— А что, и возьму. Почему не взять, коль ваше величество сами его рекомендуете, — сказал он теперь уже гораздо решительней.

— Ну и отлично, — я скупо улыбнулся и повернулся к Давыдову. — Кто вы, молодой человек, представьтесь хоть своему будущему командиру.

— Давыдов Денис Васильевич, — пробормотал парень. Он так сильно растерялся, что на мгновение напомнил мне Николая. — У моего отца имение небольшое и деревушка Бородино, что под Можайском.

— Вот как? — я смотрел на него, задумавшись. Правильно ли я делаю, буквально снимая Дениса Давыдова с седла? Поживём — увидим. К тому же Кавказ в его теперешнем состоянии как-то не способствует в написании памфлетов, которые, насколько я помню из истории, этому Давыдову нередко боком выходили. — Ну что же, назначение, Денис Васильевич, получите на днях. Я так понимаю, вы приехали сюда из Бородино, чтобы встретиться с Андреем Семёновичем?

— Именно за этим, — он опустил голову, а потом поднял её, и его глаза яростно сверкнули. — Вы тоже считаете, что я не подхожу в кавалергарды из-за роста?

— Да, — просто ответил я. — Кавалергардский полк выполняет в большей степени роль почётного караула и украшения парада. И в нём важно не выделяться на фоне остальных офицеров. Или вы мечтаете отвлечь внимание от меня на себя при каком-нибудь выезде? — он вспыхнул и потупился под моим насмешливым взглядом. — К тому же я уверен, что вы сможете себя проявить рядом с Алексеем Петровичем и станете ему верным и надёжным помощником. А помощь ему ой как пригодится. Так что не подведите меня, Денис Васильевич, чтобы не оказалось, что я Алексею Петровичу медвежью услугу оказал, предложив ему дать вам шанс.

— Я не подведу, ваше величество, — горячо сказал Давыдов.

— Очень хорошо, — краем глаза я заметил, что ко мне быстрым шагом направляется Сперанский. — Алексей Петрович, идёмте, нам нужно хотя бы кратко обсудить, зачем я вас выдернул на службу. Времени у нас немного есть, основные моменты успеем обговорить.

Мы с Ермоловым отошли в сторону. Он покосился на гвардейцев, которые заметно расслабились, когда поняли, что произошло недоразумение, и господа офицеры всего лишь отношения выясняли, а не бунт организовывали. Ермолов ничего не сказал по поводу охраны, тем более что охраняли меня очень ненавязчиво, создавая впечатление, что гвардейцы всего лишь прогуливаются неподалёку.

— За что вас арестовали, Алексей Петрович, — я сцепил руки за спиной, направляясь к той самой колонне, которую было плохо видно со стороны ворот. — Официальную причину я знаю, мне нужно знать то, что не писали в ходе расследования.

— Что именно вы хотите узнать? — глухо спросил он.

— Вы действительно состояли в Смоленском офицерском политическом кружке? — я остановился, а подошедший Сперанский замер неподалёку, деликатно не приближаясь к нам.

— Нет, — Ермолов покачал головой. — Но я знал о собраниях и не доложил.

— А сейчас доложили бы? — я жёстко смотрел на него. Кавказ — это всегда было сложно, и мне нужно было знать, могу я на стоящего передо мной молодого офицера положиться, или нужно подождать, пока он немного повзрослеет.

— Я не знаю, ваше величество, — он покачал головой. — В этом кружке состоял мой старший брат и я… Я не знаю, не могу сказать.

— Мой брат Константин Павлович поехал в Тифлис с весьма непростым поручением, — я принял решение. — Грядут войны, Алексей Петрович, я всеми силами постараюсь оттянуть участие нашей империи в этих войнах, но не смогу делать это вечно. И мне нужно, чтобы хотя бы на Кавказе воцарилось относительное спокойствие. Я должен быть уверен за этот тыл. Вы сможете мне его обеспечить?

— Я? — он уставился на меня так, что я даже бросил быстрый взгляд на свою одежду. Нет, всё в порядке. А Ермолов тем временем переваривал свалившуюся на него новость.

