вам каждый день, так как работаю секретаршей у мэтра Бондены.

Всегда галантный Ромео, который не мог видеть женщину без того, чтобы платонически в неё не влюбиться, воскликнул:

— Позвольте мне вам сказать, синьорина, что я нахожу вас ужасно привлекательной.

— Вы тоже производите приятное впечатление, синьор...

Произнося эти несколько слов, она придала своему голосу такие нежные нотки, что веронец, вспомнив о Джульетте, вынужден был вцепиться в перила, чтобы не упасть к ногам этой красавицы, которая, прежде чем открыть дверь к господину Бондена, уронила:

— Меня зовут Маргарита Каннето... к вашим услугам.

Ромео коротко вздохнул, спустившись с последней ступеньки лестницы, подарившей ему встречу с Маргаритой Каннето. Он понял, что полицейские уже пришли для допроса, а пока позволили каждому вести себя как обычно.

Ромео счёл своим долгом заглянуть к графине, которая, без сомнения, хотя и отпиралась, была погружена в неуместные амурные мысли. Она приняла его, грустная и разбитая, предложила чашечку кофе и вдруг заплакала:

— Сначала дон Гастон, теперь Антонио... Первый был моим мужем, второй заменял мне сына... Два моих друга... Теперь я снова одна и останусь одна до самой смерти, синьор Тарчинини.

Глубоко взволнованный, веронец чувствовал, что и у него наворачиваются слезы. Он взял себя в руки, заявив твердым голосом:

— Графиня, мы ничего не можем сделать для Антонио Монтарино, отошедшему в лучший мир, но на вас возлагается задача по мере вашей возможности помочь полиции найти убийцу несчастного юноши.

— Если бы он был в моих руках!

— Посмотрим, графиня, как знать... Как это могло случиться?

— Увы! Я не знаю.

— Антонио знал, что у вас вечеринка?

— Да.

— Вы его не приглашали?

— Нет.

— Почему?

— Его присутствие могло бы шокировать кое-кого!

— Но тем не менее он пришёл.

— Несчастный...

— У вас нет подозрений относительно личности убийцы?

Она, казалось, поколебалась, потом внезапно решилась:

— То, что он без моего ведома проскользнул на лестницу, так это потому, что не хотел, чтобы я знала о его присутствии... Почему? Потому что боялся, что я рассержусь... значит, синьор Тарчинини, это могла быть только интрига, да?

— С кем?

— Ma qué! Не так уж трудно вычислить тех, кто способен ещё внушать любовь в таком чистом, таком наивном сердце, какое было у моего бедняжки Антонио! О Паоле Таченто не будем говорить, с ней все ясно... О Розалинде — тоже, да? Бедная Луиза Бондена — живой мертвец... Есть, правда, Маргарита Каннето, секретарша адвоката, но её не бывает ночью... Тоска ненормальная и поблёкшая... Итак, синьор Тарчинини, остаются только София и Адда. У первой вроде бы нет друга, который мог бы ревновать и даже убить соперника. Остаётся Адда, которая не хочет выходить замуж за своего возлюбленного доктора. Может, она отказывается от брака потому, что у неё другая любовь в сердце? Может, это и есть Антонио, а? В этом случае убийца, конечно же, этот ужасный Вьярнетто.

Как бы то ни было, Тарчинини не нашёл, что ответить на это логическое умозаключение. Ему очень неприятно было думать, что Адда могла испытывать нежные чувства к этому мяснику, которого одна лишь графиня считала нежным юнцом. Занятый подобными мыслями, веронец покинул графиню и направился к Луиджи Роццореда.

***

Луиджи принял Ромео с теплотой, слегка удивившей супруга Джульетты.

— Ты и представить себе не можешь, как я рад тебя видеть!

— Мы вроде бы не так уж давно встречались?

— Я боялся, как бы ты не уехал в Верону.

Тарчинини с достоинством заметил:

— Я дал тебе слово, Луиджи.

— Извини меня за сомнения. Как тебе спалось?

— Великолепно.

— А мальчику?

— Спал, как сурок.

— Браво! Видел ли ты утром жильцов этого дворца?

Веронец поведал о своих впечатлениях комиссару Роццореда. Единодушное чувство страха и неловкости царит в доме. Он рассказал о гипотезе графини и произнёс несколько любезных слов о ней. Луиджи усмехнулся:

— Один совет, Ромео, побереги свою жалость для других, более того заслуживающих.

— Что означает твоё замечание?

— Что твоя графиня не более графиня, чем я папа римский. Её зовут всего-навсего Мария Теджано, и её супруг, Гастон Теджано, был второсортным мошенником, хорошо известным специальным службам. Во время оккупации он занимался спекуляциями с немцами, работая на чёрном рынке. Его расстреляли участники сопротивления, которые доверяли ему и которых он предал.

Тарчинини упал с небес и еле слышно спросил:

— А она?

— Кажется, она не замешана во всех этих гнусностях.