— Ничего, скоро сделают, — хохотнул я. — Поехали до Кремля, а по дороге обсудим, как вы будете реагировать. Потому что на дуэль этих господ вызывать не рекомендуется, я этого не одобрю, — и я направил коня к воротам, чувствуя, как понемногу отступает напряжение. Если бы что-то пошло не так, Архаров или Макаров уже доложили бы, так что можно пока немного расслабиться.

Лёнька-граф поднял голову и посмотрел правым глазом на зашедшего в камеру гвардейца. Смотрел он только правым глазом, потому что левый заплыл и совсем не открывался. Это тот, самый первый удар, что вырубил его, оставил ещё и такой вот сюрприз на долгую память. Когда Лёнька очнулся в том проклятом доме, то уже почти всё закончилось. Здесь проживали практически одни карманники и парочка мошенников, а они мало что могли противопоставить вооружённым гвардейцам. Сам же Лёнька в драку не полез, только отполз тихонько к стеночке, чтобы не затоптали да не сломали чего просто так, по ходу. А Архаровцы могли, недаром про них слава такая нехорошая ходила.

— Вставай, чего сидишь? — рявкнул гвардеец, останавливаясь в двух шагах от Лёньки. Бить, правда, не спешил, но чёрт его знает, может, у него настроение хорошее?

Лёнька начал подниматься со своего соломенного тюфяка, стараясь не раздражать гвардейца, чтобы не отхватить сапогом в качестве ускорения, но всё-таки не удержался и спросил: — А что, сейчас гвардия преступников охраняет?

— Вот ещё! — гвардеец усмехнулся. — Много чести будет. В полицейских околотках свои люди имеются. Это вас Александр Семёнович зачем-то забрал, тебя и ещё шестерых таких же. Ну у нас-то татей почти и не встречается, а заговоры в основном благородные плетут. Так что тут да, тут гвардия.

— Зачем нас Александр Семёнович забрал? — тихо спросил Лёнька, у которого волосы на затылке зашевелились от этих слов. Если от Архарова и его следователей он знал, что ждать, то вот за каким лядом они понадобились Макарову, оставалось загадкой. Богатое воображение тут же принялось рисовать картины, одна страшнее другой. Лёнька даже покосился на своего охранника. А может, сейчас рвануть в дверь? Пусть лучше пристрелит, всё мучений меньше на его, Лёнькину долю выпадет.

— Ты даже не смотри в ту сторону, — довольно добродушно улыбнулся гвардеец. — Сбежать всё одно не сможешь, а по шее получишь. Оно тебе надо? И пошевеливайся уже, я тебя тоже долго ждать не намерен.

— Куда меня? — Лёнька облизал пересохшие губы, настороженно поглядывая на охранника.

— Как это куда? В дознавательскую, — гвардеец даже удивился, словно спросить хотел, а куда ещё его можно было девать? Сразу на виселицу тащить? Молодой-то император от казней не шарахается, вон скольких предателей не пожалел. Но совсем уж без суда не стали бы вешать. Тогда бы просто в живых при облаве не оставили, чтобы не возиться.

Сам Лёнька в это время, когда предателей казнили, в Берлине промышлял, но даже там слышал перешёптывания, когда на прогулки выходил по паркам, где аристократы любили променад совершать. Но ему тогда не до сплетен было, он «работал». А сейчас внезапно пожалел, что мало тех разговоров послушал. С другой стороны, зачем-то их всё-таки забрали и притащили сюда? Правда, он так и не понял, куда именно привезли. Везли-то в закрытой карете, а вытащили во внутреннем дворе. Но по отдельным признакам Лёнька пришёл к выводу, что это вотчина Макарова и его людей на Большой Лубянке. А слова гвардейца, что Александр Семёнович забрал их у Архарова, подтверждали догадки вора.

Приятелей своих Лёнька больше не видел. Их бросили в одиночные камеры, и больше никто к нему не приходил до этого момента. Правда, накормили. Да ещё и довольно сытно. И вода в камере в небольшой бочке стояла, и кружка имелась. Вода была свежая, не тухлая, и Лёньку больше всего поразило именно это почти человеческое отношение к заключённым. Ну, тут такое, гвардеец же говорил, что они в основном с благородными людьми дело имеют, а для дворян и такая камера просто ужас-ужас, наверное.