— Я не шутил, когда говорил о небольшой армии. Но я пока не знаю, какой будет эта армия. Вы участвовали в Персидском походе, вы прекрасно знаете местность и особенности этого непростого края. Подумайте. У вас есть время до того, как мы прибудем в Москву. Правда, боюсь, на коронацию вы не задержитесь, но тут уж ничего не поделаешь, — и я отвернулся от него, делая шаг в сторону Сперанского. — Что у тебя, Миша.

— Прибыл врач, как вы и просили, ваше величество. Мудров Матвей Яковлевич, — доложил Сперанский, поглядывая на Ермолова, который всё ещё не мог прийти в себя.

— Что же ты молчал, пошли быстрее, он должен осмотреть Лизу, Кочубея и кухню до нашего отъезда, — я нахмурился и быстро зашагал к дворцу. — Что-то ещё?

— Да, ваше величество, — вот сейчас Сперанский усмехнулся. — Граф Воронцов вошёл во вкус. Он узнал, что вы интересуетесь дорогами и различными новинками, и, похоже, организовал слежку за патентным бюро в Лондоне. Кажется, он кое-что нашёл.

— Откуда он знает, что я интересуюсь дорогами? — спросил я на ходу, даже не глядя на секретаря.

— Я позволил себе написать о вашем интересе в письме графу, — невозмутимо ответил Сперанский.

Вот теперь я на него посмотрел очень даже внимательно. Даже остановился, разглядывая невозмутимого секретаря.

— Так, письмом Воронцова займёмся потом. А сейчас я хочу встретиться с врачом, — и взбежал по ступенькам на крыльцо, где стоял невысокий плотный молодой человек, поклонившийся при моём появлении.

Я рассматривал врача. Он начал заметно нервничать под моим пристальным взглядом и всё же попытался взять себя в руки. Молодой, не больше двадцати пяти лет на вид. Учитывая, сколько лет надо убить сейчас человеку, чтобы выучиться, начинают возникать определённые вопросы.

— Вы не слишком молоды, Матвей Яковлевич, чтобы быть врачом? — наконец спросил я его.

— Мне двадцать пять лет, ваше величество, — он взял себя в руки и отвечал спокойно. — Я окончил Московский университет в прошлом году, но во время моей учёбы профессора университета часто обращались ко мне за советами. Так, например, Чеботарёв Харитон Андреевич по рекомендации Политковского Фёдора Герасимовича пригласил меня для лечения своей дочери.

— Почему Политковский сам не взялся за лечение? — я испытывающе смотрел на него. Учёные Московского университета были мне заочно знакомы в связи с делами о принадлежности к масонским ложам. Я тщательно изучил дело каждого и велел пока их не трогать. А в Москве у меня было запланировано переговорить почти с каждым, чтобы понять, что с ними делать.

— Я не знаю, ваше величество, — Мудров развёл руками. — Не могу вам ответить.

— Вы вылечили дочь Чеботарёва?

— Да, ваше величество, — он утвердительно кивнул, ещё раз подтверждая свои слова.

Я ещё с минуту смотрел на него, затем указал рукой на дверь: — Пойдёмте. Осмотрите её величество Елизавету Алексеевну, а потом пройдёте со мной на кухню. У меня есть подозрение, что недомогание близких мне людей и части двора как-то связано с едой.

— Почему вы так думаете, ваше величество? — Мудров внезапно собрался, я бы даже сказал, что он стойку сделал.

— Потому что я запретил подавать сегодня на стол многие блюда, и им стало лучше, — я поднял руку, предотвращая его вопрос. — В последнее время я весьма ограничиваю себя в еде. Кроме того, мои младшие братья и сёстры не едят тяжёлую для них пищу, и так получилось, что мы остались здоровы.

— Понятно. Мудров задумался, а затем поднял голову и спросил: — Я могу также поговорить с кухонными работниками?

— Делайте всё, что посчитаете нужным, — и я рванул дверь на себя до того момента, как подбежавший гвардеец откроет её передо мной. — Идёмте.

Шёл я, как обычно, стремительно, но невысокий и плотный Мудров не отставал от меня. Впрочем, как и Сперанский со Скворцовым. Илья уже почти полностью перестал выполнять при мне обязанности личного слуги и включился в работу личного секретаря. Сперанского же я всё чаще и чаще привлекал к сугубо государственным делам. Так он, ко всему прочему, умудрялся совмещать и практически постоянно находиться при мне в качестве секретаря. Трудоголик, что с него взять.