Его провели по длинному коридору, но из подвала, где и находилась тюрьма бывшей Тайной экспедиции, они не выходили. Возле одной из дверей стояли ещё несколько гвардейцев, но они как-то неуловимо отличались от того, кто привёл сюда Лёньку. То ли выправка у них была лучше, то ли ещё что. А может, быть порода, что на мордах читалась на раз и выделяла этих молодцов от остальных.

— Ого! — негромко произнёс гвардеец и покосился на Лёньку. — Это чего же ты натворил такого, парень, что к тебе такие люди пожаловали?

Один из гвардейцев, что стоял, прислонившись спиной к стене и поигрывал длинным кинжалом, резко развернулся к ним.

— Оставайся здесь, я сам заключённого в дознавательскую проведу, — сказал он, выпрямляясь неуловимым движением и подходя к Лёньке и его конвоиру.

— Да что он такого натворил-то? — охранник посмотрел на своего подопечного с любопытством.

— Нам не докладывали, — этот слишком холёный гвардеец скупо улыбнулся и кивнул Лёньке. — Иди впереди и без глупостей. Соколов, дверь открой, — негромко приказал он, и стоящий у двери гвардеец толкнул её, а когда мимо него проходил Лёнька, демонстративно положил руку на рукоять пистолета.

Вор входил в дознавательскую, ощущая, как предательски дрожат руки. Он печёнкой чувствовал, что его в этой комнате не ждёт ничего хорошего.

— Я сделал сегодня удивительное наблюдение, Александр Семёнович, — донёсся до Лёньки глубокий мужской голос. — О предназначении некоторых мест и даже зданий.

— И что же это за наблюдение? — задал вопрос второй мужчина. Прямо в лицо вору бил свет, идущий от свечей, и Лёнькины глаза пока не привыкли к этому яркому свету после тёмной камеры и коридора, поэтому говорящих он не видел.

— Есть такие здания, которые предназначены для чего-то одного, словно их кто-то свыше назначил быть, к примеру, храмом или тюрьмой. Вот взять это место. Как Пётр Великий отдал его Тайной канцелярии, так оно постоянно возвращается к вам, Александр Семёнович. Уж что только с ним ни делали, даже грузинскому царевичу отдавали для проживания, ан нет, снова вы с вашими головорезами здесь хозяйничаете. — Мужчина замолчал, а потом добавил: — Я готов поспорить, и спор свой переадресовать потомкам, что и через двести лет и даже более это место на Лубянке всё равно будет принадлежать Службе Безопасности. Такая вот у него судьба.

— Не буду спорить, ваше величество, тем более что наш гость уже скоро заскучает, — Лёнька в это время проморгался и сумел разглядеть говоривших. И если один из них, невысокий, плотный мужчина, которому на вид было уже далеко за сорок лет, не произвёл на него сильного впечатления, то вот второй, молодой, чуть больше двадцати, высокий, подтянутый блондин заставил попятиться. Потому что император был императором даже для лихих людей.

Сердце сделало кульбит и забилось где-то в горле, и вор с ужасом почувствовал, что становится тяжело дышать. Внезапно он осознал, что имел в виду гвардеец, доставивший его сюда, когда спрашивал, что же он такого страшного натворил, если сам император приехал, чтобы посмотреть на него.

— Александр Семёнович, этот ваш вор сейчас упадёт в обморок, — в голосе императора появилась лёгкая досада. — И чтобы привести его в себя, нужно будет приложить массу усилий. И самое главное — времени. А у меня его нет, я и так выкроил пару часов на эту встречу. Из вашего доклада, кстати, выкроил.

— Я понимаю, ваше величество, но не переживайте, эти господа чрезвычайно живучи и крайне редко не справляются с волнением до такой степени, что делаются без чувств, — ответил ему, по всей видимости, Макаров. Но, несмотря на заверения, сам Александр Семёнович не был уверен в Лёнькиной крепости, потому что шагнул к нему, схватил за шиворот и без малейших сантиментов швырнул на стул, стоящий чуть в стороне от стола.

— Красавец, — император вышел из тени, и теперь Лёнька смог рассмотреть его более внимательно. — Это его так при задержании отделали? — спросил он, жёстко ухватил Лёньку за подбородок и повернул его голову к свету так, чтобы видеть подбитый глаз.